Ушли пушки, а за ними и пехота тронулась. Командира взвода недавно прислали из кавалерийского полка. Вроде такой боевой. Догнал я его: «Ты почему удрал?!» – «Здесь позиция лучше. Пойдут танки, я их подобью». – «Назад! Пристрелю!» Впрягли пехоту в лямки и метров пятьсот протащили орудия назад. В этот момент появились танки. Подпустили их поближе и начали стрелять. Подбили три «четверки». Два танка пошли через насыпь и подорвались на минах, а мы их добили.
Немцы обошли, взяли немного левее и пошли на соседний 292-й полк. Мне приказали перебросить батарею 76-мм пушек ему на помощь. Им удалось прорвать оборону полка, раздавить командный пункт. Мы развернули орудия, открыли огонь. Перебегая от орудия к орудию, руководил боем. Бежал через лощинку с сержантом, парторгом батареи. В лощинке стояла копна сена. Забегаем за нее, а там два немца с винтовками. Я растерялся, автомат на них направил и стою, а потом вдруг тяжесть с плеч свалилась, я очередь дал – они упали, а я все продолжаю стрелять… В этом бою батарея подбила еще шесть танков. Всего за сутки мы уничтожили 11 танков. За что я был представлен к званию Герой Советского Союза.
Помню, мы поехали на комсомольскую конференцию. Я выступил, а один командир батареи говорит: «Подумаешь, подбил 11 танков, так у него же было какое направление. Танки пошли на него. Если бы на меня пошли бы, я бы тоже подбил. Это не его заслуга, а немцев, что они пошли в атаку»…
Севернее Луцка в районе поселка Рожище летом 1944 года я подбил «фердинанд». Мы стояли в обороне, а он километрах в двух на бугре замаскировался. Разбил у нас несколько пулеметов и «сорокапятку». Вдруг командир полка вызывает меня и говорит, что командир дивизии решил приданный нам танковый батальон «валентайнов» ввести на нашем участке, а я должен обеспечить ввод артиллерией. Приходит ко мне командир танкового батальона, капитан. Я ему говорю: «Осторожно, тут «фердинанд». – «А чего мне «фердинанд»?! Я его подавлю! У меня 15 танков». – «Да?! «Фердинанд» за два километра уничтожает любой танк». – «А ничего, я пойду вот здесь слева». И вот построил он свои танки в колонну и двинулся. Прошел он примерно километр, когда немцы открыли огонь. Первые два танка заскочили в какое-то болотце, и он их пропустил, а начал с третьего. Только бац – горит, бац – горит. Тринадцать танков поджег! Командир дивизии матюкался на командира полка: «Где твой истребитель танков?! Тринадцать танков и пушку потерял! Если он не уничтожит этот «фердинанд», я сниму с него Звезду». Хотя к этому времени Звезды у меня еще не было. И вот вечером я пошел с одним взводом, обошел этот бугор и поставил орудия метрах в трехстах от предполагаемой позиции самоходки. Когда рассвело, мы открыли огонь по гусеницам. Сделали пять-шесть выстрелов. Она попыталась дернуться – гусеницы слезли. После этого саперы подползли, заложили под днище противотанковые мины и подорвали. Говорили, что потом на ней написали «181-я дивизия» и отправили в Киев на выставку трофейного оружия.
В июне 1944 года я получил касательное ранение в живот. Сначала лежал в Киеве, а потом решил съездить в Москву. Прямо на вокзале у меня открылось кровотечение из недолеченной раны в животе, и я попал в госпиталь. Там меня нашли и пригласили в Кремль на вручение Звезды Героя Советского Союза. После вручения я попал на прием к Главному маршалу артиллерии Николаю Николаевичу Воронову. Маршал предложил мне поступить в Артиллерийскую академию. Я не стал отказываться. А осенью в Кремле представитель американского президента Гопкинс, посол США Гарриман и военный атташе вручали мне «Серебряную Звезду», которой я был награжден указом президента США Рузвельта.
Черномордик Михаил Александрович
интервью Григория Койфмана
Я родился 31 декабря 1922 года в Смоленске. В июне 1941 года закончил десятый класс и ждал вызова на экзамены в Ленинград, в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе. Еще весной военкомат отобрал мою кандидатуру среди десятков других, желающих стать морскими офицерами. Романтика моря, красивая форма, кортик и девичьи глаза, с восторгом глядящие на это великолепие. Сами понимаете. Перед войной была развернута просто бешеная агитация среди старшеклассников за поступление в военные училища. И мое поколение, воспитанное на ура-патриотических лозунгах, верное своему гражданскому долгу, – с радостью шло в военные учебные заведения. Но надеть тельняшку помешала война.
