– Многие герои мелькнут в новостях – и потом о них помнят лишь близкие. Вот участники боевых действий в Сирии. Или чеченский полицейский, который не отказался от присяги и в лицо убийцам произнёс, обращаясь к коллегам: «Работайте, братья!»
– Наверное, эти слова полезно было бы взять на вооружение многим – как чиновникам, так и деятелям искусства, литераторам.
– Карен Шахназаров подсчитал, что мы производим в год 60 картин, почти как шведы (у тех 40–50). А, скажем, французы – 400. В наших кинотеатрах 90 процентов проката – иностранные ленты. И всё же кино создаётся. Но к доступу преграды. Например, для школ есть рекомендуемый список Минкульта из 100 фильмов – все советские, ни одного из числа российских, созданных после 1991 года. В чём тут дело? Опять скажете, не ваш профиль?
– Да. Я не специалист, не критик, я дилетант, высказываю личное мнение – без всяких претензий. Хотя любому понятно, что удивление Шахназарова уместно. Как очевидно и то, что деньги на кино можно использовать более эффективно. Могу что-то даже предложить. Могу материалы предоставить соответствующие. Например, о том, как в канун Крымского референдума в прокуратуре тогда ещё Автономной Республики Крым мы, 816 работников, самоорганизовались и наотрез отказались выполнять указания Генпрокуратуры Украины. Сыпались угрозы, предпринимались жёсткие попытки, чтобы мы не делали то, что решили сделать. Попутно разворачивались захватывающие человеческие истории. Это надо было бы рассказать студентам-юристам, вообще молодёжи, всем. Само проведение и организация референдума – удивительная история, невероятные коллизии, если всё это подать с точки зрения прокурорских работников. Пожалуйста, пусть киношники обращаются! (Смеётся.)
– Скажите, как поддерживаете форму? Много ведь работаете... И что читаете?
– Сейчас читаю Петра Валентиновича Мультатули. Вот книга на столе. Замечательный историк. На мой взгляд, точно описывает события Первой мировой войны, предательства генералов, многое узнала от него про революционные события 1917 года. Также под рукой работы Российского института стратегических исследований – очень содержательные монографии. Тут тоже о революции, хочу в год её столетия пополнить знания.
А форму (улыбается) работой поддерживаю. Жалоб очень много. Приём граждан – минимум 70 человек. Вон, смотрите, куча жалоб – это из Крыма только что привезла – 71 обращение. Со всеми надо работать. Куча запросов, а потом надо отслеживать. Какой тут фитнес? И в Крыму было не до того. Хотя там сами картины за окном радуют. И не только пейзажи. Что удивительно, сразу после референдума первый храм был построен по инициативе Владимира Владимировича в честь Александра Невского в центре Симферополя, а затем – часовня на территории прокуратуры в честь святых царственных мучеников. Прокуратура – символ закона. А семья царская была убита зверски и беззаконно. Не должно такое повторяться.
– В обществе нашем много озлобленности, агрессии…
– Знаете, когда меня спрашивают о смертной казни, я отвечаю, что когда выступала в качестве гособвинителя, а в день бывало по 8–10 процессов, то даже представить не могла, что могу сказать: «Приговорить к смертной казни». Хотя иногда такие бывают зверские преступления, и я понимаю потерпевших, которые могут желать разорвать на части злодея… Но пусть уж он с этим грузом живёт в тюрьме до конца дней… А там Господь управит, разберётся. Не задача обвинителя росчерком пера – особенно если учитывать, что в нашей правоохранительной системе встречаются ошибки и коррупция – списывать человека под расстрел. Максимум – пожизненное лишение свободы. Знаете, не раз, когда журналисты разговаривают с такими осуждёнными, те говорят: «Лучше бы меня убили».
Агрессии в жизни и так много. Надо быть требовательнее и добрее друг к другу. Тогда всё будет получаться лучше.
