А почему, собственно говоря, бунтарю Роману не уйти с проекта? Это как раз таки можно понять. Три года молодости потрачено на отсидку близ деревни Лешково, и уйти без приза представляется ему невозможным. Так девушка, три года добивающаяся брака с нерешительным молодым человеком, не находит в себе сил бросить затею, если даже сам жених ей уже ненавистен.
Кроме того, наши герои свято верят в победительную силу «известности», считают популярность мощным ресурсом, крупным социальным капиталом. Что ж, они правы. Но как недешево достается лелеемая ими слава, как часто оказывается дурной. И вот участники шоу начинают разговаривать друг с другом, как эмигранты на местном сайте, - постоянно доказывая своим собеседникам и себе, что поступили правильно, придя на проект. И в беседах этих, особенно когда обсуждается новичок, прорывается жалобный крик: «Да врет он, что так хорошо жил за периметром, иначе зачем бы пришел?»
А публика любит героев «Дома-2» за их публичные же страдания. За муки полюбила. Русский зритель тайно уверен, что за успех надо платить. А уж человеку простому, «такому же, как все»- особенно.
Потому что так всегда было: если кто «поднимался», выходил из деревенского мира, он на сельской сходке становился на колени и говорил: «Спасибо, что отпускаете».
Можно ли научиться строить любовь, наблюдая за героями «Дома-2»? Нет, это сериал не про любовь, а про успех, ненависть и надежду. Однако нечто новое в любовных стратегиях можно подметить. Дело в том, что значительное количество романтических неудач на проекте связано с тем, что почти всякая красивая девушка, пришедшая в шоу, подсознательно не считает своего товарища по «Дому-2» ровней себе. Она заслуживает большего! Ее настоящий герой в телешоу бы не пошел. Он поджидает ее возле ворот. Впереди у нее долгая счастливая, особенная жизнь, и свой ресурс популярности можно использовать более умело. Эта она, девица, может пожить жизнью голландского студента с его «отложенной зрелостью», а мужчина должен рвать жизнь зубами.
Всякое новое время рождает новый тип «удачной» любви, гармоничного союза. Шестидесятые годы, теплый полдень века. Жизнь - это большой турпоход самоотверженных интеллигентов, где девушка идет рядом с чуть меньшим рюкзаком. Такое же отношение и к умственному багажу подруги: он тоже чуть меньше. Семья ничего не прибавляет, скорее, отнимает - легкость, так ценимую временем.
Но вот сумерки восьмидесятых - и литература, проговаривающая наиболее распространенный тип любовных отношений, вдруг с некоторым удивлением осознает, что предметом осмысления становится не одинокий герой, а супружеская чета. Чета совместно огораживает приватное, личное пространство. Разочарование друг в друге ничто по сравнению с разочарованием в жизни. Они стоят против холодного мира спиной к спине - инь-женер и янь-женер.
Что же нынче? Нынче герой опять одинок. Каждый за себя. И каждый по совокупности личных заслуг получает соответствующего партнера. Как приз, как награду. Если верить культуре телесериала, каждому менеджеру среднего звена положена русоволосая девушка от метра шестидесяти пяти, чаще всего с бюстом от нулевого до третьего размера. А если у девушки, скажем, пятый размер и она блондинка, то девушка эта положена топ-менеджеру.
Ну какая тут может быть любовь к ровеснику, приехавшему из Пензы с одним чемоданчиком? И девочка кричит удивленному юнцу: «Ты даешь мне негатив, а я хочу позитива!»
Что ж, я тоже хочу позитива. Но смотреть при этом буду «Дом-2». Надежда, разочарование, боль, ревность, страсть, бесконечная глупость, дурацкие разговоры про Коэльо, уверенность в том, что культура ухода за собой заменяет все другие виды культуры, высокомерие, растерянность, первое прикосновение и первая пощечина - все вживую, все бросается с экрана прямо в мою квартиру каждый божий вечер, в двадцать один ноль-ноль по московскому времени. Люблю ли я это увлекательное реалити-шоу? Люблю. А люблю ли я героев «Дома-2»? Увы, нет. Они раздражают меня своей торжествующей молодостью, своей накачанной мышцей желания. Все дело в том, что я знаю тайну, которую не знают они, - жизнь короткая, и ничего особенного в ней не будет. Я жалею их, потому что у них все впереди.
