Наш хозяин, фамильярный парень по имени Хельмо, постарался развеять осадок от неприятного приключения в аэропорту. После допроса Халсбанд перенес истерику средней степени, а Хайди все еще плакала. Чтобы расслабиться, мне потребовалось выпить целую бутылку рома.
Жизнь стала относительно сносной, когда мы наконец подъехали по длинной, усаженной пальмами аллее к гостинице «Националь». Издалека отель показался мне отдаленно знакомым. Никогда прежде я не был в Гаване и даже не мечтал оказаться здесь; но зато я хорошо знаю отель «Брейкерс» в Палм-Бич, а отель «Националь» выглядит в точности так же. На входе в отель нас встречали бдительные носильщики, здорово смахивающие на своих коллег из «Брейкерс». Даже воздух напоминал освежающий бриз в Палм-Бич: та же опьяняющая смесь соленого воздуха, романтики и загадки. Гигантский холл, лифты – все в точности, как в «Брейкерс». Единственным отличием оказалось то, что нас сразу препроводили к специальному лифту и отвезли в апартаменты с видом на океан на шестом этаже.
Я всегда ненавидел «Брейкерс» и, признаться, «Националь» тоже с первого взгляда невзлюбил. Так уж повелось – не переношу заведения, которые красуются в туристических проспектах. В отели я приезжаю по делам, а не для того, чтобы отдыхать и развлекаться. Иногда, впрочем, кроме отдыха и развлечений, ничего не происходит, но не всякий же раз. Мне кажется, что дела есть дела; и самое важное в отелях – чтобы тебя никто не парил, свежие устрицы подавали вовремя, а телефоны работали исправно.
Когда мы приехали, бар на террасе «Националя» пустовал. Бармен пристально взглянул на нас, но ничего не сказал. Стены покрывали фото американских знаменитостей 50 – 60-х: черно-белые фото Фрэнка Синатры, Эррола Флинна и Авы Гарднер, а также политические знаменитости, такие, как Уинстон Черчилль и Мейер Лански[18].
Очень странно – увидеть всех этих людей вместе в это время и в этом месте. На пустой террасе бара отеля «Националь» я впервые услышал историю Арти Даймонда, отсидевшего в «Синг-Синге»[19] и запугавшего всю тюрьму, откусив ухо у главаря местной банды, обозвавшего его петухом. Этот рассказ, вызывающий в уме образ Майка Тайсона, нам неторопливо поведал бывалый урка из Нью-Йорка, который в свое время выступал на чемпионате мира по боксу в среднем весе одновременно с расцветом карьеры Тайсона, еще не воспринимавшего поступок Арти Даймонда слишком серьезно.
Мы сидели на террасе за плетеным шатким столиком, с которого то и дело что-то падало или проливалось каждый раз, когда веял бриз. Одинокий официант шнырял с подносом, уставленным ромом и черным кубинским кофе.
* * *
Можно узнать массу интересного, просто прогуливаясь перед «Националем». Публика – сплошь преступники, иностранцы и прекрасные женщины со специфическими планами на вечер. В Гаване, в особенности у лучшей гостиницы страны, славящейся своим гостеприимством, никто не является тем, за кого себя выдает.
Набережная Маликон – это длинный широкий бульвар, протянувшийся через всю Гавану. Вода у берега – очень грязная, но уже в миле от берега, где протекает Гольфстрим, течение быстрое, а вода – чистая. На горизонте не видать ни одного острова. Между Гаваной и Ки Уэст[20] нет ничего, кроме 150 километров глубокой воды и шести миллионов акул. Некоторые ездят в Мексиканский залив развлекаться, но таких немного. Тем более ночью тут не до развлечений – воду бороздят крупные морские лайнеры, рыбацкие катера, еле держащиеся на воде посудины, а порой – и человеческие скелеты.
Маликон – совсем другое дело. На бульваре кипит жизнь: по нему бродят влюбленные, такси снуют туда-сюда, а под фонарями собираются группки хулиганов, которые улюлюкают вслед проезжающим машинам и кидают рыбьи головы крокодилам, молнией выпрыгивающим из воды, стоит им почуять свежее мясо. Кубинские крокодилы славятся своей силой и жестокостью. Такой крокодильчик, дай ему волю, может в один прием проглотить маленького мальчика и две упаковки по шесть бутылок пива в придачу на запивку.
