В Одри рано проявилась любовь к танцу, и в 1939 году мать записала ее в балетный класс арнемской консерватории. Она быстро взрослела. Ее младенческая полноватость исчезла. Регулярные спортивные упражнения укрепили мышцы, ускорили оформление ее знаменитой изящной плоскогрудой фигурки, которая уже очень скоро стала останавливать на себе взгляды так же, как и овальное лицо с высокими скулами и необычно длинная и изящная шея, которую благодаря урокам балета она научилась держать величаво и естественно, как стебелек цветка. И хотя в начале обучения танцу надо часто смотреть на себя в зеркало, это не всегда ведет к нарциссизму. Учеников балетных студий заставляют таким способом отмечать свои ошибки, а не поощряют их тщеславие. Одри, как она позднее признавалась, не очень нравилось то, какой она видела себя в зеркале. Ей всегда казалось, что она вся какая-то неуклюжая. Если взять по отдельности каждую часть ее тела, то они все, вероятно, были несовершенны, но ведь столь же несовершенны они были и у Греты Гарбо. И все же, так же, как и в случае с Гарбо, общее впечатление безошибочно говорило, что эти актрисы с восхитительной естественностью владеют своим телом.
Летом 1939 года мать разрешила Одри провести часть каникул в Англии у друзей баронессы, живших неподалеку от Фелтхема, в Кенте. Но она не повидалась с отцом, который в это время жил в Лондоне. Он все еще оставался ревностным сторонником Британского Союза Фашистов.
Отец и дочь встретились на вокзале Ватерлоо. Она увидела его впервые после того, как он уехал из дома в окрестностях Брюсселя. "Это было похоже на сцену из "Детей железной дороги", - признавалась Одри друзьям много лет спустя. В классической детской книжке Э. Несбит "исчезнувший" отец (от детей скрывают, что он сидит в тюрьме) встречает свою дочь в потрясающе сентиментальном эпизоде: он сходит с подножки вагона поезда, и навстречу ему сквозь облака пара бросается она. Парадоксальная ирония заключалась в том, что Хепберн-Растон (хотя он, конечно, тогда об этом и не догадывался) вот-вот должен был начать путешествие в обратном по сравнению с героем книги направлении: от дочери - в тюрьму.
Он посадил Одри на голландский самолет. Она вспоминала об этом возвращении в Нидерланды так, словно это был сон, в котором все казалось ярче и значительнее, чем в жизни. "Это был ярко-оранжевый самолет... Он летел очень низко... Тогда, я в последний раз видела своего отца".
Оглядываясь назад, можно с полной уверенностью сказать, что возвращение Одри в Нидерланды было самым неразумным решением баронессы. Многих страданий удалось бы избежать, если бы она вместе со своим семейством перебралась через Ла-Манш в Англию. Но тогда Нидерланды сохраняли официальный нейтралитет, надеялись остаться в стороне. А между Великобританией и Германией началась война. Симпатии большинства голландцев были на стороне противников Гитлера. В первые месяцы было трудно поверить, что война придет в страну с ее давними торговыми и родственными связями со старой догитлеровской Германией. Баронесса тоже разделяла эту точку зрения, считая, что Одри будет с ней в большей безопасности.
В период, традиционно называемый "ложной войной", обыденная жизнь в Арнеме шла своим чередом, хотя напряжение постоянно нарастало. В мае 1940 года, чтобы несколько поднять моральный дух нидерландцев, туда прибыла балетная труппа Билс Сэдлера. Ее возглавляла Нинетта де Валуа, ведущими танцовщиками были Марго Фонтен и Роберт Хелпманн. Они показали балет "Фасад". Арнемская консерватория поручила Одри преподнести цветы де Валуа и Фонтен, которую девочка особенно любила. Она видела Фонтен в балете во время одного из своих предвоенных посещений Лондона, а после спектакля даже пошла за кулисы и беседовала с этой очаровательной и милой в общении молодой балериной в ее артистической уборной. Позднее те, кто знал обеих, Одри и леди Марго Фонтен, замечали удивительное сходство между ними не только потому, что Одри в детстве тоже училась балету, но и в том особом торжественном спокойствии, которое отличало и ту, и другую, в уравновешенном и дисциплинированном отношении к своему труду и, прежде всего, в манере говорить. Мягкие и лирические интонации голоса обеих женщин, казалось, доносили их слова до слушателя или собеседника в потоке тепла, искренности и очарования. Вне всякого сомнения, Марго Фонтен как балерина и как личность стала одним из тех первых идеальных образцов, с которых Одри "лепила" свои роли в кино.
