Моше Бела - Мир Жаботинского

Я обеими руками за соглашение с арабами. Я согласен с тем, что им должна быть обеспечена автономия. Но на чем я настаиваю, так это на том, что правительство должно быть целиком нашим. Никакой народ после долгожданного обретения родины не согласится на то, чтобы им правили другие. Весьма сожалеем. Но это не вопрос отношений еврейского народа с арабами — жителями Эрец Исраэль. Вопрос должен быть поставлен иначе: отношения еврейского народа и арабского народа. Тридцатимиллионному арабскому народу принадлежит чуть не полмира. Десятимиллионному еврейскому народу — ничего. Он хочет на узкой полоске земли, на этой земле построить свой дом. Все, что есть на этой земле замечательного, славного, все — наша, а не чья-либо история. Арабы не согласны? Арабы против? То есть тот, у кого земли больше, чем у всей Европы, не «подвинется» ни на пядь, а тот, кто лишен всего, так и останется обездоленным? Мы не можем с этим согласиться. Мы — за высшую справедливость, справедливость Юбилея: с тем, у кого ничего нет,— делятся; у того, у кого есть излишек,— берут; тому, у кого забрали,— воздастся.

Жаботинский, впрочем, неустанно подчеркивал историческое право евреев на Эрец Исраэль. Ему было ясно, что не преходящая демографическая статистика, а именно это неотъемлемое историческое право было фактором, склонившим народы мира на признание права евреев вернуться в Эрец Исраэль, в свой национальный дом.

Неужели вы настолько наивны, что всерьез полагаете, будто французскому, английскому или итальянскому министру известно о существовании Тель-Авива, или Ришон ле-Циона, или Реховота, или о том, что у нас есть 50 школ в Стране? Нет! Они заявили, что Эрец Исраэль следует возвратить еврейскому народу потому, что император Тит изгнал нас отсюда две тысячи лет назад и народ Израиля, уходя, сказал: «Это моя земля!».

Однако историческая справедливость не могла быть решающим аргументом ни в споре с арабами, ни, впоследствии, с остальным миром. Жаботинский изложил аргументацию сионистов сухим и деловым языком в письме, отправленном им из Нью-Йорка в Лондон в 1922 году:

Довод статистический: «У арабов земли больше, чем им требуется»,— весьма впечатляет христианского слушателя здесь, и я полагаю, что он должен иметь успех и в Англии. Им можно пользоваться и как ответом на прекрасную шутку арабов, говорящих, что у них есть такое же право на Испанию, как у нас на Эрец Исраэль. Первым вопросом должно быть: «Тебе действительно нужны дополнительные земли?». Если у тебя их и так достаточно, то исторические права ни при чем. Даже если тебе нужна некая земля, возникает второй вопрос: «Может ли народ, у которого ты требуешь его землю, обойтись без нее?». Т.е. не останется ли этот народ без земли вовсе? Именно поэтому Япония, весьма густонаселенная страна, которой действительно «тесновато», не может требовать территорий у Китая, которому еще «теснее». И только в случае, если и с этим вопросом все в порядке, может и должен возникнуть третий вопрос — вопрос об исторических правах на конкретную территорию, вопрос об обоснованности таких требований. Так, мне кажется, должны выглядеть наши требования и с точки зрения морали.

Жаботинский считал, что сионистов не должны мучить «угрызения совести», что не может быть речи о несправедливости по отношению к арабам. Ибо требования сионистов обоснованы не только безысходностью положения евреев в диаспоре, но всей совокупностью понятий о справедливости, справедливости истинной, а не «справедливости силы»:

На наш взгляд, речь вовсе не идет об изгнании арабов. Наоборот, Эрец Исраэль будут населять арабы и миллионы евреев. Чего мы не отрицаем, так это того, что со временем, с развитием поселенчества арабы станут здесь национальным меньшинством. Но мы отрицаем, что это станет бедой для арабского народа. Нет тут никакой беды для нации, которой принадлежит столько земель и государств, а в скором будущем будет принадлежать еще больше. Да, какая-то часть этого народа окажется в чужом, не принадлежащем ему государстве. Но это нормальное положение вещей — трудно отыскать в наше время большой народ, часть которого не жила бы в чужих странах. Это абсолютно нормальное состояние, и нет здесь никакой «беды». Разумеется, каждое меньшинство стремится стать большинством. И, разумеется, арабы были бы не прочь добавить к уже существующим арабским государствам еще и «Палестину». Но если противопоставить такое желание арабов стремлению евреев к спасению, то это будет подобно разыгравшемуся аппетиту рядом с голодной смертью. Вряд ли какой-либо суд в мире сталкивался с тяжбой, в которой одна сторона была кругом права, а у противной не было бы даже намека на правоту. Любой суд должен взвешивать доводы обеих сторон на весах справедливости. Полагаю, в нашем случае дело достаточно ясное.

