В 1934-м здесь возникла дачная колония художников. Среди ее обитателей много известных имен – Лентулов, Куприн, Бялыницкий-Бируля, Лансере, Герасимов, Дейнека, Бакшеев, Рындин, Белашова, Пименов. Дети об их известности не ведали. Это были просто живущие в поселке старички, знакомые родителей. Детям хватало своих забот: удрать на Москву-реку, устроить засаду деревенским, поймать мышь и принести ее лисенку, живущему у Комаровых, а вечером на чердаке у Глебовых слушать продолжение бесконечного рассказа про черную руку мертвеца.
Обихоженные дети, вспоминает Надя, завидовали сыновьям графика Т., которых выпускали в мае, а собирали перед сентябрем, и они носились по поселку босые, черные, счастливые, орали по-тарзаньи с каких-то деревьев и ныряли в запретных местах. Что же до художника Комарова, он иллюстрировал учебники зоологии, и половина его натурщиков жила прямо у него на участке – кто в клетке, кто вольноотпущенником.
Дача что-то говорит любому возрасту. Романс, написанный Вертинским на склоне дней, начинается словами:
Хорошо в этой собственной даче
Бурной жизни итог подвести:
Промелькнули победы, удачи,
И мечтаний восторги телячьи,
И надежды, как старые клячи,
Уж давно притомились в пути.
Нравится нам это или нет, но жизнь не стоит на месте. Понятие «дача» постепенно размывается. Все началось с так называемых садовых участков с их жалкими домишками – советская власть придерживалась здесь японского минимализма: дозволенному скворечнику не полагалось отопление, а по площади он не должен был превышать 16 татами, то бишь 25 квадратных метров. И по сей день на этих сотках в основном выращивают картошку, помидоры и клубнику, вещь все-таки редкая на классических дачах. Правда, после снятия запретов многие садовые участки украсились двух-, а то и трехэтажными домами и явно эволюционируют в сторону дачи. Дачниками порой зовут и обитателей шикарных новорусских поселков, хотя они живут в них круглый год. Жанровую чистоту трудно соблюсти в любом жанре.
Последний случай провести несколько дней на даче мне выпал довольно уже давно, в июне 1997 года. Дело было в поселке Клязьма. По своей привычке я собрался изучить окрестности, но оказалось, что дом-музей Маяковского – дача на Акуловой горе, где маститый поэт принимал в гостях Солнце, – сгорел пятью или шестью годами раньше. По соседству, в Пушкино (не в честь А. С., а старое, с XVI века название), почти одновременно сгорел, чуть не дожив до своего столетия, замечательный деревянный театр. В нем пели Шаляпин, Собинов, Нежданова, Обухова. В Гражданскую войну не сгорел и в сорок первом не разобрали на дрова, а тут поди ж ты.
Затронув эту тему с кратковременным соседом, я был вознагражден. Семидесятилетний клязьминский дачник рассказал мне, что все лето и осень 1941-го прожил с матерью в Клязьме на даче и поселок опустел мало. Мое недоверие его рассердило: «Немцы-то совсем с другой стороны от Москвы были, интересоваться надо историей-то!» В 1997 году он проводил лето на той же даче и с той же матерью.
Подтверждение того, что у нас удивительная страна и никакие войны нас не берут, я нашел в «Дневнике москвича» Никиты Окунева (YMCA-PRESS, 1990). Запись от 11 мая 1921 года сообщала, что Шаляпин взял за концерт в Малаховском дачном театре такой-то (исключительно высокий) гонорар. Малаховский театр, как и пушкинский, обслуживал дачников. Местные крестьяне в театры не ходили. Высокий сбор означает полный зал и дорогие билеты. Значит, уже в начале мая дачи были полны отдыхающими! А ведь еще даже не кончилась Гражданская война!
Все тот же дачный старожил показал мне вырезку из районной газеты, где говорилось, что население Пушкинского района зимой составляет 150 тысяч человек, а летом возрастает до 400 тысяч. Это высчитывается по объемам продажи хлеба, потреблению электричества и воды. «Значит, 250 тысяч приезжает на дачи только в Пушкинский район, – объяснял ветеран. – А в Подмосковье 39 районов, вот и считайте».
В Клязьме я был вознагражден тем, что нашел замечательные деревянные дачи в стиле модерн, не очень обычном для окрестностей Москвы. Таких немного уцелело даже под Петербургом, где этот стиль в начале века был в куда большей чести. Каменные встречаются там вроде бы почаще, но к Подмосковью это опять-таки не относится. Вообще модерном в России трудно удивить, необычность поразивших меня дач, как и церкви неподалеку, была в другом: их крупные архитектурные детали, вплоть до узорной калитки, были замечательно обработаны в духе того направления, которое, чтобы не встревать в споры искусствоведов, проще всего назвать «Абрамцево – Талашкино» – и сразу понятно, о чем речь.
