А вот наш далекий предок двинуться этой проторенной дорогой не мог, поскольку подобный стереотип полового поведения, неплохо себя зарекомендовавший у многих других приматов, неминуемо обернулся бы катастрофой. Беда пришла со стороны стремительной социальной эволюции, подстегнувшей цефализацию — нарастание мозговой мощи. Поскольку ставка была сделана на интеллект как основу процветания вида, отбору пришлось впопыхах решать массу самых неожиданных задач. Большой мозг — не только преимущество, но и в некотором смысле недостаток, потому что его нужно наполнить знаниями, которые легче всего приобретаются в детстве, в процессе индивидуального обучения. Поэтому у всех башковитых приматов детеныши появляются на свет беспомощными и долго требуют постоянного ухода и внимания. У предков человека детство растянуто еще более основательно, поскольку ведущим критерием успеха постепенно стали не ценные биологические признаки, передаваемые с генами, а внегенетическая информация, которую можно приобрести только в процессе индивидуального обучения. Продолжительность жизни доисторических охотников была сравнительно небольшой, и потому парная семья в таких условиях — инструмент ненадежный. Взаимопомощь на уровне одного пола, как у шимпанзе, тоже не решает проблемы, поскольку стремительно растущий мозг нуждается в белковой пище (при ее дефиците развивается так называемый алиментарный маразм), а обремененная детьми женщина обеспечить ребенка мясом не в состоянии: это мог сделать только занимающийся охотой мужчина.
Выход нашелся: изменение полового поведения предков человека разумного, прежде всего женщин. Перманентная готовность мужчин к половым контактам удивления не вызывает — это признак, унаследованный нашим видом от предков-приматов. А вот половая физиология женщин должна была подвергнуться основательной переделке, чтобы оказалась возможной система отношений по типу группового брака мартышек-верветок. Это была непростая задача, потому что доминирование самцов над самками у австралопитековых зашло достаточно далеко, но в конце концов отбор ее решил, сделав женщину привлекательной для мужчин, начиная с момента полового созревания.
Еще раз процитируем В.Р. Дольника.
«Групповая форма брака длилась у предков человека очень долго, и естественный отбор за это время сильно изменил физиологию женщины. Он сделал ее способной к спариванию всегда, и этим она совершенно не похожа на самок человекообразных. Неудивительно, что от этого этапа эволюции у нас осталось много инстинктивных программ. Во-первых, женщина гиперсексуальна, и потому люди спариваются не только с целью оплодотворения (как большинство животных), а ведут половую жизнь саму по себе, как самоцель, как нечто самодостаточное. Во-вторых, женщина может (как бессознательно, так и сознательно) применять поощрительное спаривание во благо себе и своим детям. Проституция — проявление этой способности в крайней форме. В-третьих, у некоторых племен групповой брак (несколько мужчин и несколько женщин) сохранялся до недавнего времени. Но много чаще (из-за сильного доминирования мужчин) люди жили (и живут у многих народов) в асимметричной форме группового брака: один муж и несколько жен (полигиния). Последние фактически живут с ним, как при групповом браке. <…> К парному браку человек начал переходить совсем недавно, с развитием земледелия. Для этой формы отношений свежие генетические программы не успели образоваться, брак строится на древних атавистических программах и поэтому неустойчив, нуждается в поддержке со стороны морали, законов, религии».
Представляется маловероятным, что групповой брак наших далеких предков был такой же идиллией, как отношения в стаде верветок. Во-первых, человек для этого слишком ревнив, а во-вторых, генетическая память о доминировании мужчин была еще слишком свежа. Поэтому отбор, видимо, остановился на компромиссном решении: женщина имела одну прочную и постоянную связь, а параллельно ей — несколько дополнительных. При этом вполне вероятно, что некоторые связи ей было удобнее скрывать, дабы не возбуждать ревности агрессивных и взрывчатых доисторических мужчин. С другой стороны, некогда существовавший парный брак тоже наложил отпечаток на поведение наших предков, о чем свидетельствует ревность и потребность (пусть слабая и легко подавляемая) заботиться о женщине и ее детях. Но если бы они оставались моногамами всегда, никогда не возникло бы скрытой овуляции (в парном браке она попросту не нужна), инверсии доминирования, поощрительного спаривания и постоянной к нему готовности.
