Простите, дорогие читатели, придётся нам последовать дальше по тропе лжи и фальсификаций, проложенной следователями прокуратуры. На их беду в разоблачение вмешался вездесущий 3. С. Позняк. В своем отчёте он со всего размаха послал следователей в нокаут: уличил их и прокурора Белоруссии в клевете. Из выводов Позняка следует, что в раскопе № 8, исходя из анализа остатков предметов, обуви, патронов и т. п., это захоронение могло появиться не ранее осени 1939 года. Запомним год! Браво Позняку! Он в отчёте однозначно уточнил, что могилу эту Н. Карпович не мог видеть: ни в 1937, ни в 1938 годах. Так как она могла появиться лишь после 1939 года. В отчёте 3. С. Позняк письменно и вполне доказательно засвидетельствовал, что этой могилы в 1937–1938 годах ещё не было, практически быть не могло. Появилась она, согласно клеймам на гильзах патронов из захоронения, только после 1939 года (дата изготовления патронов, а не стрельбы!).
Но, к несчастью следователей и фальсификаторов, Н. В. Карпович, согласно материалам следствия, в 1939 году уже служил в Красной Армии. Потому в Куропатах быть никак не мог, потому видеть могилы тоже не имел возможности [9]. Таким образом, прокурор Белоруссии вместе со своими следователями-исследователями-горефальсификаторами в очередной раз сели в глубокую лужу. Рядом с Куропатами. За Заславской дорогой в глубоком торфяном болоте. Запутали самих себя и всех нас в клубке неприкрытой лжи и увёрток так, что сами разобраться уже не смогут. Засосало и поглотило болото лжи — с головой. Тут на самом деле нужны следователи прокуратуры в ином составе, чтобы по уголовному делу о фактах фальсификации каждому определили меру вины и соответствующий срок по требованиям УК. Пусть суд этим наконец займётся. Или как?
Отдельно также приходится остановиться и на так называемых показаниях О. Т. Боровской (деревня Цна). Для газеты «Известия» (12.09.1988) она показала: «Из легковой машины для проведения расстрела вышли мужчины, одетые в гражданские костюмы серого цвета, без головных уборов». Газета «ЛІМ» от 16.09.1988 описывает тот же факт, ссылаясь на ту же Боровскую, которая утверждает, что пряталась за деревьями недалеко от места расстрела, когда «из легковой машины вышли мужчины в военной форме защитного цвета (гимнастёрка, галифе, сапоги) с портупеями, планшетами, пистолетами на поясе и в круглых фуражках на головах, «як цяпер». За «эмкой» двигались три «чёрных воронка» чёрного цвета». Ну и во что были одеты люди из «эмки», прибывшие для проведения расстрелов? В следственном деле ясности так и не наступает. Непонятно и то, как два «чёрных воронка» серого цвета из гаража НКВД (по показаниям свидетеля, в гараже было всего два «автозака») превратились в три чёрного цвета в районе расстрела. Ответа нет! Додумывайте, дескать, сами. Постараемся.
Подобным же образом ловчил с арифметикой и свидетель С. Г. Батян. Он утверждал, что «чёрных воронков» приезжало не два, а 4–5. Опять же чёрного цвета. В такие показания поверить можно и вполне, если событие происходило не в 1937–1938 годах, а в годы оккупации, при немцах. Лепту в обоснование клеветы по трагедии внёс и Василий Быков. Он с видом всезнающего аналитика, историка-археолога и следователя-криминалиста одновременно, а фактически члена Правительственной комиссии так описывает проведение эксгумации и других следственных действий: «Группа солдат раскапывает могилы. Работа велась по всем правилам археологических раскопок, руководил раскопками Позняк… Очень скоро набралась груда человеческих костей, черепов, с дырочками от пуль в затылке, остатки обуви, множество гильз от наганов. Другая группа людей обошла окрестные деревни, собрала свидетельства очевидцев, которые рассказали, как здесь в ЗО-е годы расстреливали. На вопрос, не было ли расстрелов во время войны, все опрошенные отвечали одинаково: немцы расстреливали в другом месте — в Тростенце».