Уже в Москве я выяснил, что и дачи, и церковь построены в 1908 году по проекту художника Сергея Ивановича Вашкова (1879–1914). Выпускник Строгановки, ученик Виктора Васнецова, он оставил после себя не только поразительные по красоте кресты, раки, оклады, дарохранительницы, панагии и паникадила, но и вещи светского обихода: ларцы, братины, чары, ковши, подсвечники, стопы, вазы, блюда, стулья, письменные приборы. Он был лично представлен царю и по его поручению заведовал строительством подземного храма-крипты в Царском Селе. Все заказы для императорского двора на фабрике Товарищества Оловянишниковых делались по рисункам Вашкова. Вашков умер 7 ноября 1914 года от разрыва сердца, прожив всего 35 лет. Вроде бы мало, но как вспомнишь, что ему пришлось бы увидеть, проживи он подольше, начинаешь завидовать столь цельной и законченной жизни. Вашков выполнил свою художественную программу и был милостиво избавлен от зрелища того, как его прекрасные серебряные вещи выволакивают из храмов на переплавку в ходе «изъятия церковных ценностей», – ибо, боюсь, участь большинства из них была именно такова.
Его клязьминским дачам повезло больше – они, вероятно, были всего лишь отняты у владевших ими «буржуев». Утешимся мыслью, что все-таки на протяжении нескольких лет в этих стенах успело пожить счастье. Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали, снился мне сад в подвенечном узоре. Цветы на платье смешивались с цветами полевого букета. Гимназистка – все в ней было легким, быстрым, востреньким, летящим – сбегала с крыльца. Приходил инженер путей сообщения с женой, пушистой блондинкой. Наблюдали комету Галлея.
Казалось, что этого дома хозяева
навеки в своей довоенной Европе,
что не было, нет и не будет Сараева,
и где они, эти мазурские топи?
(Арсений Тарковский)
Почти такое же прекрасное время стояло, помнится, в Помпее накануне того самого дня, 23 августа 79 года по Р. Х., когда в узорную калитку вломились отвратительные красные бесы.
* * *
Русской даче уже триста лет. Многие думали, что с появлением возможности ездить за границу притягательность дачной жизни для наших соотечественников померкнет. Этого не произошло. Никогда в России не строилось столько дач сразу, сколько сегодня. И строят их как раз те, кто имеет возможность путешествовать. Значит, это уже необратимо.
У каждого народа свой способ воскрешения утерянного рая. Дача – это русский способ.
Мы редко смотрим на глобус, а зря. Глядя на него, можно понять об истории и о современности многое, о чем не догадаешься, разглядывая плоские карты отдельных стан. В частности, одного взгляда на глобус достаточно, чтобы понять: прокладка пути через Азию в широтном направлении не может не входить в число главных задач человечества. Два берега великого материка слишком долго не имели надежной связи между собой, разделенные где горами и пустынями, где тайгой и тундрой. Но вот 2120 лет назад некто Чжан Цянь, посланник китайского императора У-ди, разведал путь в Ферганскую долину и Хорезм, где нашел купцов-посредников, готовых везти китайский шелк дальше, к переднеазиатским портам Средиземного моря. Так возник караванный Шелковый путь, просуществовавший более 16 веков. Увы, от века к веку он не становился безопаснее и надежнее, скорее наоборот, и с появлением морского сообщения с Китаем был с облегчением заброшен.
Вскоре после этого в Азию пришла новая историческая сила, Россия. В 1598 году наемная армия предпринимателей Строгановых покорила Сибирское ханство (это почти вся Западная Сибирь), а всего сорок лет спустя Иван Москвитин вышел к Тихому океану. Наши предки увидели свои причины наладить широтное сообщение через азиатский материк, и они его наладили. Этот путь, по аналогии с Шелковым, вполне можно назвать Пушным.
Даже век спустя после Москвитина долгий путь от Петербурга до Камчатки оставался испытанием, доступным лишь здоровым и выносливым людям. Опыта ради спросите у знакомых, сколько времени, по их мнению, он мог занимать. Поскольку нашим современникам почти невозможно его себе вообразить, они готовы поверить любой цифре. Верят и такому, не раз повторенному примеру. Вступая на трон, дочь Петра I, незамужняя Елизавета Петровна, пожелала, чтобы на ее коронации присутствовали юные представительницы всех народов России. За самыми отдаленными, «шестью пригожими и благородными камчатскими девицами» был послан штаб-фурьер Шахтуров. Когда исполнявший поручение Шахтуров с девицами на пути в Петербург еще только достиг Иркутска, он узнал, что минуло уже четыре года после коронации, состоявшейся 25 апреля 1742 года, причем каждая из девиц не раз родила в пути.
