В 2010 году вышла в свет книга Троя Р. Э. Пэддока, профессора Университета Южного Коннектикута, специализирующегося на современной европейской истории. В ней он детально описывает процесс становления идеи «русской угрозы» в Германской империи в 1890–1914 годах[259]. В то время для немцев было свойственно обостренное чувство национального государства. Исследователь показывает, как меньше чем за четверть века под влиянием стереотипов немецкое общество приняло русофобию и было уже морально подготовлено к войне. Основным каналом распространения антирусских настроений стали школы и система образования в целом, пропитанная идеями пангерманизма. В августе 1914 года немецкие газеты открыто говорили о «войне с Россией» – таковы были общественные настроения. Подразумевалось, что Россия при поддержке Франции сама развяжет столь желанную ей войну[260].
Путь постепенного формирования русофобии в немецком общественном сознании наглядно показан на примере истории Ганса Касторпа, героя романа Томаса Манна «Волшебная гора». Из-за своего увлечения русской красавицей Клавдией Шоша он постоянно выслушивает «проповеди» своего итальянского наставника Лодовико Сеттембрини, который учит его отличать хороших русских от плохих, «до известной степени варваров – словом, нецивилизованных».
«В здешней атмосфере, между прочим, слишком много Азии – недаром тут так и кишит типами из московитской Монголии. Вон те люди, не ориентируйтесь вы в душе на них, останавливайте себя, не позволяйте себе заражаться их взглядами, напротив, – противопоставляйте им свою сущность, свою более высокую сущность, и свято берегите то, что для вас, сына Запада, божественного Запада, сына цивилизации, по натуре и по происхождению свято, например – время!
Эта щедрость, это варварское безудержное расточение времени – чисто азиатский стиль, – может быть, поэтому сынам Востока так и нравится здесь. Вы не заметили, что когда русский говорит „четыре часа“, это все равно что кто-нибудь из нас говорит „один“? Разве небрежность этих людей в отношении времени не связана с безмерностью пространства, которое занимает их страна? Там, где много пространства, много и времени – недаром про них говорят, что это народ, у которого есть время и который может ждать»[261].
Именно после такой подготовки герой Томаса Манна, спустившись с гор близ Давоса летом 1914 года, попадает в самое пекло мировой войны.
Идея русского «варварства» прекрасно подходила немцам, поскольку питала их чувство культурного превосходства. Авторитаризм, неэффективная и коррумпированная бюрократическая система, нищая деревня, отсталая экономика, безграмотность – все эти темы были в широком ходу у немецких журналистов до 1914 года. Впрочем, с тех пор мало что изменилось.
Русофобия в немецких школьных учебниках
Подобно наставнику Ганса Касторпа, учебники географии внушали школьникам, что «благодаря своему интеллектуальному развитию Германский рейх находится впереди других европейских наций» и что, «несмотря на гигантские размеры и густую заселенность России, особенности культуры и недоразвитая система управления ставят ее на один уровень с азиатскими странами, а не западноевропейскими»[262].
В другом учебнике реформы Петра I описываются как неудачные:
«Обладая варварскими манерами и вспыльчивым характером, он задал новый политический и культурный вектор развития России – государства, ориентированного на восток и наполовину восточного по своей природе, но имеющего статус европейского. <…>
Сам он не смог понять суть европейской культуры, и его образ жизни по-прежнему представлял собой „смешение европейской формы и азиатских привычек“.
Другой автор столь же „благосклонно“ отозвался о реформах Александра II, который не смог преодолеть „извечные пороки русского жизненного уклада, невежество народа, очковтирательство и коррупцию бюрократического аппарата и повсеместно низкий уровень образования“»[263].
В статьях немецких газет от «Кёльнише цайтунг» на западе до «Крейцайтунг» на востоке тиражируются одни и те же клише. Удивительно, но факт: журналисты десятка изученных автором влиятельных изданий ничего толком не знали о России. «Царь, казаки, варвары – вот и все», – заключает известный социолог Норберт Элиас. Он признается, что в студенческие годы перед отправкой на фронт не знал о России «ничего, абсолютно ничего», кроме парочки стереотипов, почерпнутых из школьных учебников и прессы[264].
