У нас же порядок открытия бизнеса до сих пор не уведомительный, а заявительный. Гора бумажек, за которыми нужно обойти километры казённых коридоров, это только цветочки. Частникам сегодня дозволено заниматься только так называемыми развивающими центрами. В них дитятки могут находиться лишь 4 часа в день. В «центре развития» или «студии» нельзя кормить детей и укладывать их спать. В российском законодательстве просто не предусмотрено такой возможности. Заменить в целях экономии места детские кроватки матрасами, которые расстилают прямо на полу, как это делается во всех домашних садиках на Западе, у нас вам ни за что не позволят.
Образовательная деятельность, по словам Семёновой, частникам не доступна, она должна лицензироваться. По закону образовательную (учебную) деятельность в нашей стране могут осуществлять юридические лица, а также физические, зарегистрированные в качестве индивидуальных предпринимателей. Но следует учесть один важный нюанс: «государственные и негосударственные образовательные организации могут создаваться в организационно-правовых формах, предусмотренных гражданским законодательством РФ для некоммерческих организаций». Так что официальный детский сад не может быть ООО, ЗАО или ОАО. За открытие и функционирование детского сада без специального разрешения его руководителя ожидает строгое наказание, вплоть до уголовного.
Отдельная песня – СанПиНы – санитарно-эпидемиологические нормы, которые предписывают, к примеру, наличие на кухне трёх ванн для мытья посуды, отдельных помещений для игровых и спальных комнат. Когда эти нормы писались, просто не было такого понятия, как посудомоечная машина или двухъярусные кровати-трансформеры.
Нормы площади – не менее 6 квадратных метров на ребёнка – закрывают вход в этот бизнес большинству желающих из-за невозможности купить или арендовать подходящее хотя бы для одной группы из 10–15 человек помещение. Существует другой вариант – это детский сад в отдельном коттедже или загородном доме. Аренда такого дома, кстати, может стоить примерно столько же, сколько и большой квартиры в центре города.
Если уж заводить речь о финансах, то, к примеру, стоимость нового детсадика – не менее 250 миллионов рублей. Ясно: малому бизнесу это не по карману. Государственные детсады при средней плате 9–14 тысяч рублей за ребёнка в месяц, тратят на их содержание более 22 тысяч, значит, получают дотации. Зарплата же воспитателей при этом начинается от 3,5 тысячи рублей, а заканчивается в лучшем случае 5 тысячами.
Подсчитано, говорит депутат Семёнова, что стоимость вхождения в рынок частных детских садов на 2–3 группы по 10–15 детей – не менее 4,5 миллиона рублей при рентабельности этого бизнеса 15–20 процентов. То есть по мелочам много не заработаешь, нужны сетевые структуры, где оборот будет значительным, что позволит расширить набор предоставляемых услуг, оптимизировать расходы на обслуживание, питание и т.д.
Одним словом, ситуация с дошкольным содержанием детей у нас крайне запущена, что не только сдерживает возможности качественной подготовки детей к школе, их социализации, но и выводит из активной жизни огромное число женщин. А задача, за которую взялась хрупкая женщина и мать, депутат Екатерина Семёнова, просто чудовищно трудная. Даст бог, она вместе с Министерством образования и науки России и Госдумой с этой задачей справится. Не сразу, конечно.
Игорь МАЙМИСТОВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Портфель "ЛГ"
Просверк клинка
Рассказ
Виктор СЛИПЕНЧУК
Виктор Слипенчук, прежде чем взяться за перо, основательно поварился в жизни. Его произведения отличают правдивость и лаконизм, когда на малой площади сказано о многом. Он проживает со своими героями все их невзгоды, все их радости и зачастую неотделим от них. Реальность его произведений настолько зрима и осязаема, что невольно вспоминаются слова Бориса Пастернака «…И тут кончается искусство, И дышат почва и судьба».
Рассказы Виктора Слипенчука «День победы», «Сладкое шампанское» и повесть «Смеющийся пупсик» изданы в Японии и Китае. В 2009 году в пекинском издательстве Modern Press вышел в свет его роман «Зинзивер». В настоящее время кандидатура прозаика и поэта Виктора Слипенчука выдвинута в качестве соискателя на звание лауреата Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства.
Вашему вниманию предлагается рассказ «Просверк клинка», написанный в 2002 году для журнала «Прорез».
