Гегель и Прусское государство как воплощение теоретического разума
Наибольшее влияние на развитие немецкой концепции государства и нации оказали идеи Гегеля. Вооружившись принципами диалектики, он попытается продемонстрировать, что человеческий теоретический разум способен достичь полного самопознания, преодоления трансцендентного, абсолютной идеи и понимания как внутреннего, так и внешнего мира.
Разум, перенесенный Гегелем из метафизики в историю человечества, находит свое воплощение в государстве вообще и в Прусском государстве в частности, чье предназначение – исполнить миссию, доверенную ему историей. Трансформируя идею Гердера о том, что культура воплощается в первую очередь в языке и народе, Гегель отныне связывает культуру не просто с народом, а с государством. А именно – с немецким государством, образцом которого он считал Пруссию. Логическим следствием этого становится идея о том, что именно Прусское государство должно претворить в жизнь романтический идеал немецкой культуры.
Как отмечает Мартин Малиа, в философии Гегеля государства стали «истинным воплощением разума». Однако же «ни один из славянских народов Европы (в которую не входила Россия) больше не имел собственного независимого государства. Поляки, чехи, славяне, жившие на Балканах, как и их соседи венгры, потерпели неудачу в борьбе с более рациональными династическими империями. Так рождалась свойственная исключительно немцам идея о том, что низшие расы, живущие на Востоке, были искони не способны создать государство, вследствие чего ими должны были править другие»[257].
Жаркие споры среди немецких интеллектуалов касались достоинств Zivilisation – французской и английской концепции, объединяющей ценности универсализма и материализма эпохи Просвещения, и концепции Kultur – основанной на ценностях, но также включающей историю, традиции, обычаи, ощущения и эмоции, свойственные определенному народу. Вторая концепция постоянно обогащается благодаря Bildung – совершенствованию разума, который жаждет духовной, интеллектуальной и художественной пищи. Позже социологи вернутся к этой дихотомии в спорах о Gesellschaft и Gemeinschaft – развитом, но разрозненном сосуществовании людей, характерном для цивилизации, в противопоставление более органичной и братской «немецкой» форме человеческого сообщества.
Благодаря изначальным возвышенным устремлениям идеализм впоследствии окажет влияние на просвещенные круги немецкого общества – политиков, историков, ученых, художников. После 1850 года наиболее ярким его представителем станет Вагнер.
После поражения романтических революционных настроений в 1848 году ценности немецкого общества становятся более буржуазными и прагматическими. Более или менее осознанно немцы пожертвовали идеалами свободы и демократии в обмен на объединение и создание национального имперского государства под эгидой Пруссии и ее династии Гогенцоллернов. В результате в 1870 году на руинах ушедшей в прошлое Священной Римской империи германской нации был основан Второй рейх. Гениальным вдохновителем этого компромисса между буржуазией и монархией стал Бисмарк.
Немецкий национальный дух, спустившийся с Олимпа, пронизывает историю и географию
С 50-х годов XIX века вплоть до Первой мировой войны усилия немецкой интеллигенции были сконцентрированы в области истории, географии, социологии и естественных наук. Карл Маркс в это время работает в ссылке в Лондоне. С поистине олимпийских высот, на которые писатели и философы начала века подняли представления о немецком государстве и немецком народе, эти возвышенные идеи вновь опустились на грешную землю, чтобы стать предметом гуманитарных исследований и инструментом реализации политических амбиций.
Вслед за Отто Ранке, сделавшим для современной исторической науки столько же, сколько Кант для философии, длинная вереница историков и мыслителей, включая Макса Вебера, углубилась в прошлое немецкого народа и исследовала самые потаенные уголки его духа в надежде найти предназначение молодого национального государства. Даже точные науки подчинились этому культурному императиву после публикации в 1859 году книги Чарльза Дарвина «О происхождении видов». Для многих немецких исследователей того времени характерно привитое с детства почти метафизическое восприятие понятия Kultur.
