Нарядная, расфранченная стайка казаков с золотыми погонами, в лампасах, в крестах всех мыслимых и немыслимых войн, с яркими солнечными бородами. Лихие, заносчивые, сторонятся красных агитаторов, устраиваются поближе к батюшке, и один казак, известный похождениями в Абхазии, Приднестровье, в Боснии, снял фуражку, подходит под благословение священника.
На тротуаре все тесней. Мелькают эмблемы патриотических организаций и союзов. Разворачиваются транспаранты, клеймящие американцев. Реют флаги политические движений и партий. В иных местах и случаях враждующие, не переносящие друг друга, соединились общим протестом у высокой чугунной решети, перед помпезным бело-желтым зданием, на котором красуются американский флаг и герб с пернатым орлом. Нелюбовь к Америке велика, у всех выражается по-разному, но для всех Америка – враг, опасность, источник бед, коварный победитель, жестокий эксплуататор, с которым один на один сражается маленькая православная Сербия, посыпаемая фугасными и зажигательными бомбами.
– Америка – параша, победа будет наша! – выкрикивает долговязый лимоновец, и все, даже православный люд, одобрительно рокочут.
Тротуар забит до предела. Вялый язык толпы, переливаясь через край, выплывает на проезжую часть. Дорожный инспектор с полосатой палкой, взволнованный, потный, останавливает машины, направляет в обход клубящемуся вареву.
В этом ленивом, медленно накаляемом месиве видны панки, похожие на попугаев, с расцвеченными, торчком стоящими хохлами, с кольцами в ушах и ноздре, с синюшными лицами, изможденными ночной дискотекой и наркотической галлюцинацией. Тут же бритоголовые скинхеды, маленькие, крепкие, одинаковые, как инопланетяне. Дружные, ироничные, развязные, привыкшие к коллективным дракам, к голошениям на футбольных полях. У некоторых вокруг шеи, как банное полотенце, обмотан красный спартаковский шарф. Тут же чернявые курды с зелено-красно-коричневыми флагами и портретами Оджалана. Палестинцы с чучелом еврея, на котором болтается желтая шестиконечная звезда. Краснолицая группка «латинос» с гитарой и эмблемой малоизвестного национального фронта, не «Сандино», не «Фарабундо Марти», но тоже со шляпой, саблей и автоматом.
Нелюбовь к Америке интернациональна, соединяет народы в антиамериканский интернационал. Даже размалеванные хохлатые панки и увешенные цепями и погремушками рокеры, пластмассовый продукт американской поп-культуры, вдруг почувствовали себя русскими парнями, у которых деды жили в подмосковных колхозах, а отцы в московских бараках. Явились к посольству покричать «Америка – параша!» и «Хороший янки – убитый янки!».
Тут нет только представителей либеральных партий, обожающих Америку, живущих под ее защитой, получающих от нее деньги, приглашения, политические рекомендации. Ибо они сами – Америка, дивизии НАТО, бомбардировщики В-1 над Белградом, израильские танки в Вифлееме, агенты влияния, захватившие власть в России, медленно и неуклонно тянущие из нее последние соки. Здесь нет кудрявого начетчика-«яблочника», со страстью кафедрального пастора защищающего права человека. Нет тонконогой измученной женщины, похожей на поджаренного японского кузнечика, неутомимо нахваливающей рыночную экономику. Нет огромной грудастой бабищи с выпученными глазами, вытирающей толстые слоновьи ноги о разорванный красный флаг. Все они смотрят сейчас по телевизору, как собирается, крепнет толпа у посольства, и милиция, поддерживая порядок, не позволяет молодцам из отряда революционной молодежи вскарабкаться на чугунную решетку ворот.
За что человечество ненавидит Америку? Японцы – за атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки. Китай – за поддержку сепаратистов Тибета, Синцзяня, за военные базы Тайваня. Германия – за подавление немецкого гения, за репарации, которая вынуждена платить американскому сателлиту – Израилю. Мексика – за отчуждение Калифорнии и Техаса. Никарагуа – за кровавую агрессию «контрас». Панама – за разбойный захват законного президента Норьеги. Африка – за экспансию в Сомали. Америку ненавидят бедные за непомерное, нажитое на слезах человечества богатство, ибо в их голодных глазах Америка похожа на румяного губастого банкира, чьи пухлые белые пальцы усыпана алмазами. Ненавидят националисты всех стран за ядовитую, разноцветную, как пленка гниения, поп-культуру, которая превращает национальные святыни в целлулоидный размалеванный Диснейленд. Ее ненавидят верующие за особую языческую религию Золотого Тельца с алмазными храмами Уолл-стрита, с огромным женоподобным идолом над Гудзоном, в чьих руках чадит черной копотью Факел Смерти. Ее ненавидят русские за то, что она убила в спину Советский Союз, умертвляет великую «цивилизацию Советов», добиваясь истребления русского народа со скоростью миллиона душ в год. Америка – это СПИД, эпидемия педерастов, пуританское ханжество и жестокое тупое насилие, не пропадавшее из американской политики со времен истребления бизонов и избиения индейцев.
