видимо, гитлеровской. А теперь такой вопрос: есть ли на свете более сильно эмоционально воздействующее на нервную систему зрелище, чем убийство ближнего, мирного человека — женщины, подростка?
Конечно же, нет. А Арсеньева равнодушно созерцала повешение людей, их предсмертные муки. Как и страдания людей в гетто, их унижения и издевательства над ними, в которые сама вносила посильную ей творческую лепту.
За продукты питания, за маленькую «лусту (кусочек) хлеба» можно было выменять для себя целые состояния в виде предметов роскоши и драгоценностей у узников «зондер-гетто». Это были измождённые голодом узники, которых привезли на уничтожение в Минск из Германии, Австрии, Чехословакии и других стран — около 30 тысяч. В оккупированной белорусской столице их называли гамбургскими евреями. Название пошло от города, из которого прибыл первый транспорт с обречёнными. В Куропатах при эксгумациях следователями прокуратуры в 1988 году и при мародёрстве чёрных копателей в 1991–1992 годах обнаружились кольца с бриллиантами, кулоны, браслеты из золота и платины. Об этом писали в республиканских газетах и сообщали в новостных телепередачах осенью 1991 и 1992 годов.
Знала Арсеньва и о сожжённой вместе с людьми в марте 1943 года Хатыни и уничтоженной так же в 1944 году Дальве, тысячах сёл и деревень Беларуси. Это ни на миг не изменило её жизнь. А вот поражение гитлеровцев в Сталинграде, на Курской Дуге, освобождение Харькова, Киева, Житомира, наконец, и Гомеля вывели поэтессу из себя, разморозили её душу. Страх, жуткий страх перед неотвратимостью приближающегося возмездия за преступления свои, мужа и сыновей встревожил, посеял панику, породил бессонницу и — бинго! — боль души. Это и отразилось в написанном в то время, в бессонную ночь, стихотворении, которое автор справедливо назвала «Молитвой» [8]. И да, стихи написаны эмоционально — под впечатлением побед Красной Армии и катастрофических поражений гитлеровских войск. Семья Арсеньевой, подобно семьям других предателей, в полной мере осознала страх перед будущим. Коллаборационистскую стаю глубоко ранил приближающийся крах гитлеризма. Именно эту боль Арсеньева передала в «молитве». Её бог — отнюдь не триединый в лицах, любящий и справедливо наказывающий христианский Бог. Бог этой женщины — бессердечный, жестокий, раздающий земные блага только «своим» и губящий всех «чужих».
Именно о нём Арсеньва вспомнила и в критическое для неё время в 1939 году. Польская армия потерпела поражение. Муж — польский офицер — находился в советском плену. Сама она в неопределённом положении с двумя сыновьями в Вилейке. Хорошо, что нашёлся и откликнулся авторитетный поэт Максим Танк со своими друзьями из компартии Западной Белоруссии. Они поддержали, помогли с жильём и устройством на работу в школу и «Сялянскую газету». Арсеньева, осознав положение и прочувствовав его до конца, решилась в сложившихся условиях написать стихотворение на годовщину памяти В. И. Ленина. Она даже обратилась к Интернационалу и вождям. Стихотворение получилось и было опубликовано в газете. Появилась надежда, которая оправдалась в 1941 году, — на освобождение и воссоединение семьи. Она писала:
У дзень такі у гады імкненняу,
У гады нябачанных падзей
Згас волат, згас магутны геній
I незабыуны друг людзей.
Ён адышоу, але аставіу,
Вялікі, як ён сам, завет.
Сябе й жыццё аддаць для справы,
Стварыць цудоуны новы свет.
Ен жыу натхнённа… Больш чым можна
Давау з сябе, давау без мер,
Стварыу нікім не пераможны,
Аплот працоуных — Камінтзрн.
І згас. Але пакінуу словы,
Прарочых творчых словау раць.
Па усіх країнах, на усіх мовах
Яны, рассыпаушысь. гучаць.
Ідуць гады… Ён спіць спакойна,
Бо з праудай ленінскіх ідзй
Вядзе наш свет далей нястомна
Другі вялікі правадыр.
Вядзе да зорнай яснай далі
З любоую у сэрцы залатым, —
Наш дарагі таварыш Сталін,
Друг і прыяцель беднаты.
В этот день в года свершений
И воплощения идей
Ушёл от нас могучий гений
И незабывный друг людей.
Он отошёл, но нам оставил
Великий, как он сам, завет:
Себя и жизнь отдать для дела,
Создать прекрасный новый свет.
Он жил кипуче… через силы,
Брал от себя без всяких мер,
Создал никем не победимый,
Оплот народов — Коминтерн.
Угас. Но нам оставил планы,
Идей великих, мыслей рать.
На языках всех континентов
Они, рассыпавшись, звучат.
Идут года… Он спит спокойно,
А с правдой ленинских идей
Ведёт весь мир неутомимо
Великий вождь простых людей.
Ведёт нас к звездной ясной дали,
С любовью в сердце золотом, —
Наш дорогой товарищ Сталин,
Друг и товарищ бедноты.
(Перевёл с белорусского Е. Н. Лепешко)
Ничего не скажешь, очень эмоционально…
Однако древние мудро утверждают: «Закон суров, но это закон». Арсеньеву как жену польского офицера выслали в Казахстан, где она работала в колхозе. Не любила поэтесса вспоминать о том периоде жизни. Это можно понять. Но ей снова повезло. Разрешили свидания в Москве с мужем. К слову, на Лубянке тот выглядел вполне пристойно. Был ухоженным, подтянутым, стройным. Оказалось, он помогал органам НКВД изучать поведение и характер генерала Андерса, выяснял его планы, цели. Вновь вмешались и помогли Арсеньевой писательские союзы Белоруссии и Казахстана. Естественно, не обошлось без поддержки НКВД, с которым установилась чуть ли не семейная дружба и сотрудничество. В мае 1941 года семья уже жила в Минске.
Но только в годы оккупации Арсеньева вздохнула, наконец, полной грудью. Воздух свободы в гитлеровском оформлении пришёлся ей по душе. Сроднилась, срослась с нацистской идеологией и пропагандой Геббельса. К 1943 году она стала неразделимой с идеями национал-социализма и превратилась в убеждённую сторонницу Гитлера. Уверовала в его могущество, начала считать «богом во плоти», связывала с ним будущее. Но именно в 1943 году Арсеньева пережила ряд потрясений. Взрывом партизанской мины убит в кинотеатре сын-каратель. В феврале объявили траур в связи с поражением под Сталинградом. А летом новые удары: тяжёлое поражение гитлеровцев под Курском и Белгородом, потеря Харькова, Киева, Житомира, Гомеля…
Советская авиация часто бомбила железную дорогу, разнесла в дребезги штаб и казармы латвийских и украинских полицаев в районе Комаровского