Эволюция нашего вида шла очень непростым, извилистым путем. Параллельное сосуществование противоречивых программ полового поведения — это уникальная особенность Homo sapiens. Ничего похожего у других видов нет. Если бы человек продолжал эволюционировать не спеша, сшибки разношерстных программ никогда бы не произошло: предусмотрительный и неторопливый отбор свернул бы одни программы, подправил другие, решительно перекроил третьи, и появился бы сущий ангел, не пытающийся усидеть на всех стульях сразу. К сожалению или к счастью, но наш вид и тут оказался настоящим маргиналом: под влиянием наступающей на пятки социальности он в значительной мере освободился от давления естественного отбора и уверенно зашагал в будущее.
Плохо притертые друг к другу генетические программы полового, семейного и общественного поведения продолжают угрожающе торчать в разные стороны, и потому мы почти всегда ведем себя неудачно — и в том случае, когда опираемся на инстинкт, и когда действуем ему наперекор, уповая на разум. Стоит ли после этого удивляться, почему сфера пола всегда вызывала столь пристальный интерес и одновременно всячески табуировалась, даже в относительно открытых социумах, провозглашавших равенство мужчин и женщин и полную свободу сексуальных отношений?
Об этом очень хорошо написал В.Р. Дольник:
«Главная причина таинственности в том, что от разных времен нам досталось слишком много плохо совместимых программ. Мы ветрены, как верветки, и в то же время ревнивы, как павианы. Мы хотим, чтобы другие жили по программам, удобным для нас, а себе позволяем пользоваться программами, для других неудобными. Неудивительно, что в этой сфере ханжество и лицемерие — дело обычное. <…> Поэтому всегда было и будет стремление наложить запрет, табу на все эти проблемы, включая голое тело. Гиперсексуальность женщины, способность ее к поощрительному спариванию, если они получают развитие, обесценивают женщин в глазах мужчин. Ведь самые эмоционально богатые их программы (токования, ухаживания) предполагают сложное встречное поведение, игру, неуверенность, переживания, следование ритуалам. Поэтому мужчины как сообщество отцов и мужей всегда стремились и будут стремиться заставить девушек и женщин вести себя целомудренно».
Табуирование полового акта, его сугубая интимность (чего нет у большинства животных) распространяется у людей и на все вообще органы телесного низа. Возможно, причина столь жестких запретов коренится в особенностях поведения некоторых приматов. У большинства обезьян спаривание — это открытое и публичное действие, а вот, например, макаки стремятся при этом к уединению, причем по инициативе самки. Дело в том, что поза на четвереньках, в которой спаривается самка (так называемая поза подставки), один в один напоминает позу подчиненного положения в конфликтной ситуации. Вспомните проигравшего схватку за ранг павиана, который преследовал победителя, назойливо подставляя ему свой зад. Но у павианов посторонние не вмешиваются в ранговые споры из-за доминирования, а вот у макак дело обстоит иначе. Мы уже говорили об одной отвратительной генетической программе этих небольших приматов: если вожак или авторитетный член стаи наказывает провинившегося, все остальные обезьяны (а в особенности бесправные низы) с готовностью принимают в этом участие.
«У обезьян, — пишет В.Р. Дольник, — вставшая в позу подчинения особь подвергается всеобщему презрению. Если самка примет перед доминантным самцом позу подставки, то из-за сходства поз другие обезьяны зачастую воспринимают ее как позу подчинения и изображают презрение. Из-за этой путаницы поз самки некоторых стадных обезьян избегают спариваться публично, стараются увести самца с глаз группы».
По всей вероятности, человек унаследовал и эту особенность, поскольку половой акт, демонстрируемый публично, нередко ассоциируется с унижением женщины. Разум не сумел разрешить на рациональной основе это противоречие, а потому культура наложила строгий запрет на все, связанное с частями телесного низа.
Религия является неотъемлемой частью культуры и возникла как общественный регулятор межчеловеческих отношений. Если бы святые отцы продолжали трудолюбиво возделывать свой сад, никому даже в голову не пришло бы предъявлять им какие-либо претензии. Но рано или поздно все без исключения метафизические системы начинают заявлять о том, что они владеют истиной в последней инстанции, и все увереннее вторгаются в области, где им делать совершенно нечего. К сожалению, сегодня едва ли не во всем мире полным ходом идет процесс религиозного ренессанса, и это обстоятельство, откровенно говоря, не может не настораживать.
