Крестьянский сын Андрей Вархола, квелый альбинос, американский «лимитчик» из шахтерского городка, "белый кролик", маменькин сынок, двоечник и растяпа, стал (как бы ни с того ни с сего) больше, чем просто "знаменитым художником". Он превратился в платиновый, под стать собственным парикам, символ успеха, которого может добиться представитель этой (не самой востребованной, честно говоря) профессии. Чудесные преломления артистических карьер можно измерять — не в «уорхолах» даже, в «миллиуорхолах», по аналогии с миллиметром, каковой, как известно, составляет одну тысячную часть метра. Причем 50 или там 60 миллиуорхолов в такой системе координат — это уже круто. Это уже, скажем, Комар-Меламид какой-нибудь. И даже возлюбленный интернациональным арт-истеблишментом Кабаков — это примерно 300 миллиуорхолов, не более того. (Вообще, измерять успех русских художников в миллиуорхолах — занятие неблагодарное. Сразу типа за державу обидно, да и плаксивая дурочка надежда порывается отправиться в хозяйственный магазин за бечевой, хоть и вменяется ей в обязанность умирать последней.)
"Слишком длинное предложение для грамматического разбора. Скорее всего, оно трудно для восприятия", — вдруг подсказывает мне непрошеный советчик от «Майкрософт». Пшел вон, дурак, не мешай работать. Это мой внутренний диалог, и предложения будут такой длины, какой захочу… Да, именно. Не «текст», а внутренний диалог. И не просто внутренний диалог, а внутренняя консумация. Понимаешь? Не понимаешь, горе мое, еще и красной волнистой чертой неведомую вербальную зверушку подчеркиваешь… Ну и ладно.
Термин «консумация» известен всем, кто хотя бы раз изучал прейскурант в стрип-баре. «Консумация» — это оплаченный диалог, дорогостоящее человеческое общение с красивым полуобнаженным прямоходящим приматом приятного вам пола. Голое, влажное, восхитительное тело любезно улыбается клиенту, профессионально несет "прекрасную чушь", цинично заказывает самый дорогой коктейль и ускользает прочь по истечении оплаченного срока.
Чем-то в таком роде занимался и наш знаменитый именинник.
Еще в мае мои друзья, организаторы московской "Недели Уорхола", подарили мне два экземпляра "Философии Энди Уорхола", настоящего шедевра консумации. Два разных издания, два разных перевода: в серебряной обложке ("от А к Б и наоборот") и в белой ("от Э к Ъ и обратно"). Они искренне полагали, что я получу удовольствие, сравнивая разные переводы. Думали, я способен угрохать несколько дней жизни на сопоставление чужих словесных конструкций, а в конце этого смутного периода своей биографии вынесу приговор, сообщу дарителям, какой перевод «лучше», а какой, соответственно, «хуже»…
Ага, как же!
Я поступил проще: одну книжку оставил дома, другую положил в портфель. Читал "Философию Энди Уорхола" урывками. Домашний экземпляр — за утренним чаем, да вечерами в шезлонге на балконе, вперемешку с коммерсантовскими еженедельниками ("Власть", «Деньги» — Энди, несомненно, понравилось бы такое сочетание). «Уличный» листал за столиками летних кафе, поджидая запоздавших визави; раскрывал ненадолго то в парикмахерской, то в особо безнадежных автомобильных пробках; использовал для гадания, открывая наобум и тыча перстом наугад. Вот и сейчас, к примеру, захотел получить ответ на вопрос: "А стоит ли мне вообще писать этот текст про Уорхола?" — и прочитал: Сегодня, даже если вы — полный проходимец, с вами будут продолжать считаться. Вы можете писать книги, выступать по телевидению, давать интервью — вы будете большой знаменитостью и никто никогда не посмеет посмотреть на вас сверху вниз оттого, что вы проходимец.
(По-моему, исчерпывающий ответ.)
Итак, я разрешил себе не сравнивать переводы. "От А к Б", "от Э к Ъ" если уж Энди, этот гений консумации, с самого начала разъяснил: Ъ — это некто, а я — никто. Не все ли равно в таком случае, каким образом обозначать столь чудовищные категории, вмещающие весь познаваемый мир, да и пару изрядных лоскутов непознаваемого, пожалуй…
И что за дело мне до мастерства (или неумения) переводчиков, когда под обеими обложками, белой и серебряной, обнаруживается родная до взвизга душа, эксцентричный поп-мудрец, вечный ребенок, чудом преуспевший в мире взрослых, охотно согласившихся плясать под его, Эндину, дудку. Комнаты забиты конфетами, бутерброды с джемом вместо завтрака, обеда и ужина, вишня в шоколаде застряла между пальцев ног — любой ребенок знает, на что следует тратить деньги, полученные от взрослых. На них следует купить себе вседозволенность, чтобы ни одна предательская частица не втиснулась между божественно простыми глаголами «хочу» и «могу». На свете счастья нет, но есть покой и воля, магнитофон и мазь от угрей, шоколадки «Херши» и телевизор, клаустрофобия и экстравагантность — множество интересных вещей, которые способствуют интенсификации внутреннего диалога и превращению его во внутреннюю же консумацию.
