В 1815 году после ликвидации наполеоновской угрозы у Великобритании не осталось соперников ни на море, ни на суше. Только могучий бывший союзник мог ей противостоять. Россия одержала победу над Наполеоном в 1812 году и двумя годами позднее оккупировала Париж. Она сыграла ведущую роль на Венском конгрессе и благодаря своим размерам и военной мощи превратилась в европейскую державу первой величины.
Начиная с создания Московской торговой компании в начале XVI века Лондон и Москва всегда поддерживали хорошие отношения. Но триста лет сердечной дружбы сменились периодом напряженности. Меньше чем через три десятилетия бывшие союзники вступили в войну. Несмотря на то, что Россия и Великобритания не имели общих границ или конфликтов интересов, в политике британского правительства и общественном мнении с 1815 года прорусские настроения сменились агрессивной русофобией.
Что послужило причиной такой внезапной и разительной перемены?
1815 год: Россия неожиданно становится угрозой
Вопрос о том, почему хорошее отношение к России резко сменяется агрессивной русофобией, прозвучал снова в конце 1940-х годов в стенах Гарвардского университета. Уже имевший место феномен повторился вновь: советско-английская коалиция успешно сражалась против нацистской Германии, но по окончании Второй мировой войны бывшие союзники вновь стали врагами – началась так называемая холодная война. Пытаясь разобраться в ее причинах, исследователь Джон Хоус Глисон создал выдающийся труд об истории английской русофобии[220].
Вот первый абзац его книги:
«Русофобия – это парадокс британской истории. В начале XIX века в Великобритании развилась неприязнь к России, которая быстро стала наиболее характерным и долговечным элементом национального видения внешнего мира. Столь неожиданное продолжение дружественных на протяжении трех веков отношений нашло свое выражение в Крымской войне. Этот конфликт с неопределенным исходом является единственным открытым столкновением двух стран. Их отношения всегда были мирными, что нехарактерно для крупных европейских держав. В трех самых масштабных бойнях современности [наполеоновские войны, Первая мировая война и Вторая мировая война. – Прим. авт.] Великобритания единственная из крупных держав избежала поражения. Все три раза – благодаря военной помощи России. Так почему же русофобия поселилась в душах британцев?»[221]
Прекрасные слова, здравые и дальновидные! Они невероятно актуальны спустя шестьдесят пять лет и отлично характеризуют американскую и европейскую русофобию начала XXI века. Трижды спасшая западный мир Россия сейчас не представляет для него угрозы. Так почему же она вызывает столько ненависти и вражды – в правительственных и академических кругах и, конечно, в СМИ?
Первое объяснение английской русофобии, которое приходит в голову, элементарно: столкновение имперских амбиций двух великих держав. До 1815 года они были далеки друг от друга, но оказались соперницами после разгрома Франции. В похожей ситуации оказались Соединенные Штаты Америки и Советский Союз после 1945 года.
Но Глисон не считает эту причину убедительной. Имперскими амбициями нельзя объяснить, с чего вообще началось противостояние союзников. Колониальные интересы России и Великобритании не пересекались: первая вгрызалась в «мягкое подбрюшье» Азии, вторая – в южные земли Индии, Китая, Египта и Африки.
Глисон справедливо замечает, что Великобритания почему-то игнорировала российские возражения и протесты против «провокационной политики Великобритании на Балканах, Кавказе, в Константинополе, Афганистане, Сирии и Египте». Для каждого, кто верит, что история повторяется, очевидно: действия Соединенных Штатов, Европейского союза и НАТО в Восточной Европе и Центральной Азии в 1990–2000 годах очень напоминают британскую политику 1815–1840 годов. Глисон продолжает: «Если бы беспристрастный судья должен был вынести решение, оно, вероятно, было бы в пользу русских»[222].
Согласно второй гипотезе, выдвинутой Глисоном для объяснения вспышки английской русофобии в 1820–1840 годах, «корень проблемы следует искать на стыке политики и общественного мнения». Причина английской русофобии кроется не только в столкновении интересов империй, но и в борьбе английских политических партий за голоса избирателей.