Два морских пехотинца охраняют вход в посольство, в униформах, с белыми шнурами, в фуражках, из-под которых смотрят гладкие, как булыжники, неподвижные, налитые гемоглобином и презрением лица. К окнам на разных этажах подходят дипломаты, смотрят на толпу, отходят с улыбками. Им не страшен митинг. На их страже – вся свирепая милиция лужковской Москвы, вся мощь подконтрольных американцам российских спецслужб, весь коррумпированный чиновничий аппарат проамериканского правительства и Кремля, сам полоумный, гниющий изнутри президент, чье дырявое сердце вырезано под руководством американского хирурга Дебейки, заменено синтетической, перегоняющей кровь машиной с дистанционным управлением из Хьюстона.
Этот желтый, как омлет, дом на Садовой набит подслушивающими устройствами, передающими антеннами, компьютерами, военными, экономическими и политическими разведчиками. Здесь планируются убивающие Россию «реформы». Здесь получают инструкции Гайдар и Чубайс, проскальзывая в лимузинах с затемненными окнами. Тут в 91-м сплетался заговор по передаче власти Ельцину. Тут утверждался Беловежский пакт по расчленению СССР. Отсюда управлялся разгром парламента в 93-м. Этот многоэтажный дом, похожий на сладкий торт с желтым и белым кремом, является огромной замаскированной глыбой урана, чья радиация убивает любое русское чувство, любой вопль протеста, любой порыв к возрождению. Самое злое и жестокое место в покоренной Москве, откуда тянутся невидимые линии управления в Кремлевский дворец, в министерства и военные штабы, в политические центры и клубы, в тайные общества и изотерические масонские ложи. Осаждающая посольство толпа чувствует летящие из окон потоки смертельной радиации. Красный кумач в руках у анпиловца выгорел и побледнел, а девушке с джинсовым рюкзачком на спине стало плохо, и она потеряла сознание.
Почему я испытываю стойкую неприязнь к Америке – чувство, которое формирует мою волю, образ мыслей, поступки? Почему эта неприязнь вдруг превращается в жаркий удушающий ком ненависти, и рука моя безнадежно ищет деревянное цевье «калашникова»?
В Афганистане, на дороге Герат – Кандагар, среди вечереющих фиолетовых гор идущий впереди бэтээр был расстрелян из американской «безоткатки». Механик-водитель, рыжий, стриженный, как цветущий одуванчик, лежал с оторванными ногами. Усыпленный прамедолом, бредил, выдувая на губах розовый пузырь.
В Кампучии, под пальмами, чьи высокие мохнатые головы шевелил жаркий ветер, на фугасе, изготовленном из американской авиабомбы, был взорван джип с синей эмблемой ООН. На красной земле, истерзанная, в кровавых одеждах, лежала женщина, с которой накануне я танцевал на дощатой веранде, под огромной белой луной, и в наших бокалах с черным вином дрожали две голубые искры.
В Анголе, на границе с Намибией, американские «ирокезы» с десантом буров атаковали партизанскую группу, уходившую в пустыню Намиб рвать водоводы, ведущие на алмазные копи Виндхука. Вертолеты шли на вечерней заре, как черные крылатые ведьмы, подымая стены огня в том месте, где двигалась группа. И потом на поляне, среди тлеющих огоньков и горячего пепла я наткнулся на оторванную черную руку, из которой, ослепительно-белая, в липких красных ошметках, торчала кость.
В Никарагуа, в Кампа-дель-Фьоре я хоронил сандинистов, застреленных «контрас» из М-16. За гробами двигались женщины в черных одеждах, звенел погребальный колокол, и на горячих камнях мостовой лежали красные сырые цветы.
На Средиземном море, в зоне ответственности 4-й эскадры, на катере военной разведки я преследовал авианосец «Саратогу», серый туманный остров, идущий со скоростью двадцать узлов. Из тумана, отрываясь от глыбы плывущей стали, со свистом и ревом взлетали самолеты, прочерчивали над моей головой белый пушистый след. Отслеживая массовый взлет авиации, я с ужасом думал, что самолеты летят к Севастополю, бомбить советскую базу флота, и сейчас зеленое море вскипит подводными взрывами, и наш маленький катер утянет на дно черный завиток воронки.