Мастера консумации, чьи внутренние диалоги становятся достоянием общественности и щедро оплачиваются, рождались и до Уорхола, и после; Энди и его "жене"-магнитофону просто удалось оптимизировать сей трудоемкий процесс. То, что находится под обложкой (белой ли, серебряной ли), вряд ли является «текстом». Более всего это похоже на прекрасные забальзамированные останки автора. Каждый орган покоится в отдельном сосуде-главе; сосуды любовно размещены в саркофаге. Увы, самому Уорхолу такое сравнение вряд ли понравилось бы; египетский способ захоронения мертвых тел вызывал у него отвращение.
Но так уж получилось.
2001 г.
Грустная и смешная правда про меня: в последнее время мне стало чрезвычайно трудно писать. Смешно, право.
Смешно потому, что «грабли», каковые я в очередной раз попрал горделивою стопой, — самые что ни на есть традиционные. В какой-то момент я сдуру решил, будто все, что мне предстоит написать, очень важно. В результате любимое развлечение стало чуть ли не каторжной работой — обычное дело.
Пора бы мне уже, конечно (седина в бороду — бес на порог), не забывать, что не бывает "очень важных" вещей (как, впрочем, и "неважных"). Все равнозначно; все наши поступки (писанина — тоже поступок) в равной степени значительны и незначительны. Эта истина избита не единожды задолго до моего рождения и будет, я полагаю, регулярно подвергаться побоям и впредь. Да что толку, если не применять академическое знание сие в повседневных психофизических практиках, именуемых человеческой жизнью…
Стоит только решить, будто предстоящее дело является важным, как все валится из рук, привычные операции становятся запредельными трюками. Разум выполнил недопустимую операцию и будет закрыт. Отличник умолкает в разгар ответственного экзамена и тупо пялится в стол, не в силах даже вспомнить имя и отчество экзаменатора, счастливый влюбленный третий месяц кряду талдычит: "Пойдем в кино" — вместо "Выходи за меня замуж", надежный автомобиль глохнет на экзамене в ГАИ, а опытный энтомолог впервые в жизни промахивается, пытаясь накрыть сачком махаона своей мечты… На этом месте могли бы быть тысячи не менее банальных примеров, но, пожалуй, достаточно.
Перезагрузка требуется, однако.
Порочный круг какой-то получается: все, что кажется нам «важным», то и дело выходит через пень-колоду, а "всякая ерунда", напротив, удается как нельзя лучше.
С этим надо что-то делать. Поскольку от внутреннего «счетчика», который автоматически делит все наши зло- и добродеяния на «важные» и «незначительные», никуда не деться, прежде всего следует, наверное, попробовать сбить себя с толку.
Я вот решил, что самым важным делом в моей жизни теперь будет вынос мусора. Призову на помощь воображение, пусть начертает в тусклом свете подъезда изящные силуэты невидимых наблюдателей, на глазах у которых следует укладывать пакет в мусоропровод с изяществом и элегантностью ритуального танца. Буду стараться проделывать эту операцию со всевозможным тщанием, за один прием, чтобы ни единый яблочный огрызок на пол не упал и чтобы крышка мусоропровода бесшумно закрылась… Да мало ли еще неведомых мне нюансов обнаружится по ходу дела!
Вот, попробовал только что. Коленки дрожали, честное слово! Чуть было не опозорился (мусорный пакет был слишком велик), но кое-как подсуетился, сохранил, можно сказать, лицо. Однако работа над собой предстоит нелегкая.
Вот и славно.
Все прочие дела свои с настоящего момента объявляю пустячными, необязательными, не имеющими значения. Давно следовало.
Надо иметь достаточно мужества, чтобы плыть по течению. И достаточно легкомыслия, чтобы время от времени сворачивать.
2000 г.
Ради собственного удовольствия
Неделю, кажется, назад в "Русском Журнале" мелькнул текст Джеймса Эрла "Читать ради собственного удовольствия". Статья совершенно самодостаточная — то есть повода для дискуссии не дает. Однако название хорошее. Одна из бесконечных песен о моем «главном» куплетом приросла.