22 июня пришел в военкомат, попросил документы для отправки в училище, но нашей группе в количестве тридцати человек предложили, а вернее, приказали поступить в Смоленское артиллерийское училище, готовившее командиров для гаубичной артиллерии. Уже через две недели немцы подошли к Смоленску, и училище в экстренном порядке эвакуировали в город Ирбит на Урале. Привезли нас, 700 человек курсантов, и объявили, что срок обучения сокращен до полугода (до войны в училище обучали в течение почти трех лет). Занимались в училище по 12–14 часов в день, и за шесть месяцев из нас сделали «людей». Боевые стрельбы проводили только «огневики», но подготовка, включая общевойсковую, была на высоком уровне. Я даже три раза стрелял на стрельбище из пулемета «максим» и один раз из ручного ДП.
Уже 4 января 1942 года меня выпустили из училища в звании «младший лейтенант», и в составе группы «свежеиспеченных» артиллерийских командиров меня направили на Алтай, в город Бийск, на формирование 232-й стрелковой дивизии.
Нас разобрали по артполкам. Я и еще три человека попали в отдельный 214-й дивизион противотанковой артиллерии. Так что на гаубицах воевать не пришлось.
Дивизион состоял из трех батарей, вооруженных 45-мм пушками.
Батареей командовал старший лейтенант Востриков, политруками были Мотенко и Шамшиев. Меня назначили заместителем командира батареи, а взводами командовали лейтенанты, ребята старше меня по званию, выпускники Ростовского артучилища, которое готовило командиров для частей ПТА, известных как «Прощай, Родина». Сами представьте – январь, морозы страшные, а жили мы в лесу в шалашах. Кормили по самой захудалой тыловой норме, полушубков и валенок не было, так что нашей главной задачей было не замерзнуть. Боевую подготовку начали только в конце апреля, отработали взаимозаменяемость в расчетах. Люди, приходившие на формировку, были в основном алтайские крестьяне и зэки из Красноярского края, амнистированные досрочно и посланные на фронт. Атмосфера в частях дивизии была соответствующая контингенту. Об этом даже не хочется говорить. Командиров в дивизии, особенно в стрелковых полках, не хватало. Командовал дивизией майор(!) Улитин, ставший к концу войны генералом. Вострикова забрали на должность начальника штаба дивизиона, и мне пришлось лично командовать батареей. В июне сорок второго нас погрузили в эшелоны и направили в район города Воронеж. Мой друг, Илья Эйдинов, погибший потом, в 1943 году, сказал мне одну фразу перед отправкой на фронт: «Я знаю, что ты выживешь». Почему-то он был в этом уверен.
Прибыли в Воронеж, город чистенький, опрятный, было такое ощущение, что дыхание войны его не коснулось. Встали на южной окраине города, заняли огневые позиции. Мимо нас двигалась огромная колонна беженцев. Поразило, что среди них было большое количество молодых парней. Мы все удивлялись, почему они не в армии. Потом, через два дня, эта «молодежь» ударила нам в тыл. Это были переодетые немецкие парашютисты, свободно владевшие русским языком. Потрепали они нас солидно! По крайней мере панику посеяли такую, что многие снялись с позиций и побежали…
Первый бой сложился для нас удачно, мы потерь не понесли. Вслед за очередной колонной отступавших, в метрах трехстах от нас, из леска появились два танка. На одном из них реяло красное знамя. Вдруг порыв ветра развернул знамя, и мы увидели на нем белый круг с черной свастикой. Все на какие-то мгновения опешили… Огонь орудий дивизиона загнал немцев обратно в лес. На следующий день на батарею вернулся Востриков. На место начштаба прислали другого человека, и Вострикова «попросили назад». В довольно грубой форме он сказал мне: «Иди к начарту дивизии за назначением, эта батарея – моя». К тому времени должность «заместитель командира батареи» в армии уже отменили.
Пришел в штаб дивизии, к начальнику артиллерии Минтюкову. Объясняю причину своего появления в штабе, и в это время из-за перегородки выходит комдив Улитин. Получаю от него приказ: «Пойдете в штаб армии офицером связи нашей дивизии. Передадите секретный пакет». На попутках приехал в штаб армии, а там таких же, как я, делегатов связи человек тридцать. Все в звании от капитана и выше. Только я был там единственный с одним «кубарем» в петлицах, да еще в солдатском обмундировании! Через пять дней вызывают меня в оперативный отдел армии, вручают пакет. Я поинтересовался местом расположения моей дивизии. Предложили искать где-то севернее Воронежа. Ситуация почти как у Ваньки Жукова, с его письмом на деревню к дедушке…