Парадокс в том, что Тростенец не был таким печальным образом известным населённым пунктом для местных жителей даже в конце 1944 года — как место массовых расстрелов гитлеровцами в окрестностях Минска. Он появился в протоколах Чрезвычайной государственной следственной комиссии лишь осенью 1944 года. А вот в деревнях возле Зелёного Луга, по выводу В. В. Быкова, о массовых расстрелах в Тростенце, расположенном за городом, далеко за границами другого конца большого Минска, жители знали, оказывается, ещё в войну. Не странно ли слышать такое? Василий Быков делает также заключение, созвучное с выводами 3. Позняка в наши дни: «Куропаты — стали жертвенным символом Беларуси». Одновременно он сослался на ничем не подтверждённый рассказ не названного им генерала, якобы командира батальона во время войны, в котором воевал и совершил подвиг Герой Советского Союза Александр Матросов. Воин грудью закрыл амбразуру гитлеровского дзота и таким образом дал возможность батальону атаковать и победить немцев в бою. Так вот, неназванный генерал якобы утверждал, что такого подвига вовсе не было. И Быков делает глубокий вывод: вся эта история придумана политработниками. После ряда подобных рассуждений писатель обобщает: «В советской политике и пропаганде постоянно происходило характерное для них явление — подмена, когда жертвы и герои менялись местами — жертвы превращались в героев, а герои в жертвы. Первых увенчивали звёздами, а вторых отправляли на Колыму, в Воркуту, расстреливали в Куропатах» [10].
Столь же пренебрежительно В. В. Быков отзывался о признанном всем миром маршале Победы, Маршале Советского Союза, четырежды Герое Советского Союза Г. К. Жукове. Клевеща на него, писатель ссылался опять же на рассказ бесфамильного и безымянного капитана-артиллериста о казни первых попавшихся на глаза солдат и офицеров — просто для поднятия боевого духа перед атакой. Якобы, по мнению Г. К. Жукова, другие солдаты и офицеры из-за страха быть расстрелянными становились смелее в атаке [11]. Каково?..
Естественно, проблема Куропат и обнародованный под этим именем сгусток отборной лжи, страшно волновали В. Быкова до самой смерти. Не могли не волновать. В эпизоде с клеветой на подвиг Александра Матросова непроизвольно, не к месту, не желая того, Быков раскрыл свою роль в куропатской провокации. Нечаянно он расшифровал способ её проведения: умышленную перемену местами жертв и палачей. Проговорился пророк.
Всё увидел, перечислил, подстраховался на будущее В. Быков. Сделал соответствующие выводы и умозаключения. Но как член Правительственной комиссии он сделал вид, что не заметил в Минском областном архиве и не потребовал приобщить к следственным материалам показания Н. П. Ероховца. Тот дал их с соблюдением всех процессуальных норм в 1944 году Чрезвычайной государственной следственной комиссии. Как-то так получилось, что Быков «не заметил» и публикации в газете «Советская Белоруссия» в сентябре того же 1988 года материала о суде над карателями, отличившимися в расстрелах евреев в Зелёном Луге (Куропатах). В показаниях колхозный бригадир Н. П. Ероховец, переживший годы оккупации в своём доме, прямо указал на расстрелы гитлеровцами массы мирных советских людей в совхозе «Зелёный Луг». Общественная комиссия при проведении своего следствия также указала письменно — в печати Белоруссии и всего СССР — о фактах, изложенных в «Советской Белоруссии» в 1988 году по материалам процесса над карателями, отличившимися в расстрелах мирных людей в Зелёном Луге, а это и есть те самые Куропаты. Общественная комиссия не сможет успокоиться в отстаивании исторической правды и чести советского народа. Оцените на этом фоне поведение члена Правительственной комиссии, писателя и Героя Социалистического Труда В. В. Быкова. Что он отстаивал так рьяно, чью честь?
Литература:
1. Вечерний Минск. 20 августа 1991.
2. НА РБ. Ф. 1363. On. 1. Д. 66. Л. 367.
3. Куропаты — дорога смерти. Літаратура і мастацтва. 3 июня 1988.
4. Там же.
5. Тарнавский Г… Соболев В., Горелик Е. Куропаты: следствие продолжается. С. 94–95.