* МЕЩАНСТВО *
Михаил Харитонов
Мертвая вода
Главная идея русской водки - не веселье, а поминовение
Кажется, ни один наш властитель дум не остановился перед тем, чтобы оставить эссе или рассказик о том, до чего же лихо «наш народ» пьет и ругается. По мнению некоторых, этими двумя функциями вся народная культура и ограничивается: «народ» - это как бы такой ящик, в который заливается спиртное, а из него изливаются матюги. «Скверна, входящая в уста, и скверна, выходящая из уст». Такой народ легко и приятно презирать - а посему жанр востребован, ибо презирать народ у нас теперь модно. Но все-таки и в этом мерзком деле - то есть гнушении над соотечественниками - проявить хоть немножко изобретательности, право же, не лишне. А то читать про буль-буль-стакашечку и бип-бип-твою-мать не только противно, но и скучно.
Это все к тому, что и я сам собираюсь предложить рассуждение на одну из этих двух неприличных тем. А именно - про водку. Мою водку.
Познакомились мы в раннем детстве. Нет, семья у нас была приличная, по советским меркам даже очень, никто не пил (дед на старости лет увлекся, но это было сильно потом). Бутылки с «этим делом» хранились в каком-то неинтересном месте.
А знакомство было банальным. Беготня во дворе, нога, доска с предательским гвоздем, на подошве кровоточащая ранка, больно, страшно, крик. Прибежала бабушка. «Надо продезинфицировать водкой». Холодная мокрая вата, пахнущая какой-то «химикалией». Снова боль, но другая - химическая, жарко-холодная. «Ну-ну-ну, вот и все». Кровь течь перестала.
На той же неделе по телевизору была «В гостях у сказки», чешский фильм про Златовласку. Там главному герою отрубили голову, но Златовласка срастила две половины специальной мертвой водой. Была еще живая вода, от которой он ожил. Про мертвую я все сразу понял - это вот то самое, чем мне прижигали ногу. От нее кровь перестает течь. Иногда это полезно - вот как в кино или как тогда с гвоздем. Но все-таки лучше держаться подальше.
Что касается внутрьупотребления, то лет до тридцати я водку не пил. Совсем. Любящая мама в раннем детстве познакомила меня с вином, причем сладким: с грузинскими красными (которые в Грузии называются не «красными», а «черными», и в те годы были натурально грузинскими), со слащеным советским шампанским, которое я воспринимал как разновидность газировки, ну и с прочим алкогольным дюшесом. Я и сейчас все это по старой памяти люблю - как и вообще всякий «вкусный лимонад», с которым Державин как-то сравнивал поэзию. Но водка? Химикалия. Мертвая вода.
Конечно, в среднестаршем возрасте я самую чуточку пробовал. Приходилось срочно запивать водой из-под крана, после чего я возвращался к более интересным вещам - например, к хлорированию этилового спирта с целью получить убойное снотворное средство: где-то вычитал такой рецепт. Это самое зелье я таки изготовил и даже хотел опробовать на школьном приятеле (с его согласия), но в последний момент у нас хватило ума не травиться.
А еще водка была валютой. Это ее свойство я знал по селу Тарутино, где у нас была дача.
Водкой в деревне расплачивались за разные услуги. Это было проявлением не столько тотального пьянства (синячить ан масс начали, кажется, в конце восьмидесятых - начале девяностых, а тогда на дворе стояли более спокойные времена), сколько своеобразной деревенской деликатности. Напрямки брать деньги за труд было не принято, это разрушало иллюзию «добрососедской помощи», необходимой для поддержания нормальных отношений, как они тогда понимались. Ведь совершенно невозможно общаться с человеком по-человечески, когда ты платишь ему деньги за работу, да еще и торгуешься за рубль. А вот бутылка-другая считалась уже как бы и не платой, а угощением. Что «можно».
Самые совестливые настаивали на том, чтобы водка и в самом деле была угощением, - то есть норовили не только получить бутылку, но и раздавить ее вместе с дарителем. На это дело у нас обычно отряжался дед: «Ты мужик, ты и пей». И каждый раз после починки крыши или завоза какого-нибудь пиленого бруса дед, вздыхая, шел расплачиваться. Потом пил таблетки и морщился, вспоминая, как мужички хлопали его по спине, называли Михалычем и делились жизненными историями про баб.
Тут были свои тонкости. Отношение существенно различалось у людей среднего возраста и старших. Особняком держались твердые костяные деревенские старухи. По молодости лет я их мнениями не особо интересовался, но от разговоров - обыкновенно в гостях за столом - чего-то набрался.