Наиболее активными пропагандистами русофобии в Германии начала XX века были историки и публицисты. Пятеро из них сыграли особенно заметную роль: Теодор Шиман и Пауль Рорбах, иммигранты из Прибалтики, с самой своей юности боровшиеся с принудительной русификацией, а также трое «либеральных империалистов» – Макс Ленц, Фридрих Мейнеке и Ганс Делбрюк. Периодически им помогали Макс Вебер и Отто Хётч. Большинство из них были учениками Генриха Готарда фон Трейчке, отца националистической немецкой истории.
Трейчке, депутат от Национал-либеральной партии и профессор Берлинского университета, поддерживал политику Бисмарка. Свои взгляды он изложил, в частности, в опубликованной в августе 1870 года работе под названием «Что мы требуем от Франции?» («Was fordern wir von Frankreich?»). Его антисемитские высказывания были очень популярны в Германии. Нацисты впоследствии подхватят известный лозунг Трейчке «Евреи – это наша беда», впервые опубликованный в «Прусском ежегоднике» («Preussische Jahrbücher») в 1879 году. В основе его политической философии лежал тезис «Государство есть сила» (Der Staat ist Macht), превозносящий политику государства с позиции силы (Machtpolitik) на международной арене.
По мнению Трейчке, государства – независимые могущественные объединения на основе союзов народов, которые необходимы для самореализации человека и создаются по воле Провидения. Для того чтобы существовать и демонстрировать свою мощь, одному государству необходимо противостоять другим. Человек может реализовать себя именно на войне, поскольку лишь там его политическая природа и его самые благородные ценности одерживают верх над материалистическими интересами[265].
Теодор Шиман и Пауль Рорбах разделяли такое амбициозное видение Германии как цивилизации-лидера. Они полагали, что благодаря своей непревзойденной культуре Германия способна стать хозяйкой мира наряду с Англией и повторить британский колониальный опыт на территории Восточной Европы. Занимая ведущие позиции в академических кругах и возглавляя редакции авторитетных изданий, эти представители немецкой интеллектуальной элиты оказали решающее влияние на националистическую мысль в Германии.
Так, известный своими русофобскими и украинофильскими взглядами Шиман был приближен к Вильгельму II. Император отмечал: «Моим особым доверием пользовался профессор Шиман, прямолинейный балтиец и передовой борец за германизм в противовес панславизму, проницательный политик и блестящий историк и писатель. Я постоянно привлекал его в качестве советника in rebus politicis и в вопросах, связанных с историей. Ему я обязан многими ценными сведениями, особенно чтобы лучше ориентироваться в восточных делах»[266].
Фридрих Мейнеке и «животная сущность славян»
Без сомнения, весьма значительный вклад в идею национальной самобытности немцев Deutschtum внес Фридрих Мейнеке (1862–1954). Этот скромный профессор Страсбургского университета[267], автор диссертации о маршале Германе фон Бойене, в 1908 году опубликовал научный труд «Космополитизм и национальное государство» («Weltbürgerschaft und Nationalstaat»)[268], наделавший в Германии много шума. Название работы было программным. В книге автор доказывает превосходство унитарного национального государства, чья сила заключается в органическом единстве Kultur, народа и государства. За долгую академическую карьеру Мейнеке не раз обвиняли в антисемитизме, не в последнюю очередь за тезис о «животной сущности славян». По его мнению, Россия с ее смешением рас, языков и религий является поистине космополитической империей.
Растущая напряженность в отношениях с Францией и Англией привела к ужесточению нападок на русский панславизм, который эти страны наблюдали в кривом зеркале русификации Курляндии (Эстонии) и прибалтийских стран. Немецкая интеллигенция рассматривала русский национализм сквозь призму национализма немецкого, то есть как законное стремление и неотъемлемую миссию народа. В таком понимании он становился «препятствием на пути достижения европейского единства, вдохновленного немецкой культурой»[269].
Любимым занятием интеллектуальных кругов и немецкой прессы становится бесконечное обсуждение и переиначивание так называемых «панславистских» заявлений, вырванных из контекста – статей российских журналистов и речей политических деятелей. Утрирование и изобличение панславизма было вдвойне на руку немецким националистам, обратившим взоры на бескрайние восточные территории. Под жесткой критикой панславизма и агрессии России было так удобно скрыть собственный пангерманизм, ставший навязчивой идеей, а также отвлечь внимание от союзной Австро-Венгрии, не менее космополитической и многонациональной. Эксплуатация «русской угрозы» позволяла завуалировать все более уродливый немецкий экспансионизм и космополитизм Австро-Венгерской империи, серьезно противоречащий идеалу немецкой национальной самобытности.
