В отличие от Кларка М. Корнуолл не обнаруживает какого-либо ужесточения или любого другого кардинального изменения сербской позиции, якобы произошедшего в течение двух роковых дней. Наоборот, он считает, что в целом Белград в начале Июльского кризиса придерживался более жесткой линии, которую в конце концов пришлось скорректировать по причине отсутствия прямой поддержки извне[418].
Часто игнорируется тот факт, что Россия неоднократно давала понять, что не может равнодушно взирать на нарушение равновесия на Балканах. Если перевести с дипломатического языка на обыденный, она предупреждала: не делайте этого[419]. «Мы настроены серьезно, не начинайте войну, давайте решим проблему путем переговоров», – таков был смысл перехода на второй уровень предостережения – проведения частичной мобилизации. Однако Вена и Берлин ни с кем не собирались считаться. Последние попытки остановить катастрофу предпринимались даже тогда, когда Сербии была объявлена война и войска собирались под знаменами империи. Австро-Венгрия, глядя из своего угла, полагала, что война послужит средством поддержания ее целостности. В свою очередь, Германия, опасавшаяся, как бы ее союзница не передумала в последний момент, сознательно саботировала все миротворческие усилия. Высказывалось ли российской стороной, правительством мнение, что ультиматум Сербии – это угроза в адрес России? Да, безусловно, и с полным на то основанием. Прозвучало ли, что «честь России, ее достоинство, ее историческая миссия поставлены под сомнение, что, если она хочет сохранить свое реноме в Европе, должна поддержать Сербию, даже силой оружия, если потребуется?». Да![420] Однако Центральные державы, как уже отмечалось, посчитали, что в сложившихся условиях они на голову превосходят в военном отношении и Россию, и Францию. Что касается Сербии, то ее вообще не принимали в расчет.
Столетняя годовщина событий – возобновление полемики
Третья часть шифрованной телеграммы «Бр. 56» посланника Спалайковича из Петербурга, которую приняли в Белграде утром 25 июля 1914 г.: «Я сказал министру, что единственный шанс предотвратить войну – это, если Россия заявит…»
Макс Хэстингс в своей книге придерживается проверенных оценок причин Первой мировой войны
Книга Шона Макмикина «Русские корни Первой мировой войны», одно из главных ревизионистских произведений
Историк Кристофер Кларк рекламируется во всех средствах массовой информации
Карманное издание книги Кларка с двусмысленным комментарием за подписью его критика Макса Хэстингса
Одна книга заслуживает того, чтобы уделить ей чуть большее внимание. Тем более что предназначена она не только специалистам, но и широкой читательской аудитории, а ее выход совпал со столетней годовщиной начала первой в череде великих и разрушительных войн. Войны, после которой, если глядеть глазами апологета мирового устройства до 1918 г., все пошло кувырком.
Книга профессора Кембриджского университета Кристофера Кларка «Сомнамбулы: как Европа подошла к Первой мировой войне 1914 г.», опубликованная в прошлом году, уже привлекла внимание, заслужив как критические, так и лестные отзывы. В 2013 г. работа переведена на французский и немецкий языки. В Германии она стала книгой года, а автор удостоился правительственной награды. Следует сразу отметить, что искусно написанная монография производит впечатление как своей структурой, так и объемом – 670 страниц крупного формата. Однако с самого начала осведомленный читатель сталкивается с затруднением. Вместо того чтобы ознакомиться со списком использованной литературы, опубликованных и неопубликованных источников, ему приходится проглядывать сноску за сноской. И, если к концу ничто не забудется, станет понятно, какие работы автор обошел вниманием. При этом там, где сноски поражают количеством упомянутой литературы, основной текст отнюдь не служит отражением мозаики представленных в ней точек зрения. Автор часто довольствуется одной единственной интерпретацией, первоисточником которой могут быть материалы средств массовой информации с присущей им склонностью к преувеличениям. Например, чтобы картина «кровавой ночи» 1903 г. и образ офицеров-заговорщиков были еще мрачней, приоритет отдается репортажу венской «Neue Freie Presse» от 12 и 13 июня. То ли у корреспондента была богатая фантазия, то ли он питался одними слухами – читатель так и не узнает. В сносках к тексту, описывающему само событие, указаны работы Слободана Йовановича и Драгиши Васича, в которых, как известно тем, кто их читал, нет тех газетных ужасающих подробностей[421]. В одном из комментариев Кларк упоминает доклад британского посланника, которому удавалось «извлекать факты из нагромождения слухов». При этом не указана, в чем