При этом Хрущев все это делал не ради рейтинга, тогда этого слова у нас просто не знали, а потому что искренне хотел переселить людей из коммуналок в отдельные квартиры, накормить народ досыта и долететь до Луны. Имитировать свою деятельность наши политики научились все-таки позже, а в ту эпоху они еще плохо, средне или хорошо работали.
Не затронь Хрущев интересы номенклатуры, его терпели бы и дальше. Со всеми его минусами. Терпели же потом до полного одряхления и смерти не очень компетентного, зато совершенно безобидного для элиты "дорогого Леонида Ильича". И огромные портреты генсека не вызывали протеста, и мемуары-бестселлеры, и орденские созвездия на широкой брежневской груди.
Полагаю, что Хрущев подписал себе приговор на XXII съезде партии. И вовсе не потому, что предпринял новую атаку на сталинизм и даже вынес тело Сталина из Мавзолея. Это вызвало у сталинистов, конечно, негодование, однако пришлось стерпеть, как стерпели они и решения XX съезда.
Чтобы осмелиться на внутрипартийный заговор, нужна была причина для более широкого недовольства в элите. И ее легко обнаруживаешь в новом Уставе партии, принятом XXII съездом.
Это пункт 25:
При выборах партийных органов соблюдается принцип систематического обновления их состава и преемственности руководства. При каждых очередных выборах состав ЦК КПСС и его Президиума обновляется не менее чем на одну четвертую его часть. Члены Президиума избираются, как правило, не более чем на три созыва подряд.
Дальше — еще жестче. Руководство союзных республик, крайкомов и обкомов должно было обновляться на каждых новых выборах не менее чем на треть, а состав горкомов и райкомов и вовсе наполовину. Причем в любом случае партийный функционер мог просидеть теперь в своем кресле максимум три срока.
Если учесть, что выборы, скажем, в горком проводились раз в два года, то простая арифметика определяла для большинства партийных руководителей срок пребывания в начальственном кресле не более шести лет. Иначе говоря, новый Устав указывал, что партийная работа перестает быть пожизненной и гарантированной привилегией.
Раздражал к этому времени Никита Сергеевич и всех прочих бюрократов. Мало того, что их постоянно трясло, как на вулкане, от нескончаемых структурных преобразований, которыми увлекался глава государства, что создавало ощущение нестабильности, так еще как раз в начале шестидесятых Хрущев ударил бюрократа по одному из самых чувствительных мест — распорядился резко сократить список лиц, имеющих право на персональную государственную машину.
Здесь уже было не важно, сталинист ты или ленинец. Хрущев замахнулся на самое святое для бюрократа — на его покой и пряник. А такое, как мы уже знаем из отечественной истории, наша элита не прощает.
Наконец, к концу своего правления Никита Сергеевич поднадоел даже простому обывателю. Полет Гагарина — это было замечательно, а вот появившиеся в целом ряде регионов талоны на муку — плохо. Зерновую проблему, которую Хрущев ставил в упрек сталинской эпохе, не смог решить и он. Не помогла даже целина.
Из анекдотов того времени:
— Говорят, Никита Сергеевич жену избил.
— За что?!
— Потеряла талон на муку.
Так и получилось, что в 1957 году на июньском Пленуме, где была предпринята первая попытка сместить Хрущева, он, чувствуя за собой правду, устоял. А на октябрьском Пленуме 1964 года уже не смог. Да и не очень сопротивлялся. Только расплакался. Как самый обычный смертный.
Чего в этих слезах было больше: обиды, раскаяния или облегчения, что с его плеч свалилась наконец непомерная тяжесть, — не знает никто.
Скромное обаяние позднего социализма
На смену Хрущеву пришел наконец преемник, приятный во всех отношениях. И элите, и народу.
Время, которое политологи дружно и довольно презрительно окрестили "эпохой застоя" (с 1964 по 1982 год), в народной памяти, наоборот, сохранилось как одно из самых благополучных, комфортных и уютных.
Не думаю, что термин "застой", придуманный политологами, справедлив, хотя формально страна в этот период действительно не совершила никаких впечатляющих марш-бросков. Могу согласиться с тем, что пауза эта оказалась крайне неуместной, аукнулась нам в будущем, но, к сожалению, она была просто неизбежной. Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? Так вот, именно Брежнев дал России отлежаться перед новыми испытаниями.