* * *
Билла Клинтона связывает с Кубой длинная и неприятная история. Все началось в 1980 году с депортацией из Мариэля, когда Кастро очистил свою страну от «диссидентов», выслав 125 000 «беженцев» на Ки Уэст в течение считанных недель. Их посадили на корабли и отправили в США в лагеря для перемещенных лиц под Майами, где многие из них нашли работу и жилье, ассимилировавшись в огромной и процветающей антикастровской кубинской общине. Впрочем, не менее 50 000 из них оказались закоренелыми преступниками, которые не собирались вливаться в дружное американское общество, но и обратно на Кубу отправить их не могли – политические беженцы как-никак. В результате их заковали в тяжелые кандалы и распределили по государственным тюрьмам самого строго режима, таким, как «Денберри», «Ломпок» и «Марион». Там они немедленно принялись терроризировать остальных заключенных, а также охранников и надзирателей. То были ужасные люди, подлейшие из подлых, опасные и неконтролируемые.
Приблизительно 18 000 этих преступников оказались в военной тюрьме в Форт Чаффи, штат Арканзас. Молодой и амбициозный губернатор Уильям Джефферсон Клинтон, к слову сказать, высказывался решительно против их размещения – как раз в эти месяцы шла избирательная кампания. Его противник-республиканец, равно как и каждая газета в Арканзасе критиковали Клинтона за то, что он допустил это отребье в самый центр штата. Билл, в свою очередь, валил все на Джимми Картера, который предал его, прислав подонков в Форт Чаффи, не проинформировав предварительно и не заручившись его согласием.
Незадолго до губернаторских выборов в Форте Чаффи произошел массовый побег заключенных, в результате которого семь тысяч особо опасных преступников, этих так называемых беженцев, оказались на свободе. Вооруженные мачете кубинские бандиты в безумии носились по улицам, и национальной гвардии потребовались тонны слезоточивого газа и три дня кровавых рукопашных схваток, прежде чем сопротивление удалось подавить.
Избирателей эта история, конечно, не порадовала. Клинтон потерпел сокрушительное поражение на выборах и с позором выехал из губернаторской резиденции. Между прочим, единственные выборы, которые Клинтон проиграл. Он подождал два года, баллотировался снова и на этот раз уже выиграл. Остальное вам известно. Но можно не сомневаться – он уже никогда не забыл кошмара, который ему устроили кубинцы на пару с Джимми Картером.
* * *
Скэггс соображал быстро и не спрашивал чужого мнения. Он владел тремя яхтами на причале «Хемингуэй» и охотно соглашался с тем, что он приехал на Кубу, чтобы развлекаться и сорить деньгами. Довольно смело для современной Гаваны, где правительство борется со всем тем, что так дорого Скэггсу. Но все это ему по барабану.
– У меня все документы в порядке, – объяснял он, пока мы неслись по набережной Маликон на огромной скорости в новом серебристом кабриолете Z28, а «Rolling Stones» надрывались из колонок. – Полицейские здесь все коммунисты. Следует помнить об этом, – добавил он. – Они примитивны, но совсем не глупы. Их не проведешь. Только сегодня по дороге в твою гостиницу меня арестовывали три раза.
– Что? – спросил я. – Три раза? За один день? Господи, Скэггс, это же страшно. Может, сегодня лучше не соваться на улицу?
– Ни о чем не беспокойся, – сказал он. – Они знают, что мои документы в порядке. Сдается, все дело в том, что они в восторге от моей машины. Им нравится лапать ее, пока идет проверка документов.
Скэггс – праздный джентльмен из Арканзаса, человек, живущий легкой жизнью, и хороший друг Билла Клинтона вдобавок. Я знаю его уже много лет и считаю честным и неплохим человеком. Хотя Арканзас наложил на него свой отпечаток и есть в нем что-то дикое и наглое. Он может в любой момент затеять ссору и выхватить из-за пазухи обрез. Скэггс – красивый мужчина с обходительными манерами и талантом грамотно размещать выгодные инвестиции.
Куба как раз представляла собой превосходное поле для инвестиций, но его дружба с президентом Америки несколько осложняла ситуацию.
– За последние пять лет на меня три или четыре раза заводили дело в Америке, приходилось иметь дело с присяжными. Для начала они принялись прослушивать мои телефоны; затем за мною стали следить, куда бы я ни шел; люди, которых я знал всю жизнь, стали меня избегать. Я уехал из города в какой-то медвежий угол, но и это не помогло. Тогда я и решил: нет, я уже слишком стар для подобных штучек; купил эту долбаную яхту и уехал на Кубу.
* * *
Причал «Хемингуэй» в пригородах Гаваны стал одним из тех вражьих притонов, которые закрыли сразу после выхода указа о борьбе с тлетворным влиянием Запада. Прекратились вечеринки на борту яхт у облупленных набережных. Кубинкам больше не разрешали заходить на территорию причала, а если местные и заходили туда, то они обычно носили полицейскую форму. Так выглядела бы Касабланка, если бы нацисты установили там Новый Порядок. Эрнест Хемингуэй просто бы прифигел.
