В. ПОЗНЕР: Я сейчас говорю не о квотах. Я почему вас спрашиваю? Потому что если я, государство, поддерживаю вас, даю деньги, то разве я не имею права требовать от вас некоторого содержания, чтобы там чего-то не было или, наоборот, чтобы что-то было, раз я плачу? А вы хотите от меня получать деньги, но делать то, что вы хотите делать. Разве так бывает?
Р. ЛИТВИНОВА: Во-первых, я не хочу получать. Если я хочу высказываться совсем свободно, я, видите, сделала это на свои деньги, на крошечные какие-то, небольшие…
В. ПОЗНЕР: Есть продюсеры, которые могут дать деньги — это личности отдельные. Вот, если я очень богатый человек, я вам говорю: «Рената, я…»
Р. ЛИТВИНОВА: Я не знаю. Мне государство пока никогда ничего не диктовало. Вправе ли оно диктовать?
В. ПОЗНЕР: Вернее так: обязано ли оно давать деньги?
Р. ЛИТВИНОВА: Обязано. Надо поддерживать искусство. У нас совершенно оно находится в аховом состоянии.
В. ПОЗНЕР: Но при этом не имеет права диктовать?
Р. ЛИТВИНОВА: Я не знаю. А что оно может диктовать? Снять биографию какого-нибудь партийного лидера?
В. ПОЗНЕР: Я даже не знаю что. Но оно может посмотреть сценарий, сказать: «Вы знаете, это место — мрачновато. Нельзя ли как-нибудь по-другому, Рената Муратовна? Будьте так…»
Р. ЛИТВИНОВА: А кстати, мне такое говорили всякие редактора в советские времена. Это были какие-то идиотские женщины с начесами.
В. ПОЗНЕР: Но они это делали. И более того, принимали или не принимали вашу картину и давали категорию, и от этого зависело, какой вы получаете доход.
Р. ЛИТВИНОВА: Это было, да.
В. ПОЗНЕР: Да. Это вам нравится?
Р. ЛИТВИНОВА: Нет. Но это я сразу вспоминаю те времена, потому что я-то их помню. А теперешние молодые не помнят. И очень сильно поддерживают всякие коммунистические веяния. Но они же не знают, что это было, какой это был кошмар, какая это была капитальная несвобода.
В. ПОЗНЕР: Да. И все-таки вы не ответили на мой вопрос. Вы говорите: «Да, должно давать деньги, поддерживать».
Р. ЛИТВИНОВА: Должно.
В. ПОЗНЕР: Ладно. Но не должно при этом вмешиваться в ваш текст, в ваши съемки. Не может от вас требовать.
Р. ЛИТВИНОВА: Мне кажется, не должно быть мата, может быть. Я даже не знаю, как можно вносить цензуру. Это какой-то абсурд. Как в меня внести цензуру? Что я должна не делать?
В. ПОЗНЕР: Просто тут высказывался примерно в этом роде нынешний министр культуры.
Р. ЛИТВИНОВА: Он знаете что сейчас? До меня донеслись слухи, что нельзя сигареты в кадре. Тогда что, вычеркнуть весь мировой кинематограф?
В. ПОЗНЕР: Это Онищенко. Вы путаете его с Онищенко. Я говорю о министре культуры. Я не хочу сейчас его долго цитировать, но идея такая, что коль скоро мы даем деньги, то мы имеем право что-то за это требовать.
Р. ЛИТВИНОВА: Господи, но это же не его деньги. Почему он так говорит? Это деньги же народа. Это же налогоплательщики, правильно? Какое он имеет право говорить от всех налогоплательщиков?
Конечно, он не истина в последней инстанции. Я готова быть оппонентом в этом смысле, если будет затрагиваться мой текст с художественной точки зрения и будут привнесены какие-то цензуры.
В. ПОЗНЕР: Коль скоро говорим с вами о политике. Как-то вы сказали, что влюбленность во власть — это нормально. Что вы имели в виду?
Р. ЛИТВИНОВА: Влюбленность во власть?
В. ПОЗНЕР: Да, где-то я эту фразу увидел. Нет? Власть притягательна, может быть, для кого-то?
Р. ЛИТВИНОВА: Нет. Наверное, это с точки зрения, что когда человек обладает властью, женщины, наверное, на это ведутся.
В. ПОЗНЕР: А, это. Это известно. А вы вообще ходите на выборы? Вы голосуете сами?
Р. ЛИТВИНОВА: Меня так осуждают, но я не ходила, два раза уже не ходила. Потому что я три года назад пошла… Ужас! Все, за что я голосовала, все провалилось. Я считала, что это была неправда, потому что там был какой-то 0,000 %. Я не поверила в эти выборы. Я подумала: «Что такое? Я потратила свое время. Но это же все какое-то вранье». И я разочаровалась в справедливости и перестала тратить на это свое время. Но, может быть, на следующий год пойду. А вы ходили?
