На открытом судебном процессе, состоявшемся 19–24 августа 1936 года по делу «антисоветского объединенного центра» («процесс 16-ти»), были представлены Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев, И. Смирнов, С. Мрачковский, доставленные из политизоляторов. Из ссылки привезли Тер-Ваганяна. На скамье подсудимых присутствовали арестованные в мае – июле: заместитель директора челябинского завода «Магнезит» Е. Дрейцер, бывший заведующий секретариатом ИККИ И. Рейнгольд, сотрудник Наркомата внешней торговли Э. Гольцман. Среди арестованных агентов Троцкого были Фриц-Давид, В. Ольберг, К. Берман-Юрин, М.И. Лурье и Н.Л. Лурье.
Суд прошел в Октябрьском зале Дома союзов. Судьи расположились в массивных креслах, украшенных государственными гербами, за длинным столом, накрытым красной скатертью. Подсудимые сидели за деревянной перегородкой с правой стороны. По бокам и сзади них стояли красноармейцы с примкнутыми к винтовкам штыками. Позади находились помещения, в которых располагались буфет и комната, где в перерывы подсудимые отдыхали.
Процесс открылся в 12 часов дня. Он проходил при открытых дверях в присутствии зрителей и почти тридцати иностранных журналистов и дипломатов. Государственным обвинителем был Генеральный прокурор Союза ССР А. Я. Вышинский. То был процесс, на котором предстала группа боевиков и их руководителей, которые не только по понятиям того времени, а и по современным – являлись террористами. Обвиняемые отвечали на вопросы председателя суда довольно лаконично. Почти с подчеркнутой «скромностью».
Еще перед началом процесса Сталин уехал в отпуск. Как обычно, он отдыхал в Сочи. И 17 августа Ежов и Каганович сообщили ему шифрограммой: «Из представителей печати на процесс допускаются: а) редакторы крупнейших центральных газет, корреспонденты «Правды» и «Известий»; б) работники ИККИ и корреспонденты для обслуживания иностранных коммунистических работников печати; в) корреспонденты иностранной буржуазной печати. Просятся некоторые посольства. Считаем возможным выдать билеты лишь для послов – персонально».
Ответ из Сочи пришел на следующий день: «Согласен. Сталин». Поздним вечером 19 августа Сталин получил новую шифрограмму Ежова и Кагановича: «…Зиновьев заявил, что он целиком подтверждает показания Бакаева о том, что последний докладывал Зиновьеву о подготовке террористического акта над Кировым, о непосредственном исполнителе Николаеве…»
Как и некоторые другие обвиняемые, один из ближайших соратников Зиновьева, Г.Е. Евдокимов, уже проходил в числе главных обвиняемых по делу «Московского центра» в 1935 году. Но на судебном процессе 36-го года вскрылись новые обстоятельства. Исследуя фрагмент о совещании на квартире Каменева, Вышинский задал подсудимому вопрос: «Так прямо и говорилось – «форсировать убийство Кирова»?»
«Евдокимов: Да, так и говорилось… С этой целью осенью 1934 года Бакаев поехал в Ленинград проверить, как идет подготовка террористического акта против Кирова ленинградскими террористами. Эти террористические группы установили слежку за Кировым и выжидали удобного момента, чтобы совершить террористический акт».
Повторим, что перед арестом И.П. Бакаев работал управляющим Главэнергосети. Другой ближайший соратник Зиновьева Г.Е. Евдокимов, бывший член ЦК ВКП(б), – один из лидеров «новой оппозиции», дважды исключавшийся и восстанавливавшийся в партии – накануне ареста занимал должность начальника Главного управления молочной промышленности.
«Вышинский: – Убийство Сергея Мироновича Кирова было подготовлено центром?
Евдокимов: – Да.
Вышинский: – Вы лично принимали участие в этой подготовке?
Евдокимов: – Да.
Вышинский: – Вместе с вами принимали участие в подготовке Зиновьев и Каменев?
Евдокимов: – Да.
Вышинский: – По поручению центра Бакаев ездил в Ленинград проверять ход подготовки там на месте?
Евдокимов: – Да.
(Вышинский путем дальнейших вопросов устанавливает, что Бакаев во время своей поездки в Ленинград имел встречу с убийцей Кирова – Николаевым, с которым Бакаев вел разговор о подготовке убийства).
Вышинский (обращается к Бакаеву): – Вы в Ленинграде виделись с Николаевым?
Бакаев: – Да.
Вышинский: – По поводу убийства С.М. Кирова договаривались?
Бакаев: – Мне не нужно было договариваться, потому, что директива об убийстве была дана Зиновьевым и Каменевым.
Вышинский: – Но вам говорил Николаев, что он решил совершить убийство Кирова?
Бакаев: – Говорил он и другие террористы – Леван, Мандельштам, Колотынов, Румянцев.