После исполнения балета "Фасад" был устроен прием и ужин. Звуки отдаленной артиллерийской стрельбы доносились из-за голландской границы с Германией. Благодарственную речь баронессы балетная труппа выслушала вежливо, но с заметным напряжением. Как только она закончила свое выступление, актеры собрали личные вещи, оставив театральные костюмы и декорации, и поспешили на ожидавший их автобус, который отвез их в порт. На следующий день Арнем оккупировали немецкие войска. Королева Голландии отбыла в Лондон, а через несколько дней за ней последовали министры ее правительства.
Скоро оккупация стала по-настоящему ощущаться в городе и в стране. Обыденная жизнь Одри и ее семьи сделалась мучительно непредсказуемой. Больше, чем когда-либо раньше, она жалела о том, что с ними нет отца.
Маловероятно, что Одри могла что-то узнать о судьбе, постигшей Хепберн-Растона в Англии. Страх возникновения "пятой колонны" заставил британский парламент принять несколько чрезвычайных законов по обеспечению безопасности еще до начала войны. На основании их допускался арест и задержание без суда на неопределенное время. 23 мая 1940 года был принят секретный закон, известный под наименованием "Постановление 18-В". Он был прямо направлен против Британского Союза фашистов. Месяц спустя партия Мосли была запрещена. Несколько тысяч человек, включая членов Союза Фашистов, были арестованы. Сэр Освальд Мосли был отправлен в тюрьму Брикстон, а леди Диана Мосли - в Холлоувей. Среди арестованных были люди разных профессий: учителя, священнослужители, чиновники, военные (некоторых из них арестовали прямо в штабах или на плацу), служащие государственных учреждений (весьма многочисленная группа), мелкие торговцы и владельцы шикарных магазинов, журналисты, горстка членов парламента и крайне правых кандидатов в парламент. Не было сделано исключение даже для больных и находившихся в больнице. Облава была устроена также и на итальянцев и немцев, давно обосновавшихся в Англии и не представлявших никакой опасности для страны. Не пощадили даже детей, а также нескольких психически больных людей. Основная часть материалов, касающихся арестованных на основании "Постановления 18-В", включая и отца Одри, либо до сих пор еще не передана министерством внутренних дел в открытые архивы, либо просто уничтожена. Исследование профессора Брайана Слипсона, посвященное самому значительному нарушению прав человека в Великобритании в этом столетии, было опубликовано в 1992 году под названием, которое одновременно и осуждает, и очень четко характеризует происшедшее: "В высшей степени отвратительно".
Это был политический погром - нельзя подыскать более подходящего слова для характеристики поспешности, бесчеловечности и зачастую грубого непрофессионализма, с которыми действовали полиция и "M 15", секретная служба. Жертвой этой акции и стал Хепберн-Растон. Его арестовали и вначале предъявили обвинение в принадлежности к Британскому Союзу фашистов. Однако его имени не было в официальном списке членов партии. И формулировку обвинения изменили на "связь с представителями вражеского государства". А это преступление было более серьезным. Помимо непоколебимой преданности Хепберн-Растона фашизму основанием для подобного обвинения мог служить занимаемый им пост директора контролируемого нацистами агентства новостей, находившегося в Лондоне и использовавшегося в качестве "передней линии фронта" Третьим Рейхом. Если бы Хепберн-Растон решил отправиться в Германию в начале войны, судьба его могла бы оказаться еще печальнее, так как любому, кто хоть немного знаком с его характером, совершенно ясно, что он сразу же присоединился бы к той сети иностранцев, которых нацисты использовали в пропагандистских целях против союзников. А так как он был британский подданный, то следствием этого могло стать обвинение в государственной измене, за которым последовало бы наказание, постигшее английских перебежчиков Джона Амори и Вильяма Джойса, другими словами - смертная казнь.
Хепберн-Растону посчастливилось избежать этого, хотя, возможно, в момент ареста он так и считал. Документы, связанные с его делом, до сих пор не рассекречены, если они вообще сохранились. Вся информация, касающаяся его пятилетнего пребывания в заключении, основана исключительно на слухах или на упоминаниях о нем в письмах, дневниках или устных воспоминаниях его товарищей по несчастью.