К этому щепетильному вопросу — превращения арабского большинства в Эрец Исраэль в меньшинство — Жаботинский вернулся позднее:

Утверждение, что национальное меньшинство всегда и повсеместно есть угнетаемое меньшинство, лишено каких-либо оснований. Шотландцы, уехавшие из Шотландии, и валлийцы, оставившие Уэлс, живут по всей Англии, и никто не считает их притесняемым меньшинством. Или, к примеру, говорящее по-французски меньшинство в Канаде, в провинции Онтарио. Они никак и никем не ущемлены. Советская Россия совершила массу преступлений, но никто не может отрицать, что в ней национальные меньшинства обладают подлинным равноправием — насколько вообще можно говорить о правах личности и народов в таком политическом климате. А Чехословакия — она была примером в этом вопросе. А Финляндия — там плохо живется шведскому меньшинству? Понятно, нет ничего совершенного в этом мире и меньшинство себя чувствует всегда менее уютно, чем большинство, да и примеров, обратных приведенным выше, сыщется много. Но из этого вовсе не следует, что национальное меньшинство — это всегда трагедия. Какая-то часть любого большого народа живет в чужих странах в качестве меньшинства: англичане — в Южной Африке, французы — в Канаде, Бельгии и Швейцарии, немцы — по всему свету. Положение меньшинств зависит от политического строя стран, в которых они живут. И у мира нет никаких оснований полагать, что евреи создадут в своей стране политический строй, притесняющий национальные меньшинства, строй, который был бы «хуже», чем политическое устройство Канады или Швейцарии. В конце концов, мир узнал именно из израильских духовных источников, каково должно быть отношение к «пришельцу, поселившемуся в пределах твоих».

Только в одном-единственном случае положение национального меньшинства становится трагедией — когда оно обречено быть меньшинством повсеместно, когда нет места на всем земном шаре, где оно могло бы обрести дом и перестать считаться меньшинством, когда нет у него убежища. Не таково положение арабов, имеющих с десяток государств по обе стороны Суэцкого канала. Любое из них — национальный дом, родина для араба.

Как бы там ни было, но сегодня и евреи, и арабы стоят перед необходимостью. И нравится это евреям и арабам или нет, но эту необходимость следует принять:

Существует огромная разница между Эрец Исраэль и любой другой страной мира со смешанным населением... В иных местах источник конфликтов и трений — это амбиции, какая-то часть населения непременно хочет властвовать над другой (так, по крайней мере, считает более слабая часть). Возможно, такие амбиции не лишены оснований, или кажется, что они не лишены оснований, или их можно как-то оправдать. Ибо стремление властвовать заложено в самой природе человека, и только ангелы небесные способны это стремление в себе обуздать. Но в любом случае это — всего лишь амбиция, не обусловленная жизненной необходимостью,— «здоровый аппетит», а не голод.

Иное дело в Эрец Исраэль. Все неудобства, причиняемые нееврейскому населению Страны потоком иммигрантов, продиктованы трагической необходимостью, ибо иммигранты нуждаются в убежище. Тут нет никаких амбиций, никакого желания властвовать над кем-либо. Во многих случаях этот поток никак не связан с личной волей отдельного иммигранта. Ибо во все времена массовой эмиграции многие и многие предпочли бы не оставлять насиженных мест, если б это было возможно. Причина этого потока — настоящий голод, жажда обретения родины, стремление людей найти, наконец, убежище. Если арабы предпочтут уйти из Страны, то сам факт их ухода будет указывать на то, что им есть куда уйти, что у них «где-то еще» есть национальный дом. И этот спор между «бесприютным» и «имеющим несколько домов» есть отголосок тенденции нашего времени к справедливому разделу мира. И «обездоленный» не должен чувствовать себя виноватым, если весы наконец-то придут в равновесие, т. е. сделают то, что им давно пора было сделать.