В таких условиях в 1866 году Эрнст Г. Геккель, медик и биолог по образованию, заложил основы нового учения – экологии. Благодаря его усилиям по популяризации идей эволюционной теории учение Чарльза Дарвина стало известно в Германии. Ему также принадлежит «антропогения» – теория развития человечества. Геккель, рассматривавший политику как вид прикладной биологии, считается одним из основоположников евгеники, хотя разработанная им концепция не имеет с ней ничего общего. Как ученый он верил в прогресс, стремившийся через эволюцию к движению к новым высотам, а не к дегенерации.
Геккель считал экологию наукой о распределении видов в ограниченном пространстве. Оставался всего лишь шаг до того, чтобы применить этот тезис ко всему человечеству и к его части – немецкой нации, и этот шаг был сделан. Великая Германия, расширявшая границы своего Lebensraum, жизненного пространства, постепенно стала восприниматься как особый биотоп. В его рамках германская раса могла (или, как впоследствии скажут пангерманисты, – должна была) жить в симбиозе со своей землей и государством, органически наращивая свое могущество и опираясь на триаду из немецкой культуры, немецкого народа и немецкого государства.
Идея применить положения экологии к человеческому обществу принадлежит Фридриху Ратцелю – фармацевту, ставшему зоологом, а затем географом. В своей фундаментальной работе «Антропогеография», опубликованной в 1882–1891 годах, он излагает системное видение человека и Земли. По мнению Ратцеля, целью антропогеографии является описание разнообразия человеческих сообществ, которому соответствует не меньшее разнообразие естественных сред обитания. Своими исследованиями Ратцель заложил основу современной геополитики. Находясь под влиянием эволюционной теории Дарвина, он абстрагирует ее положения и сравнивает государства с биологическими организмами. Подобно последним, государства в определенные промежутки времени проходят стадии развития и упадка.
По мнению Ратцеля, государство испытывает такие же влияния, что и любой другой живой организм. Оно рождается, живет и умирает. Факторы, влияющие на расселение людей на Земле, определяют размеры их государств. Границы следует воспринимать не иначе как результат органического и неорганического движения. Расселение народа должно позволять ему присваивать территории менее сильных соседей. Данная точка зрения обосновывает немецкий империализм. Таким образом, именно Ратцель стоял у истоков понятия Lebensraum в его первичном значении пространства, связанного с культурой, с цивилизационными ареалами и их взаимодействием с окружающей средой[258]. Позднее эта идея будет значительно искажена пангерманистами и нацистами. Основываясь на сомнительных доводах об историческом расселении германских племен в древности, они будут трактовать жизненное пространство не как средство развития и укрепления цивилизации, а как самоцель и священное право.
Такое видение мира – Weltanschauung – приобрело огромную популярность. В результате политического объединения скорость демографического и экономического роста Германии поражала воображение. В то же время реализация национальных амбиций буксовала из-за невозможности овладеть колониями. Этот конфликт динамичного развития и сдерживания колониальной экспансии станет причиной всеобщего разочарования нации, которое проявлялось все ярче и высказывалось все громче.
Многонациональная и космополитическая Россия: пример, которому не стоит подражать
В таком специфическом контексте и расцвела немецкая русофобия. Действительно, в сознании народа, живущего в симбиозе со своей землей и национальным государством, нет места другим народам и чуждым культурам. Многонациональная Российская империя с ее нечеткими границами развивалась медленно, словно пятясь после каждого сделанного шага. Этому примеру на рубеже XX века немцы подражать не стремились.
В 2010 году вышла в свет книга Троя Р. Э. Пэддока, профессора Университета Южного Коннектикута, специализирующегося на современной европейской истории. В ней он детально описывает процесс становления идеи «русской угрозы» в Германской империи в 1890–1914 годах[259]. В то время для немцев было свойственно обостренное чувство национального государства. Исследователь показывает, как меньше чем за четверть века под влиянием стереотипов немецкое общество приняло русофобию и было уже морально подготовлено к войне. Основным каналом распространения антирусских настроений стали школы и система образования в целом, пропитанная идеями пангерманизма. В августе 1914 года немецкие газеты открыто говорили о «войне с Россией» – таковы были общественные настроения. Подразумевалось, что Россия при поддержке Франции сама развяжет столь желанную ей войну[260].