С апреля 1971 и по март 1972 года я, как говорили тогда моряки-рыбаки, не вылезал из морей. Молодой, неотёсанный, с «Моби Диком» в башке и портретом папы Хема за пазухой я впервые ступил на палубу БМРТ «50 лет ВЛКСМ» в районе Ванкуверо-Орегонской банки. Нас, только что прибывших с пассажира «Марии Ульяновой», выстроили на ботдеке, и капитан самолично осмотрел пополнение (сверил каждого с судовой ролью с такой тщательностью, словно эта роль каким-то образом уже была обозначена на наших лбах). Среди нас, в основном демобилизованных из армии, были мотористы, слесари, электрики, но в большинстве – матросы-обработчики, то есть матросы фабрики. Поэтому рядом с капитаном стоял зав. производством. Когда вызвали из строя меня – к капитану подошёл старший тралмейстер (главарь в иерархии матросов-добычи или палубы). Кажется, на нём были полуботинки без носков, шорты цвета какао и голубенькая тенниска. Я говорю «кажется», потому что всё внимание приковывал к себе его широкий офицерский ремень и огромный, почти как тесак, нож в жёлтых кожаных ножнах, трижды перехваченный медными зажимами. Но более всего притягивал, конечно, нож, точнее, рукоять, отделанная наборными пластинками из целлулоида. Как-то сразу чувствовалось, что это не просто нож, а предмет почитания и гордости.
Так уж случилось, что из четырнадцати завербованных «мариманов» только я шёл по судовой роли матросом добычи. Теперь я понимаю, что в отделе кадров Находкинского управления активного морского рыболовства работали великие знатоки чёрного юмора. Послать матросом палубы человека, никогда прежде не ступавшего на палубу, это, знаете, надо быть юмористом по призванию. Впрочем, тогда мне было не до смеха.
Старший тралмейстер неторопливо обошёл меня, нисколько не смущаясь, что осматривает оценивающе-придирчиво – дескать, покупать или не покупать? Меня задело, что сам я, мой интеллект вроде как бы и ни при чём – живой товар, в чём-то схожий с рабочей лошадью, и только. Он уловил моё состояние, презрительно усмехнулся в лицо, а когда я напрягся – левой рукой чуть-чуть обнажил клинок и, повернувшись к капитану, сказал, что нет, он не возьмёт меня на палубу ни за какие коврижки. Старший тралмейстер слегка ударил ладонью по рукояти и словно поставил точку.
– На фабрику, – приказал капитан, а глаза мои всё ещё ослеплял просверк клинка – «нет!».
Ванкуверо-Орегонская банка тянется вдоль берега от Лос-Анджелеса до островов Королевы Шарлотты.
Фабрика. О хек серебристый, о минтай голубоглазый! Я стоял на фасовке в красных резиновых перчатках и не чувствовал рук, потому что ночью мы «отрывались» от экспедиции и тайком промышляли серого окуня, оберегаемого всеми возможными и невозможными международными конвенциями. Однако конвенции конвенциями, а «кусать хоцетца». И мы браконьерничали и в считаные часы фасовали и серого, и красного окуней – они шли вперемешку.
Я снимал перчатки, и казалось, под ними такая же другая пара. Руки, изрезанные и исколотые шпагами плавников, были похожи на кровоточащие раны. В пересмене из кают слышались стоны, как из полевого госпиталя. Я и сам, чтобы хоть как-то облегчить боль, закидывал руки за голову и через минуту уже не мог освободиться от ощущения, что держу в них своё воспалённое сердце.
А днём мы шкерили хека, то есть «гнали филе». Наши шкерочные ножи ничем не отличались от садовых, но мы обламывали им заводские кончики, а новые оттягивали не «к себе», а «от себя». Ножи становились похожими на разбойничьи «финки», и всё же в сравнении с ножами добытчиков они выглядели явной «порнографией». Более того, лично для меня шкерочный нож служил дополнительным напоминанием о старшем тралмейстере, и я ушёл на выбивку.
Я выкатывал тележки из морозилок и из алюминиевых противней выбивал брикеты свежезамороженной рыбы, которые тут же укладывались в картонные короба. Нет нужды говорить, что из этих погнутых бесформенных противней рыба выбивалась с таким трудом, что всякий выбивальщик на БМРТ был больше похож на молотобойца. Иногда сквозь рваные перчатки пальцы буквально припаивались к инистому алюминию, и тогда живая кожа отдиралась с мясом, отслаиваясь от синих ногтей. Но и это ещё не было адом.
