на предложения англичан. Почему Гитлер не принял столь выгодных предложений?
На этот счет существует несколько мнений: так, В. Сиполс утверждает, что Гитлер «рассматривал все подобные предложения как свидетельство слабости Англии»781. Геллер и Некрич считают камнем преткновения требования Германии рассматривать Ближний Восток как ее «естественную экономическую сферу», что было абсолютно неприемлемо для Англии. В. Шубин отмечает, что предложения Вильсона содержали важную оговорку: Германия не должна «предпринимать акций в Европе, которые привели бы к войне, исключая такие меры, которые получат полное согласие Англии»782. По мнению Шубина — прими Гитлер предложения Чемберлена, и он автоматически становился британским «жандармом» Европы.
На самом деле причина, очевидно, крылась в том, что Гитлер не верил ни одному слову англичан: «Англия усматривает в нашем развитии стремление установить гегемонию, которая ее ослабит. Следовательно, Англия — наш враг и борьба с ней является вопросом жизни и смерти»783. Методы борьбы, которые Англия использовала на протяжении столетий, не составляли ни для кого секрета. О них Гитлер говорил в своей публичной речи 1 апреля, когда явно имея в виду англичан и французов обрушился на тех, кто «таскает каштаны из огня» чужими руками. Союз с Англией не оставлял Германии выхода, он был направлен и мог быть направлен только и исключительно против СССР, что неизбежно вело к взаимоуничтожительной войне между Германией и Россией. Гитлеру же необходимо было только нейтрализовать Англию на время войны с Польшей.
Очевидно отталкиваясь именно от этих предпосылок, Гитлер продолжал игру с Англией. Так, после подписания пакта Молотова — Риббентропа, 25 августа Гитлер принял Гендерсона. «Гитлер объяснял, что хочет сделать в направлении Англии такой же серьезный шаг, как и в направлении России. Он не только готов заключить договоры… гарантирующие существование Британской империи при любых обстоятельствах, насколько это будет зависеть от Германии, но и готов оказывать помощь, если таковая ей понадобится»… Если же английское правительство отвергнет «его идеи, то будет война». При этом, как отмечал Гальдер в дневнике, Гитлер заявил, что «не обидится, если Англия будет делать вид, что ведет войну»7М.
В последние дни и часы мира Геринг вел параллельные неофициальные переговоры через шведского бизнесмена Далеруса785. Последнего в Лондоне принимали Чемберлен и Галифакс. «Было очевидно, что… английское правительство отнеслось к шведскому курьеру вполне серьезно»786. Англичане предложили Гитлеру договор и урегулирование конфликта с Польшей переговорным путем. «Если достичь договоренности не удастся, то рухнут надежды на взаимопонимание… что может привести к конфликту между нашими двумя странами и послужить началом мировой войны»787. В ответ Гитлер выдвинул свои условия, о которых Гендерсон докладывал Галифаксу: «Условия кажутся мне умеренными. Это не Мюнхен…»788. «Немецкие предложения кажутся мне правомерными… Принятие их сделает войну неоправданной»789. Но Польша отказалась даже обсуждать эти условия790, таким образом вся ответственность за развязывание Второй мировой войны ложилась на Варшаву. Англия и Франция могли фактически дезавуировать свои гарантии Польше, без потери собственного лица. У Гитлера же не оставалось времени на уговоры поляков: «Из-за осенних дождей наступление надо было начинать немедленно или совсем его отменить»791. Отменить было уже невозможно. Захват Польши был лишь начальным шагом в большой игре. «Я был бы сумасшедшим, если бы ради такого вопроса, как Данциг и коридор, бросился бы в общую войну наподобие 1914 года», — позже заявлял Гитлер792.
Ранним утром 1 сентября почти шестьдесят германских дивизий вторглись в Польшу. К этому времени французские войска на германской границе насчитывали 3253 тыс. человек, 17,5 тыс. орудий и минометов, 2850 танков, 1400 самолетов первой линии и 1600 в резерве. Кроме того, против немцев могли быть задействованы свыше тысячи английских самолетов. Им противостояли 915 тыс. германских войск, имевших 8640 орудий и минометов, 1359 самолетов и ни одного танка. Сооружение же Западного вала (линии Зигфрида) еще не было завершено793. Кейтель на Нюрнбергском трибунале показал: «Со строго военной точки зрения мы, солдаты, ожидали наступления западных армий во время польской кампании. Мы были очень удивлены тем, что не последовало никаких действий, если не считать нескольких незначительных стычек между линией Мажино и линией Зигфрида. Мы заключили из этого, что Франция и Англия не имели серьезного намерения вести войну. Весь фронт вдоль западных границ Германии был защищен только пятью дивизиями, занимавшими Западный вал. Если б франко-британские армии начали наступление, мы не могли бы оказать им сколько-нибудь серьезного сопротивления»’94.
По данным Типпельскирха, на Западном фронте Германия имела 8 кадровых и теоретически 25 резервных дивизий, которые на 3 сентября еще нужно было собрать. При этом боевая подготовка последних давала Типпельскирху повод считать их не «полностью боеспособными»795. Йодль вообще расценивал польскую кампанию как удачную авантюру, на Нюрнбергском процессе он заявлял: «Катастрофа не произошла только потому, что 110 дивизий, которыми располагали французы и англичане, оставались совершенно пассивными против наших 25 дивизий, стоявших на западном фронте»796. «Наши запасы снаряжения, — продолжал Йодль, — были до смешного ничтожны, и мы вылезли из беды единственно благодаря тому, что на западе не было боев»797. Наступление на западном фронте, по мнению Йодля, даже вполсилы, привело бы предположительно уже осенью 1939 г. к поражению Германии и окончанию войны798.
«В 1939, как и в 1938 годах, — отмечал маршал Мильх, генерал-инспектор воздушных сил, — все требования Главного штаба на изготовление воздушных бомб были зачеркнуты лично Гитлером. Он хотел сберечь наши запасы стали и легких металлов для нужд артиллерии и постройки самолетов. В начале войны наших запасов бомб хватило бы всего на пять недель активных операций. В течение 18 дней польской кампании мы израсходовали половину запаса, хотя в деле была только часть наших бомбардировочных самолетов»799. Йодль обобщает это положение: «Все наше вооружение, — говорит он, — было создано уже после начала военных действий»800. Не только вооружение, но и сама армия, замечает Р. Картье. В начале сентября 1939 г. Германия имела максимум 5© дивизий. В конце октября их было уже 75, а в мае 1940 года — 120801.
Б. Мюллер-Гиллебранд констатировал: «западные державы… упустили легкую победу. Она досталась бы им легко, потому что наряду с прочими недостатками германской сухопутной армии… и довольно слабым военным потенциалом… запасы боеприпасов в сентябре 1939 года были столь незначительны, что через самое короткое время продолжение войны для Германии стало бы невозможным»802. Флот, подобно армии, был также лишь фасадом. «Флот, — отмечал адмирал Денитц, — был захвачен врасплох объявлением войны. Вновь строящиеся суда были еще
