– Я думала, сегодня только для своих? – шепчу я Томасу, который лишь пожимает плечами. Они, видимо, только что объявились: клиенты с толстыми бумажниками – ну, что ж теперь поделать-то?
Франсиско не очень расщедрился на еду, если не считать оливок и закусок, но алкоголь льется рекой. Он даже пригласил диджея, и после нескольких «Маргарит» все вокруг пускается в пляс. Настоящий микс: немного современной латины, немного марьячи, хиты из чартов и кое-что из старенького. Я донимаю диджея просьбами. Он играет одну из моих любимых, «Besa Me Mucho», но, похоже, и слыхом не слыхивал о «Half Man Half Biscuit»[133]. Ну и ладно. Один из сербов – карикатурист, который делает наброски со всех присутствующих. Я прихожу в ужас, увидев, что он зарисовал и мои мимические морщины. Еще один из их группы – круглолицый разведенный мужчина, и двое девушек-подростков, которых я поначалу приняла за наемных спутниц, оказываются его дочерьми. У-упс! Но он все равно продолжает угощать меня текилой.
И я танцую со всеми, кто меня приглашает. С Томасом, с его братом, с сербскими девушками. Один из официантов, довольно чудное создание со змеиными бедрами, вызывает меня на уок-офф[134].
Да-да, «она», блин, это и вправду сделала!
– Он что, шутит? – спрашиваю я Томаса.
Я бегала за поездом на четырехдюймовых шпильках раньше, чем этот ребенок научился ножки переставлять. И в любом случае я думала, что уок-офф отжил свое примерно в конце прошлого столетия (и я была в нем бесспорной мировой чемпионкой). Но гибкий официантик по-прежнему стоит на своем.
Главный танцпол ресторана уже очищен, столы сдвинуты к стенам. Все бросают то, чем заняты, чтобы наблюдать. Диджей заводит нас – по просьбе Франсиско – песенкой Принса. Первым идет зачинщик.
Он красив. Он блестящ. Он хорош, очень хорош. Но, в конце концов, он всего лишь мужчина. И для второго места призов не предусмотрено.
Позвольте объяснить: если девушка, решив бросить праздную жизнь ради работы на более злачной стороне улит ты, еще не знает, как нужно ходить, то она либо быстро научится, либо умрет, пытаясь научиться. Потому что секс-работа целиком завязана на том, как ты двигаешься.
Как войти так, чтобы все упали. И как – это тоже часто требуется – этого не делать. Говорят, что Наоми Кэмпбелл двигается, как чистокровная лошадка? Я бы сделала ее у первого барьера!
Я подаю диджею знак выключить музыку. Мне не нужны подпорки.
Указываю на своего соперника – смотри, мол – и направляюсь в противоположный угол. Поворот, поза, проходка обратно. Легкое покачивание бюстом и подмигивание. Все просто, никаких излишеств. Походка от бедра. Излучай уверенность, будь уверенностью. Соединись со своим внутренним резервуаром под названием «имела я вас всех».
Секс-работа целиком завязана на том, как ты двигаешься. Говорят, что Наоми Кэмпбелл двигается, как чистокровная лошадка? Я бы сделала ее у первого барьера!
Он понимает, что я его сделала. Отвешивает мне насмешливый поклон в стиле «я того не стою». Я улыбаюсь, целую его в щечку и разрешаю разведенному сербу в последний раз угостить меня.
– Восхитительно, – влажно шепчет он мне в ухо.
– Детские игрушки, – говорю я. – По крайней мере, в этот раз мне не пришлось снимать трусики на полпути.
Он смотрит на меня во все глаза, но не задает вопросов.
Томас говорит, что он ночует у Франсиско, туда можно дойти пешком. Я вызываю такси и отправляюсь домой, спать. Но слишком взбудоражена, чтобы заснуть. Пьяно извиваюсь на кровати, ощупывая свое обнаженное тело, гадая, каково это – быть трофейной женушкой богатого серба.
Определить, когда надо с чем-то расстаться, всегда трудно. Не только с отношениями – хотя, естественно, отношения сюда тоже включены, – но также и с индивидуальными особенностями, способами существования. Настолько привыкаешь говорить людям «я есть то-то» или «я занимаюсь тем-то», что, переставая быть тем-то или делать то-то, ощущаешь себя как очень маленькая пробка, скачущая по волнам очень большого моря. Что ты такое, помимо коллекции вещей, которые делала, говорила и думала?
К счастью, здорово утешает окунуться в Книгу Добра – под чем я подразумеваю, конечно, вдохновенные писания Дугласа Адамса[135]. Я обнаруживаю, что у Дж. есть все его тома, и начинаю заново перечитывать их. На свой лад, здорово поднимает настроение: действительно, можно справиться с жизнью и после того, как твоя крошечная родная планетка разрушена. Осознав, что все мы – мелкие торговцы, настолько легче освободиться, выставить вверх большой палец и надеяться, что проезжающий мимо пришелец сжалится над нами!