И этот феномен повторяется в нашей истории регулярно. Переживший Смуту русский народ с благодарностью потом вспоминал тихие времена царствования слабоумного Федора Иоанновича, а после тяжких петровских реформ ностальгировал по временам Софьи.
Вот и здесь брежневский период, вклинившийся между Лениным, Сталиным, Хрущевым с одной стороны, и перестройкой, помноженной на ельцинскую "загогулину", с другой, остался в памяти единственным оазисом покоя. Кратковременные исторические эпизоды, связанные с именами Андропова и Черненко, в памяти обывателя затерялись, а потому все скромное обаяние позднего социализма досталось Леониду Ильичу.
В 2006 году, в канун столетия Брежнева, согласно предъюбилейному опросу фонда "Общественное мнение", 61 % наших граждан счел брежневскую эпоху благополучным временем. И только 17 % — неблагополучным. 50 % полагало, что товарищ Брежнев сыграл в истории страны положительную роль. И только 16 % — что отрицательную. А в возрастной категории от 36 до 54 лет рейтинг Брежнева вообще сопоставим с рейтингом Путина: порядка 75 %.
По понятным соображениям у многих либералов это вызывает раздражение, но факт остается фактом: народная память простила Брежневу страшный и какой-то несуразный Афган, советские танки на пражских улицах, нехватку в магазинах "Жигулевского", инфантильномаразматическую любовь к погремушкам на пиджаке и нечленораздельную речь на партийных форумах. Куда лучше запомнилось людям другое: Олимпиада-80 с обаятельным Мишкой и то, как страстно Леонид Ильич целовал товарища Хонеккера.
Вообще, если в народе и было недовольство "выдающимся деятелем мирового коммунистического движения, Генеральным секретарем ЦК КПСС и Председателем Президиума Верховного Совета СССР", то оно благополучно для Кремля трансформировалось в бесчисленное количество анекдотов о лидере нации.
Впрочем, и анекдоты брежневской поры, если в них внимательно вчитаться, отнюдь не злые, а скорее снисходительные и даже запанибратские:
Если девушка в постели весела и горяча,
Это личная заслуга Леонида Ильича.
Какой уж тут "культ личности". На такое не обиделся бы и сам генсек, обожавший по-простонародному забить "козла", любивший охоту, выпивку под свежую кабанятину, ядреную шутку и женщин.
В целом до самой смерти Леонида Ильича оставалась довольной и элита, доверившая Брежневу управлять собой, а заодно и страной. Беспокоили, конечно, экономика и международное положение, но не сам генсек.
Кстати, вовсе не Брежнев, как многие считают, стоял во главе антихрущевского заговора; он вообще не обладал лидерскими качествами и не любил радикальных решений. Если такое решение им и принималось, то лишь под воздействием ближнего окружения или действительно неумолимых обстоятельств. Леонид Ильич оказался втянутым в водоворот заговора в силу своей уже высокой должности в партийном аппарате, а затем избран на роль вождя как раз потому, что ничего от лидера главные участники переворота в нем не увидели.
Приведу свидетельство одного из активных заговорщиков, в ту пору главы московской парторганизации Николая Егорычева:
Он никогда не был лидером, ни до, ни после октябрьского Пленума. Так уж сложилось, что, когда освобождали Хрущева, другой кандидатуры, достойной этого высокого поста, просто не оказалось.
Добрый, незлобивый человек показался на тот момент самой удобной и нейтральной персоной. Какое-то время считалось даже, что это фигура временная. Не учли одного обстоятельства — этот действительно абсолютно некомпетентный во многих областях человек уже хотя бы в силу своего жизненного опыта неплохо разбирался в кадровой политике, а потому всех своих потенциальных конкурентов без шума и скандалов постепенно, но решительно отстранил от реальных властных рычагов. И прежде всего он отодвинул подальше от себя главных организаторов заговора. Слишком опасное соседство. Это он понял прекрасно.
И затем именно в кадровой политике он сохранял за собой полный контроль. Элита в своей массе ничего против Леонида Ильича не имела, но на вершине властной пирамиды, как и во все времена, постоянно кипели и иные страсти, замешанные уже на личных карьерных интересах. Опасными для генсека могли быть и они. Это и было для Брежнева весь срок его правления главным, а все остальное — второстепенным. Хотя в это "второстепенное" попадала вся внутренняя и внешняя политика страны.
