Трампа, зная, что Республиканская партия исторически поддерживает снижение налогов для богатых, выступает против всеобщего здравоохранения и бесплатного образования, часто разрабатывает законы, учитывающие интересы лоббистских групп, и что статистически президент-республиканец с большей вероятностью увеличит долг и замедлит рост ВВП, чем кандидат от демократов [109].
Зачем фермерам, женщинам и беднейшим американцам из «ржавого пояса» [110] голосовать за президента, который, по статистике, скорее всего ухудшит их жизнь? Когда девять из десяти экономистов предсказывали, что Великобритания, вероятно, испытает экономический спад в результате выхода из Евросоюза, почему слои, страдающие из-за самого высокого уровня безработицы, проголосовали за Brexit, который мог привести к общему сокращению рабочих мест и замедлению экономического роста?
В статье для журнала Psychology Today д-р Бобби Азарян выделил 14 ключевых психологических феноменов, повлиявших на тех, кто голосовал против собственных интересов. Среди прочего он упоминает: эффект Даннинга – Крюгера, воздействие страха на ум консерватора, теорию управления страхом, относительную депривацию, расизм и т. д. Однако в психологии консервативных избирателей постоянно возникали три ключевые темы: во-первых, предполагаемые моральные рамки политической платформы кандидата; во-вторых, господство патриархальных семейных ячеек; и, наконец, страх и неуверенность в будущем процветании.
Исследование 2008 года, опубликованное в Национальной библиотеке медицины США (NLM), предполагает, что политические пристрастия на самом деле могут иметь биологическую основу в плане того, как мозг реагирует на угрозы.
«Люди с заметно более слабой физической чувствительностью к внезапным шумам и угрожающим визуальным образам с большей вероятностью поддерживали иностранную помощь, либеральную иммиграционную политику, пацифизм и контроль над оружием, в то время как люди с заметно более сильной физиологической реакцией на те же самые раздражители с большей вероятностью поддерживали расходы на оборону, смертную казнь, патриотизм и войну в Ираке. Таким образом, острота, с которой люди физиологически реагируют на угрозу, по-видимому, указывает на ту степень, в которой они поддерживают политику, защищающую существующую социальную структуру как от внешних, так и от внутренних угроз».
– «Политические взгляды зависят от физиологических особенностей», Департамент политических наук, Университет Небраски в Линкольне, 19 сентября 2008 г.
Страх, неуверенность и сомнения
Научные данные свидетельствуют о том, что мозг консерваторов воспринимает страх и неуверенность иначе, чем мозг более прогрессивных избирателей. Испытываемый ими «страх» гораздо более интуитивен, обрабатывается как нечто более личное и индивидуальное, – они реагируют на угрозы так, как если бы те были адресованы их ближайшим родственникам. В то время как либеральный мозг с большей вероятностью воспринимает угрозы как коллективное воздействие на общество и менее чувствителен к индивидуальным угрозам.
Чисто логически: чем сильнее вы напуганы, тем выше вероятность того, что вы проголосуете за более консервативную политику, и неизбежно – за сохранение статус-кво как узнаваемой формы безопасности или нормальности. Это одна из причин, по которой политики часто упоминают об иммиграции, преступности или угрозах экономике, – она стара, как само время. «Плохие парни» – там, и они идут, чтобы забрать вашу работу, деньги, землю и т. д. Давайте построим стену, чтобы их не пустить. Подобный подход сработал у китайцев, тогда была построена Великая стена (с 700 г. до н. э. до 1644 г. н. э.), и, возможно, он помог Борису Джонсону осуществить Brexit и прийти к власти Трампу с его лозунгом MAGA (Make America Great Again).
Исследование, проведенное в 2003 году Стэнфордским университетом в сотрудничестве с Калифорнийским и Мэрилендским университетами, показало, что коллективное социальное познание может быть связано с неопределенностью, нестабильностью системы, сложностью, реакцией на угрозу и страх. Они предоставили доказательства того, что после 11 сентября в Америке в целом произошел консервативный сдвиг – избиратели начали больше одобрять политику Джорджа Буша-младшего и прямое военное вмешательство. Эти результаты обеспечивают поддержку модели консерватизма, мотивированного социальным познанием [111], а не прогнозами, полученными на основе исторических моделей. Исследование Йоста (2003) проводилось в пяти странах с использованием 22 отдельных тестов, и все они подтверждают гипотезу о том, что страх и неуверенность подпитывают более консервативные взгляды. Согласно исследованию, проведенному в 2011 году Национальным центром биотехнологической информации, у тех, кто чаще всего идентифицирует себя как консерватор, более крупная и активная правая амигдала [112], область мозга, которая отвечает за чувство страха. Для некоторых это чисто биологическая реакция, но также и реакция на происходящее вокруг: «бей или беги».
В этом контексте 11 сентября, глобальный финансовый кризис, «Аль-Каида» и даже пандемия стали действенными факторами стресса, способствовавшими усилению более консервативной политики и росту количества избирателей, которые с большей вероятностью поддержат Трампа и Brexit. Популистские движения явно использовали триггеры страха и угрозы, связанные с беспрепятственной иммиграцией, ухудшением экономических условий, преступностью и проблемами здравоохранения. По иронии судьбы более прогрессивные левые избиратели ответили на то же самое давление, поддержав таких, как Берни Сандерс, и тех, чьи взгляды можно было бы считать социалистическими. Хотя и может показаться логичным, будто позитивные сообщения должны способствовать объединению людей для коллективного ответа, недавние результаты продемонстрировали, что необходимость реагировать на страх и угрозу способна сплачивать людей гораздо эффективнее.
Можно ли считать страх человеческим фактором, который в конце концов приведет нас к антиутопическому, разобщенному и хаотичному будущему? Подтолкнут ли нас хаос, изменения климата, вопиющее неравенство, всё более жуткие пандемии, протесты и конфликты к объединению ради лучшего будущего? Способны ли мы вообще действовать в интересах друг друга, пока существуют подобные угрозы?
Жизнеспособны ли на самом деле общевидовые коллективные действия?
Давайте сформулируем этот вопрос по-другому. Что нужно, чтобы побудить человечество постараться в течение нескольких поколений устранить ущерб, нанесенный нашему климату? Обратимся к истории и взглянем на крупнейшие проекты и те усилия, которые человечеству постоянно приходилось прикладывать на протяжении всего своего существования: что обычно мотивировало большие группы людей действовать сообща?
• Великая пирамида в Гизе, Египет: завершена в период наивысшего процветания общества, воздвигнута в знак поклонения египетским фараонам, обретавшим после смерти божественный статус. В сегодняшних долларах США это около 5–10 млрд (религия).
• Великая Китайская стена: строилась на протяжении 2000 лет для защиты от вторжений племен из Внутренней Азии. В сегодняшних долларах – около 65–90 млрд (страх вторжения, признак богатства).
• Программа «Аполлон», США: проведена высадка американцев на Луну. В сегодняшних деньгах 146 млрд долларов (24,5 млрд в 1970-х) (страх перед доминированием русских, разведка).
• Проект «Геном человека»: 19-летний глобальный проект (1984–2003) по расшифровке первого человеческого генома. Около 5 млрд долларов США в сегодняшних деньгах (инновации в здравоохранении, долголетие, научные усилия).
• Международная космическая станция: 100 запусков, 100 выходов в открытый космос, вместительность более 1000 м3, масса около миллиона фунтов (420 000 кг), размер