Глисон полагает, что истинную причину следует искать в британской внутриполитической борьбе. Политические партии эксплуатировали страх перед Россией для критики чересчур примирительной политики правительства перед лицом опасности, которую представляло Российское государство для Британской империи, либо, наоборот, для оправдания операций по военному или экономическому захвату новых территорий, которые следовало присоединить до того, как ими силой овладеют русские «варвары» и «деспоты».
Эта же модель поведения как нельзя лучше описывает ситуацию, сложившуюся в Соединенных Штатах в 2015 году. Та же двухпартийная система, те же парламентские блокировки и пустые обещания, то же манипулирование общественным мнением через СМИ и то же раздувание антирусской истерии ради внутриполитических целей. Между Великобританией вигов и тори 1815 года и Соединенными Штатами республиканцев и демократов 2015 года очень мало различий.
В обоих случаях Россия выступает в роли ниспосланного самим провидением пугала, она обречена олицетворять образ врага, которым увязшие в двухпартийной системе политики попрекают друг друга в надежде подчинить себе общественное мнение и получить поддержку электората. Можно также задаться вопросом, не произошло ли зимой 2013–2014 годов то же самое, когда Европейский союз, не сумев определиться с политической позицией в отношении России из-за внутренних разногласий, подлил масла в огонь и безрассудно увеличил давление на Россию в украинском конфликте?
Согласно гипотезе Глисона, английская русофобия стала результатом политики правительства и оппозиционных партий. Они изначально пытались настроить английскую общественность против предполагаемого российского империализма или, наоборот, громко осуждали так называемые уступки правительства в СМИ, которые со временем становились все более влиятельными. Общественные и политические деятели часто поддавались подобному давлению и были склонны «внимательно прислушиваться к бесчисленным голосам общественного хора, явным или тайным, известным или анонимным»[223].
Теории Глисона можно дополнить объяснением антропологического рода о том, что природа не терпит пустоты. Любая держава, став гегемоном, как это случилось с Великобританией в конце наполеоновских войн, стремится удерживать свое превосходство и игнорировать любые протесты до тех пор, пока не столкнется с оппозицией, способной вернуть ей здравый смысл. Это объяснение согласуется с тезисами Монтескье и Токвиля: любая власть без контрвласти стремится стать абсолютной в своих границах либо за их пределами, если не существует других держав, способных ее сдерживать. Международное право редко является достаточной гарантией для предотвращения злоупотреблений.
В отсутствие достойного соперника кандидату в диктаторы всегда удается использовать основной закон в своих интересах. Так же и держава может «истолковать» или переписать международное право в соответствии со своими интересами, если нет сил, способных ей противостоять. Закон в этом случае становится всего лишь фасадом, маскирующим господство сильнейшего.
Первый тревожный знак – взятие Очакова
Давайте посмотрим, как Великобритания превратилась в рассадник русофобии. Первая трещина в англо-российских отношениях пролегла в 1791 году после захвата русскими османской крепости Очаков. Расположенная в устье Днепра и Буга, недалеко от Одессы, эта крепость охраняла доступ к украинским степям. В ответ на падение Очакова в 1788 году британский премьер-министр Питт предложил организовать морскую экспедицию, чтобы вынудить Екатерину II отступить.
Не получив поддержки общественности и депутатов, которые не понимали, какое Великобритании дело до смены хозяина крепости, Питт с позором отказался от своего проекта. Эта первая стычка не получила продолжения. Впоследствии Англия и Россия вместе выступили против революционной Франции и Наполеона.
Однако британские политические лидеры извлекли из случившегося урок. Впервые в истории английской демократии общественное мнение вынудило правительство пойти на попятную в решении важного внешнеполитического вопроса. Отныне перед развязыванием иностранной кампании следовало подготовить общественное мнение, организовать соответствующую поддержку в СМИ, запустить маховик пропаганды и мобилизовать ресурсы «мягкой силы». В этом смысле Глисон совершенно справедливо утверждает, что английскую русофобию породила внутренняя политическая жизнь Великобритании.