Мы с Дж. заходили к Томасу. Он только что купил новую машину, и, возможно, на меня подействовало слишком долгое пребывание здесь – мне она кажется чудесной. Низко сидящая модель семидесятых, с бледно-голубой кожаной обивкой и Девой Марией Гваделупской на капоте. Придя домой, обнаруживаю три пропущенных звонка из Англии. По его времени было четыре утра, когда он наконец перестал мне названивать. Чувствую себя последней дрянью. Потом вспоминаю о Джорджи и чувствую себя не последней дрянью.
Дела на любовном фронте безнадежны. Я не отношусь к людям того сорта, что негодуют по поводу привилегии молодоженов целоваться и хихикать на публике, но, ради всего святого, почему им так обязательно заниматься этим на пляже рядом со мной?! Я отнюдь не случайно отправляю пинком в сторону счастливой парочки кучку песка каждый раз, когда встаю с лежака, но они ДАЖЕ НЕ ЗАМЕЧАЮТ.
Дж. спрашивает, знаю ли я, какой сегодня день. «Ну, давай, попробуй догадаться». Я знаю, что не его день рождения. Какой-то невразумительный местный праздник? Нет. Полнолуние? «Нет, – говорит Дж., – прошел ровно год». Год – с чего? «Год с тех пор, как я чист». – «Почему же ты не сказал? Я угощаю». – «Нет, – говорит Дж. – Это я тебя угощаю. Год с того момента, как я осознал, что чуть не потерял свою семью». – «Куда?» – «Куда же еще, – говорит Дж. – К Томасу и Франсиско, конечно».
Франсиско сегодня приехал на работу на своем «Харлее». Он мрачно поблескивает снаружи ресторана, как гигантское насекомое, приготовившееся прыгнуть.
– Дьявольский мотор, – говорит Дж. – Когда-нибудь каталась на таких? – Я говорю, что нет. Дж. говорит, что я должна попробовать. Потом шарит по карманам. – Черт возьми, я забыл свой бумажник!
– Уверена, они не станут сильно переживать.
– Нет, я просто заскочу домой и захвачу его. Вернусь за тобой – скоро!
Он встает из-за стола, переговаривается с Франсиско, потом уезжает в своей машине. Когда Франсиско подходит к столу, до меня доходит: Дж. оплатил счет, он не собирается забирать меня, он попросил Франсиско подбросить меня домой.
Уголки губ Франсиско опущены вниз.
– Это трудно, – говорит он едва слышно. – Мой брат здесь.
– Извини, – говорю я, надеясь, что он понимает, что это идея Дж., а не моя.
Думаю, я могла бы дойти домой пешком. Это недалеко. Но к этому времени все бары и рестораны должны уже закрываться, и узкие улочки будут полны пьяных британских головорезов, и я буду чувствовать себя по меньшей мере неуютно.
– Не надо, я дойду пешком, – предлагаю я.
Франсиско пренебрежительно отмахивается.
– Жди снаружи, – распоряжается он. – Я буду через десять минут.
Мотоцикл устремляется прочь от ресторана, и мои руки плотно обвились вокруг талии Франсиско. Мы едем длинной дорогой вдоль пляжа. Длинный изгиб желтого фонарного света отражается в тихой воде. Мои волосы, как безумные, бьются вокруг наших лиц, и он прибавляет скорость – быстрее, быстрее, рождая во мне ощущение опасности.
Мы останавливаемся напротив моего дома.
– Ты мне нравишься, – говорит Франсиско, расстегивая молнию на кожаной куртке.
Я не знаю, что ответить. Я не знаю, какую нагрузку несут эти слова на испанском, что может подразумевать мой ответ – а что нет.
– Ты мне тоже нравишься, – отвечаю я.
– Ты мне нравишься, – говорит Франсиско, расстегивая молнию на кожаной куртке.
А потом он вдруг прижимает меня к стене, обдирая мне локти, и целует, впечатывает свои бедра в мои. Мощь его движений отрывает меня от земли. Его язык быстр и уверен, и мой отвечает ему в том же духе. Потом, также быстро, все заканчивается. Мы оказываемся на расстоянии нескольких футов.
– Tiene ипа esposa, – говорю я. Это не вопрос, это утверждение: у тебя есть жена.
Он смотрит на меня, разводит руками и пожимает плечами. Классический мужской жест «ну и что?», подразумевающий, что это не имеет значения для него и не должно иметь значения для меня. Я ханжа и знаю это, но он-то не знает. Он не знает о моем прошлом, о числе чужих мужей, которых я поимела, о числе отцов.