Беседу вёл Владимир Сухомлинов
Создавать, а не спасать
Литература / Литература / Навстречу съезду
Ткаченко Пётр
В последние годы библиотеки всё больше теряют свою сущность
Теги: литературный процесс
Кризис нынешнего СП России непреодолим
Дискуссия о том, какими должны быть творческие писательские союзы в постреволюционное время, как спасти Союз писателей России, кажется, безнадёжно запоздала. По той простой причине, что в результате «демократической» революции СП оказался разрушенным уже давно.
О том, что это действительно так, свидетельствует характер нашей дискуссии, как спасти несуществующий СП, а не как создать новый Союз писателей России. Всё свелось к тому, как существовать людям пишущим, как разрешить корпоративные проблемы, а не к тому, как продолжить русскую литературную традицию и спасти русскую литературу. Но о литературе, как видим, речь и вовсе не идёт.
Совершенно очевидно, что русская литература переживает теперь беспрецедентный, ранее не встречаемый период своего состояния и положения в обществе. Причём как классическая, так и современная, текущая. Сводится это к тому, что литература последовательно и настойчиво вытесняется из общественного сознания и изгоняется из образования. Носит это бедствие все признаки рукотворности и преднамеренности. Чего стоят только эксперименты со школьным сочинением по литературе! С его упразднением, а потом и с лихорадочным возвращением. Но легко упразднять и разрушать, и не так просто восстанавливать и созидать.
Такое положение литературы нет никаких оснований считать неким упущением и недосмотром. Наоборот, это является теперь одним из основных направлений той борьбы против России, которая никогда не прекращалась. Её же нынешняя бесцеремонность в том и состоит, что она направлена на духовно-мировоззренческие основы человека и на самосознание народа, на его веру, на разрушение человеческой личности. Конечно, под самыми вроде бы благородными декларациями. А вот то, в силу каких идеологических установок, не декларируемых в обществе, это происходит – вопрос особый, который не может не касаться людей мыслящих и прежде всего литературы.
Пока же мы должны отметить очевидный и печальный факт: у нас в России была одна безусловная величина мирового масштаба. Это великая русская литература. А потому с пресечением её, изъятием её из общественного сознания, изгнанием из образования мы перестаём быть слышны в мире. Это и является истинной причиной таких настойчивых и упорных экспериментов с литературой, необязательность которых очевидна всем действительно образованным людям. Как и очевидны их трагические последствия для личности, общества и страны.
Наши государственные руководители и политики тогда, когда надо предъявить то, что говорит о нашем равноправном положении в мире, по привычке всё ещё поминают русскую литературу. Словно не ведая о том, что вот уже четверть века происходит, казалось, невозможное и немыслимое – изъятие литературы из общественного сознания… По сути, происходит подавление народного самосознания. О каком возвращении силы и достоинства России можно говорить, если происходит это?..
Причём такое положение не только не преодолевается, но усугубляется. Иначе почему, в силу каких идеологических установок наряду с правильными декларациями о значении литературы для духовного здоровья нации и воспитания новых поколений граждан незримо идёт широкомасштабное, спешное закрытие книжных магазинов, сокращение библиотек? Только в Год культуры, 2014-й, говорят, их сократилось более трёхсот. «Перепрофилируются» и сами библиотеки с явной установкой на «развлекаловку». Происходят, подумать только, «чистки» библиотек. Те доводы, по которым они происходят, нельзя назвать убедительными. Следующий шаг что – костры? И уже появились интернет-библиотеки, которые тайно, с «чёрными списками» устраивают цензуру по идеологическому признаку побеспощадней регламентированной законом цензуры советской поры… Что значат при этом пустые декларации? И кому не ясно, что при таком положении литературы в обществе ни о каком созидании не может быть и речи? Никакое оружие железное при этом не обеспечит нам национальную безопасность. Не надо никого пугать конспирологическим подходом как якобы недостойным интеллигента. То, что такое бесцеремонное подавление русской литературы происходит, и вопреки верным декларациям мы вдруг оказываемся перед ним, уже говорит о наличии этого конспирологического подхода. Свершаемого, конечно же, не из умысла, а «по глубокому убеждению».