В. ПОЗНЕР: Я считаю, что я обязан. Я хожу. Иногда с отвращением, но хожу. Я могу вам задать следующий вопрос?.. Вы имеете награды, множество наград, в том числе и государственные. Вы — заслуженная артистка РФ.
Р. ЛИТВИНОВА: Я — лауреат Государственной премии. Когда мне Миша Ефремов позвонил и сказал, что мы — лауреаты и что нам надо идти в Кремль, я-то думала, что он меня разыгрывает. Я сказала… В общем, я ему кое-что сказала, повесила трубку, а потом вдруг выяснилось, что это правда. За этот фильм.
В. ПОЗНЕР: И как вам это? Это для вас это важно?
Р. ЛИТВИНОВА: Денежно никак, потому что все разделили на всех.
В. ПОЗНЕР: Нет, я имею в виду не денежно.
Р. ЛИТВИНОВА: А что это еще дает?
В. ПОЗНЕР: Я не знаю. Чувство удовлетворения, которое главное советское чувство было.
Р. ЛИТВИНОВА: У меня 7 месяцев подряд шел монтаж с одним жутким монтажером, кретином совершенным. И он меня довел до такой степени, что где-то на седьмом месяце у него слетел весь мой монтаж. Это было состояние, что я схватила какую-то вазу, я за ним гонялась. Если мне попадалось что под руку, я пыталась его как-то достать, он от меня бегал очень ловко. Я ему орала: «Я — лауреат Государственной премии, я тебя разрежу на куски, выброшу твое тело, и меня никто не засудит!» — потому что он меня довел до такой степени… И вдруг в этом тексте я впервые в жизни вспомнила, что я — лауреат Государственной премии. Я говорю: «Он мне ничего не сделает. И любой суд меня оправдает». Это я уже кричала ему, когда меня держали.
В. ПОЗНЕР: А почему вы его раньше не выгнали? Что же вы его держали 7 месяцев?
Р. ЛИТВИНОВА: Потому что он знал материал, и меня уговаривали его оставить: «Еще подожди, он сейчас знает, где чего лежит». А потом он еще спрятал материалы и меня шантажировал, когда уже дошло до такого рукоприкладства. Он мне говорит: «Выплатите мне еще одну зарплату, тогда я вам покажу другой материал». Представляете, какой негодяй? Вот тогда-то я и вспомнила, что я — лауреат Государственной премии. Единственный раз за много лет.
В. ПОЗНЕР: Еще о кино. Вы говорите так: «Кино для меня — шаманизм. Я считаю, что цель кино — показать свою личную версию этой жизни, сны, а не какую-то бытовуху. Потому что когда вы выйдете из кинотеатра, она и так шибанет вас по голове». Что дает зрителю, на ваш взгляд, ваша версия жизни?
Р. ЛИТВИНОВА: Потому что никому не интересно смотреть то, что он может посмотреть из окна или выйдя из метро или из подъезда.
В. ПОЗНЕР: Но какая ваша версия-то?
Р. ЛИТВИНОВА: А моя версия — посмотреть, как я вижу свой мир, подсмотреть какой-то чужой, прекрасный сон.
В. ПОЗНЕР: И когда люди ходят на вашу картину… А вы говорите, что много народу пошло и что даже аншлаги. Это поэтому?
Р. ЛИТВИНОВА: Да. Людям все-таки нужны и такие картины. Все-таки не только те, которые финансирует наш министр.
В. ПОЗНЕР: Смотрите, вы довольно резко высказываетесь по поводу так называемых нормальных людей.
Р. ЛИТВИНОВА: Почему? Нет, я просто говорю, что искусство, наверное, не убежище нормальных. Слишком много нормальных.
В. ПОЗНЕР: Вы — сноб вообще? Как вы считаете?
Р. ЛИТВИНОВА: Ну, в хорошем смысле…
В. ПОЗНЕР: А что такое сноб в хорошем смысле?
Р. ЛИТВИНОВА: А что в вашем смысле сноб? Расшифруйте мне. Просто, может быть, мы по-разному это трактуем слово.
В. ПОЗНЕР: Может быть, и нет. Поэтому я вас спрашиваю. Я же пока что без оттенка отношения. Просто спрашиваю, вы — сноб, Рената? Вы что мне скажете? В хорошем смысле да, правильно?
Р. ЛИТВИНОВА: Может быть, да.
В. ПОЗНЕР: А что это такое тогда, чуть-чуть если раскрыть?
Р. ЛИТВИНОВА: Что такое сноб? Он же выбирает самое яркое, самое лучшее. Или имеет какое-то пристрастие. Кстати, не мыслю я такими понятиями.
