– Постараюсь объяснить, как я это понимаю. Известность часто играет с человеком злую шутку: начиная работать на свой имидж, он сосредотачивается на этом, прекращая работу внутреннюю, – и тогда происходят необратимые перемены. Главным становится не внутреннее содержание, а внешняя оболочка. Для писателя это состояние особенно губительно – как правило, на этом он как писатель и заканчивается. Мне хочется думать, что я этого счастливо избежал, потому что никогда не придавал большого значения внешнему антуражу, гораздо важнее для меня был мой духовный, внутренний мир.
А что касается дружеских привязанностей… У меня много хороших знакомых, приятелей, с которыми я с удовольствием общаюсь. Но настоящих друзей у меня немного, и это нормально. Дружба – вещь серьезная, предполагающая не только приятное общение, но и взаимную отдачу.
Если вы попали в гости к Поляковым и к тому же относитесь к числу людей, любящих вкусно поесть, считайте, что вам повезло дважды. Во-первых, у вас есть возможность пообщаться с известным писателем в неформальной обстановке, а во-вторых – на себе испытать, что же такое грех чревоугодия.
Первым делом вас обязательно проводят в святая святых этого гостеприимного дома – нет, не в писательский кабинет, а на кухню, где Юрина жена Наташа будет потчевать вас разнообразными блюдами до тех пор, пока вы не запросите о пощаде. Остановиться вовремя невозможно, уж можете мне поверить, потому что Наталья – искусная кулинарка. И пусть вас не смущают два листа белой бумаги, приклеенных на стене, в которые вы будете периодически утыкаться взглядом. На одном из них крупно напечатано: «Да: фруктам, витаминам, молочному, рыбе, птице, овощам», на другом – «Нет: жареному, картофелю, шоколаду, острому, хлебу». Это произведение компьютерного искусства в исполнении 16-летней дочери Алины появилось здесь недавно, но на него никто уже не обращает внимания, и процессу поглощения самой разнообразной пищи эти призывы не мешают.
При этом на кухню будет периодически прорываться ризеншнауцер Шон – ужасный плут, пройдоха и воришка, которого даже страх грядущего наказания не может удержать от соблазна стащить что-нибудь со стола. И не только со стола. В своем стремлении поглотить как можно больше пищи он неистощим на выдумки и все время находится в боевой готовности – так что хозяевам зевать не следует. Иногда ему в осуществлении его фантазий приходит на помощь еще одна обитательница поляковской квартиры – изящная кошечка Машка. Вдвоем им, например, ничего не стоит открыть холодильник (обычно это происходит ночью, когда хозяева спят и не могут им помешать) и устроить пир на весь мир. Наверное, если сложить все продукты, которые Шон за эти годы поглотил несанкционированно, получится большой товарный вагон.
Понимаете теперь, в каких экстремальных условиях приходится работать известному писателю?
– Юра, насколько я знаю, тебе нравится не только описывать в книгах процесс питания, ты и поесть любишь…
– Да… (задумчиво). Это мое горе. Вся моя жизнь – борьба с последствиями переедания. Человек устроен странно. Казалось бы, проще всего принять известную фразу, что из-за стола нужно вставать с легким чувством голода – и все, проблем не будет. Но нет, этому я за всю жизнь так и не научился. Поэтому одну часть жизни я встаю из-за стола объевшимся – знаешь, как Наталья нас кормит, – а вторую трачу на борьбу с лишним весом. Худею, прихожу в нормальное состояние, во взгляде опять появляется живость, исчезает живот, и я сам себе таким очень нравлюсь. А потом все начинается сначала. Наверное, такими ритмами подменяется некая онтологическая бессмысленность жизни…
– А какие блюда в исполнении твоей жены ты любишь больше всего?
– Наташа все готовит вкусно, но я люблю простые блюда – борщ, пельмени, рыбу под маринадом – ее очень хорошо готовила моя бабушка, это любимое блюдо моего детства. В конце 50-х – начале 60-х годов, когда еще были сильны ритуалы семейной жизни, каждое воскресенье в нашем доме вокруг большого стола собиралась вся родня. А так как жили небогато, то и закусок было немного – на стол выставлялись колбаска порезанная, сыр, лохань салата и обязательно – рыба под маринадом, на которую я в основном и налегал.
– А пельмени тебя тоже бабушка научила готовить?