Вышинский: – Разговор был об убийстве Кирова?
Бакаев: – Да.
Вышинский: – Он проявил свою решимость. А вы как относились к этому?
Бакаев: – Положительно».
(Из дальнейших вопросов Вышинского Бакаеву выясняется, что последний после своей поездки в Ленинград докладывал Евдокимову и Каменеву о ходе подготовки убийства С.М. Кирова. На вопрос обвиняемому Каменеву о том, имел ли место действительно такой доклад Бакаева ему, Каменев ответил утвердительно).
Вышинский (обращается к Каменеву): – Что он вам передал?
Каменев: – Он сказал, что организация подготовлена к совершению удара и что этот удар последует.
Вышинский: – А как вы к этому отнеслись?
Каменев: – Удар был задуман и подготовлен по постановлению центра, членом которого я был, и я это рассматривал как выполнение той задачи, которую мы себе ставили.
(Далее отвечал на вопросы Вышинского Зиновьев.)
Вышинский: – Обвиняемый Зиновьев, и вы были организатором убийства товарища Кирова?
Зиновьев: – По-моему, Бакаев прав, когда он говорит, что действительным и главным виновником злодейского убийства Кирова явились в первую очередь я – Зиновьев, Троцкий и Каменев, организовав объединенный террористический центр. Бакаев играл в нем крупную, но отнюдь не решающую роль.
Вышинский: – Решающая роль принадлежит вам, Троцкому и Каменеву. Обвиняемый Каменев, присоединяетесь ли вы к заявлению Зиновьева, что главными организаторами были вы, Троцкий и Зиновьев, а Бакаев играл роль практического организатора?
Каменев: – Да.
(Каменев дополнил картину подготовки теракта следующим фактом: «В июне 1934 года я лично ездил в Ленинград, где поручил активному зиновьевцу Яковлеву подготовить параллельно с группой Николаева – Колотынова покушение на Кирова. В начале 1934 года мне из доклада Бакаева были известны все детали подготовки убийства Кирова николаевской группой».)
Вышинский: – Убийство Кирова это дело ваших рук?
Каменев: – Да».
Конечно, это выдавленное Зиновьевым и Каменевым пересохшим ртом, почти сквозь зубы «Да» – стало результатом показаний подельников по подготовке убийства Кирова. Но где блеск расхваливаемых ораторских способностей лидеров оппозиции?
Он проявился в другом. Обвиняемые сочли несправедливым, что оказались единственными «козлами отпущения» грехов Троцкого. И 20 августа Зиновьев, Каменев и И.И. Рейнгольд дали на суде показания против ряда оппозиционеров, занимавших высокие посты в государственных структурах. Во время слушания они назвали имена Томского, Бухарина, Рыкова, Угланова, Радека, Пятакова, Серебрякова, Сокольникова и др. Это вызвало переполох и повальную панику в рядах заговорщиков, остававшихся на свободе.
Но в ЦК не сразу решились предать эту информацию гласности. Телеграмма от 20 августа, направленная из Москвы Сталину Кагановичем, сообщала: «Каменев при передопросах прокурора о правильности сообщаемых подсудимым фактов, подавляющее большинство их подтверждает… Некоторые подсудимые, и в особенности Рейнгольд, подробно говорили о связях с правыми, называя фамилии Рыкова, Томского, Бухарина, Угланова. Рейнгольд, в частности, показал, что Рыков, Томский, Бухарин знали о существовании террористических групп правых…
Мы полагаем (курсивы мои. – К.Р.), что в наших газетах при опубликовании отчета о показаниях Рейнгольда не вычеркивать имена правых. Многие подсудимые называли запасной центр в составе Радека, Сокольникова, Пятакова, Серебрякова… Все инкоры в своих телеграммах набросились на эти показания как на сенсацию и передают в свою печать. Мы полагаем, что при публикации отчета в нашей печати эти имена также не вычеркивать»[47].
То, что иностранные корреспонденты набросились на «жареные» факты, естественно; как и волка – журналиста «кормят ноги». Однако обратим внимание на другую особенность текста телеграммы. Уже само то, что Каганович просит у Сталина разрешения «также не вычеркивать» из «отчета в нашей печати эти имена», – свидетельствует о том, что ни ход процесса, ни его последствия не планировались заранее.
В противном случае еще перед началом суда на столе Кагановича должен был лежать список очередных «жертв» и заготовленный текст сообщения для печати. Ибо иначе – для кого подсудимые называли в ходе процесса имена своих единомышленников? Для судей? Для НКВД? Или для Сталина? Зачем это было нужно? Пригласить на суд иностранных корреспондентов и не позаботиться о том, чтобы объяснить новые аресты населению страны, – это абсурд: советский обыватель иностранных газет не читал.