разница между одним и другим[422]. Что касается ошибок, то они встречаются с первых страниц: автора кто-то дезинформировал, будто место преступления еще существует – прежний Новый двор. Отталкиваясь от этого заблуждения, Кларк с энтузиазмом раскручивает маховик повествования (sic!). Не знает он, что так называемый дворец вскоре после произошедшего был снесен и Новый двор вскоре стал «старым». Однако это малозначительная деталь. Имеются упущения и посерьезней. Вопреки приведенной в самой книге литературе читателя пытаются убедить в том, что в Сербии после переворота 1903 г. произошли радикальные перемены, которые, наряду с переориентацией на Россию, и привели к ухудшению отношений с Австро-Венгрией. Автор не знает или не хочет знать, что поворот во внешней политике совершил сам король Александр Обренович, что почти все государственные деятели остались на политическом Олимпе и после его смерти[423]. Что касается причин Таможенной войны и Аннексионного кризиса, то и здесь во всем «вина» Сербии и ни в коем случае Австро-Венгрии. Игнорируется тот факт, что раскол имел место и в рядах заговорщиков, как, например, по «пушечной проблеме». Часть видных членов организации продвигала германский и австро-венгерский варианты. Едва ли читатель что-нибудь узнает об австро-венгерских и болгарских агрессивных планах и нападках, имевших место в то непростое время, когда Сербия, будучи абсолютно неготовой к военным испытаниям, лишь выслушивала угрозы[424]. Мы уже приводили свидетельство австро-венгерского дипломата Адальберта Штернберга, недвусмысленно высказавшегося об экономической политике Вены в отношении Белграда: «Не сербы были врагами нам, а мы им».
Если что-то замалчивается, то о другом – в избытке. Здесь и Апис – главный организатор Сараевского покушения, и Пашич, полностью осведомленный о его планах. Если сербский премьер и осознавал, что Сербия должна поддерживать мир и избегать конфликтов, то все равно «подсознательно» стремился к войне как средству реализации национального проекта. По Кларку, для подтверждения вышесказанного не нужно ни источников, ни аргументов. Достаточно его предположений. Автор разделяет концепцию, получившую новое звучание в 1990-е гг., согласно которой отправной точкой злонамеренного великосербского проекта является «Начертание» Илии Гарашанина. Кларк ничего не пишет или не знает о том, что в конце августа 1914 г. сербское руководство сформулировало и предъявило союзникам в качестве собственной военной цели югославянскую программу, которая по договоренности с представителями югославянских народов Австро-Венгрии была утверждена скупщиной 7 декабря 1914 г. и за которую Сербия сражалась. Вплоть до 1918 г. сербские политики рассматриваются исключительно через призму «Начертания»[425].
Дабы обозначить связь между Сараевским покушением и убийством Александра Обреновича, автор выбирает 1903 г. в качестве нижней хронологической границы своих изысканий. С того времени дуэт Аписа и Пашича совместными усилиями стремится к воплощению «Начертания». При этом они понимают, что цели, преследуемые Сербией, настолько неприемлемы для Европы, что их надлежит завуалировать. В этом профессор и видит суть «заговора». Для него несущественно, что Европа почти единогласно поддерживала освободительный поход балканских союзников в ходе войны 1912–1913 гг.[426] Эта же Европа, за исключением Австро-Венгрии, не высказала возражений и в связи с подписанием Бухарестского мира. Ах, нет, это все инспирировано Россией. Однако Кларк, увлекшись, или по незнанию забывает указать, что именно Россия в 1912 г. советовала балканским державам не нарушать мир. Автор преуменьшает значение того факта, что в определенный момент Россия утратила интерес и фактически ушла с Балкан, позволив Австро-Венгрии беспрепятственно осуществлять экспансию. В этом отношении Кларк разделяет точку зрения Ш. Макмикина, обличающего франко-российскую позицию в ходе Июльского кризиса 1914 г. Париж, дескать, дал карт-бланш Петербургу, политику которого олицетворял разжигатель войны Сазонов[427]. Чуть раньше в том же ключе писал американский профессор Джон Этти (John Etty). В глазах перечисленных историков подлинной причиной Первой мировой войны предстает сербский национализм. Но не только. Наряду с Белградом и Веной огромная доля вины за начало войны лежит на России, которая не отступилась от Сербии[428]. На стороне Кларка в этом вопросе еще один автор с дипломом Кембриджа – Мэтью Прайс (Matthew Price), в свое время работавший в Белграде корреспондентом BBC. Уверенный в правоте Австро-Венгрии, он полагает, что «не придается должное значение тому, как дерзко и бесчувственно Сербия отреагировала на покушение (sic!)»[429].