– Нет, пельмени меня научила делать теща. Мы с женой под ее руководством осваивали это искусство на заре семейной жизни. Я, правда, всегда был склонен к рационализаторству и однажды из-за этой склонности пострадал. Как-то Наташа была в отъезде, и я решил к ее возвращению налепить пельменей. Я несколько «погорячился» и сделал много теста и фарша. Очень долго я лепил аккуратные классические пельмени, как положено, руками. Когда их количество перевалило за сто, а исходного сырья оставалось еще много, мне это дело надоело. И я решил пойти на смелый эксперимент, поломать традиции – и слепил из того, что осталось, один большой пельмень. Варить его пришлось в тазу – ни в какую другую емкость он не помещался. Варил я его несколько часов, как старую курицу. Когда же я его попытался съесть, то заработал расстройство желудка. И тогда понял, что ломать вековые традиции не стоит, даже когда ты лепишь пельмени.
– Ты часто бываешь за рубежом, и наверняка в коллекции твоих гастрономических впечатлений много заграничных «кухонь». Какая из них тебе больше всего по вкусу?
– Я люблю острую кухню – арабскую, мексиканскую, хотя для наших желудков она достаточно вредная. Люблю французские сыры – особенно рокфор – и французские вина. Хотя предпочтение все равно отдаю традиционной русской кухне и считаю, что все остальные существуют для разнообразия. Более того, существует еще и так называемая советская кухня, и все чаще я ловлю себя на том, что меня невольно тянет на классическую «докторскую» колбаску, котлетки с жареной картошечкой, кислой капустой и зеленым горошком… Это, наверное, связано с тем, что базисную часть жизни я прожил при советской власти. Возможно, у тех, кто формировался как едок уже в «реконструктивный» период, и вкусы другие, но о вкусах, как говорится, не спорят. Я же, видимо, консерватор не только в политике, но и в еде…
– Можно сказать, что ты сторонник не просто русской, а русско-советской кухни?
– В принципе, несмотря на нынешнее разнообразие выпивок и закусок, рацион наш мало изменился, больше того, оказалось, что многие зарубежные продукты значительно уступают отечественным по качеству.
У людей появились другие проблемы – в магазинах все есть, а купить не на что, особенно в провинции. А качество товара? Раньше все было понятно: если ты покупал, например, дорогой армянский коньяк, то это был действительно божественный напиток. А сейчас? Мы с женой недавно решили купить хороший коньяк, долго в магазине выбирали подходящую марку, заплатили приличные деньги, а пить его оказалось невозможно – ничего общего с настоящим коньяком эта жидкость не имела, так что удовольствия мы не получили.
– Может быть, ты расскажешь нашим читателям, как ты борешься с последствиями переедания?
– Обычно мы это делаем за компанию с Алиной, которой любовь к еде досталась от меня по наследству, что ее очень огорчает. Помню, был смешной случай. Однажды прихожу домой, смотрю – ребенок сидит за столом, плачет и… ест. Я ее спрашиваю: «Алина, что случилось?» – «Мне один мальчик в школе сказал, что я толстая…» – «Так что же ты тогда ешь?» – «А вот пусть я буду еще толще!»
Так вот, когда мы с Алиной решаем начать борьбу с лишним весом, прежде всего наступают «черные» дни для жены: ей в этот период категорически запрещается проявлять свои кулинарные способности, дабы не вводить нас в искушение. Строгий запрет накладывается на всякую выпечку, мучное и сладкое. Еще одно золотое правило – не есть после 19 часов. Ну и, конечно, занятия спортом.
Каждую зиму я езжу в подмосковный Дом творчества писателей «Переделкино», где месяц-полтора ежедневно катаюсь на лыжах. Очень помогают держать форму садово-огородные работы на нашей даче. Там у нас довольно большой участок, на котором мы выращиваем разные овощи, зелень.
– Чтобы наши читатели не подумали, что еда для тебя важнее творчества, давай поговорим о литературе. Спрошу тебя фразой из твоего же романа: «Неужели литература так же нужна рынку, как оральные контрацептивы – египетской мумии?»
– Для тех, кто продолжает заниматься литературой, прозаиков и особенно поэтов, времена сейчас действительно очень тяжелые. Профессия писателя потеряла свою социальную значимость, которой обладала при советской власти. К сожалению. Потому что писатели – я говорю о настоящих писателях, а не о ремесленниках, штампующих ежемесячно свои «кирпичи», – это именно те люди, которые создают духовную атмосферу общества, в которой жить не только нам, но главное – нашим детям. И то, что происходит сейчас с литературой, – это преступление. Рано или поздно мы все поймем, что без воссоздания духовности, которой всегда так отличался наш народ и которую мы за последние несколько лет растеряли, нам никогда не выбраться из той ямы, в которой мы сегодня оказались. Хорошо, что уже сегодня это многие понимают и стараются поддержать культуру.
