Туда-сюда-обратно
Огорченные и озадаченные, «законные власти», эмигрировавшие в Тернополь, тем не менее времени даром не теряли. Убедившись, что поляки приостановились, переваривая Львов, они организовали выборы парламента — Украинского Национального Совета (естественно, бойкотируемые поляками, в отличие от тех же евреев, участвовавших активно и получивших аж 9 % мандатов). Были приняты важнейшие решения. Во-первых, Петрушевича наконец-то законно избрали главой государства, во-вторых, помещичьи земли поделили по-честному а в-третьих, спешно послали делегатов на восток, предлагать УНР, уже пребывавшей в «вагонном» состоянии, но издалека казавшейся чем-то серьезным, воссоединение. Объявили, естественно, и мобилизацию, довольно быстро собрав около 100 тысяч солдат, неплохо вооруженных и даже с самолетами. Что позволило не только стабилизировать фронт, изрядно удивив поляков, но и 5 декабря совершить прорыв под Хыровым, развернув наступление на Перемышль. Однако удивление быстро прошло. Утром 16 декабря поляки недоразумение устранили, вновь повесив над Хыровым бело-красное знамя вместо недолго реявшего сине-желтого. Затем все на время стихло, а в первой половине января 1919 года поляки оккупировали всю Волынь, мимоходом выгнав с этой части «кресов сходних» сунувшихся было туда же на помощь «галицким братьям» петлюровцев.
И вновь грянула тишина. Пользуясь которой, ЗУНР попыталась решить хотя бы проблему Закарпатья. Тамошние земли она уже успела объявить «неотъемлемыми территориями», однако туземцы, не имея возможности присоединиться к России, чего, в принципе, все хотели, и категорически не желая ничего слышать ни о какой «Украине», успели создать аж два квазигосударства, «Карпатскую Русь» и «Русскую Краину». Причем первая просилась «под чехов» на правах автономии и при условии сохранения родного языка (Прага согласилась, 13 января заняв Ужгород), а вторая предлагала то же самое Венгрии. Стерпеть такое было невозможно, тем паче что чешские войска состояли из плохо обученных волонтеров, да и чехи не поляки, а у венгров, которые, в принципе, почти поляки, в крае вообще не было ничего, кроме полиции. 14 января Галицкая Армия двинула «за Камень» крупные соединения на предмет «восстановления исторической и национальной справедливости». Увы. Чешских волонтеров и венгерских постовых, учитывая отношение к «братьям-освободителям» местного населения, оказалось более чем достаточно. А поляки вновь зашевелились, правительство слало все более нервные телеграммы, и уже 23 января «Январский поход» было решено сворачивать, чем скорее, тем лучше.
Началась чехарда. Сражались все. Со всеми. И с переменным успехом. Флаги над городами менялись в среднем раз в три дня, более или менее прочно объединенные силы Галицкой Армии и УНР удерживали только Луцк и Ровно. Однако поляки есть поляки; видя цель и веря в себя, они начали озорничать еще и на чешской границе. Чехи, ясное дело, огрызнулись, конфликт начал напоминать нечто серьезное, и Варшаве пришлось оттянуть в зону вероятных осложнений часть сил из Галиции, что позволило Галицкой Армии активизироваться на «приоритетном» львовском участке. Момент был уникально благоприятен: соотношение сил сложилось абсолютно в пользу УГА, сумевшей, кроме всего, перерезать железную дорогу, а на место событий уже ехала миссия Антанты с целью всех помирить. Так что, взяв «не считаясь с потерями» столицу, а потом, ежели повезет, еще и Перемышль, мириться можно было на вполне приличных условиях.
Увы, получилось как всегда: после двухдневных боев провал «Вовчуховской операции» сделался очевиден, поляки вновь перешли в наступление, и прибывшие «миротворцы» аж до 28 февраля пытались убедить правительство ЗУНР признать очевидное, разделив Галицию по принципу «каждый владеет тем, что владеет». История не любит сослагать, но, возможно, будь Петрушкевич большим реалистом, он сохранил бы хоть что-то. Увы, бессмертное «а что не з’iм, то понадкусюю» неискоренимо; власти ЗУНР заявили о разрыве всяких контактов с Польшей, Галицкая Армия вновь пошла на штурм Львова и в какой-то момент даже почти взяла. Однако итог сих интересных пертурбаций вновь оказался до боли предсказуемым: фронт вновь замер там, где пролегал в середине февраля, а у самой УГА начались еще и внутренние неприятности, дошедшие 14 апреля аж до самого настоящего восстания нескольких частей, усомнившихся в гении начальства.
Плюс ко всему вот-вот ожидалось прибытие из Франции «Голубой Армии» Юзефа Галлера, имеющей на вооружении даже танки. Париж, правда, сформировал ее для борьбы с рвущимися в Европу большевиками, однако Петрушкевич со товарищи, прекрасно понимая, что к чему, срочно запросили Варшаву, с которой сами же недавно порвали все контакты, о перемирии и переговорах, выражая готовность ко многому. А поскольку надежды на положительный ответ были призрачны, параллельно воззвали к международному сообществу и даже, устами митрополита Шептицкого, к Папе Римскому.
Предчувствия не обманули. Дождавшись прибытия «Голубой Армии», Пилсудский, до тех пор не говоривший ни да, ни нет, разумеется, ввел ее в дело, пояснив пискнувшей было Европе, что все эти «украинцы — те же самые большевики, а если и нет, что что-то в этом роде». Началось избиение младенцев. «Идут целые группы и одинокие бойцы, — писал очевидец, — идут полями, огородами. Все одновременно бегут с оружием… Нет сил, чтобы это бегство задержать… Это паника, которая бывает на войне, это добровольное бегство с позиций, потеря всякой дисциплины». Описание, будем честны, истине вполне соответствующее. Хотя правда и то, что многие части УГА с поляками дрались не так, как с чешскими волонтерами и венгерскими постовыми, — зло, храбро, а подчас и успешно. Но исход всегда оказывался одним и тем же. Пилсудский и Галлер подгоняли события, стремясь полностью оккупировать Галицию и выйти к границам Румынии, поставив Антанту пред свершившимся фактом, а у ЗУНР уже не было денег даже на закупку боеприпасов — после потери бориславских нефтепромыслов на бюджете стоял жирный крест. Вопрос стоял о возможности удержать «временную столицу». И тем не менее галицкие генералы (как-никак австрийские капитаны, а то и полковники) духом не падали; командующий, генерал Михайло Омельянович-Павленко предложил президенту (вернее, уже диктатору!) красивый план. По его мысли, имело смысл бросить все, стянуть все части воедино, отойти в регион между Днестром и Карпатами, куда полякам было бы нелегко прорваться, и, имея за спиной относительно безопасных, враждебных Варшаве чехов, начать партизанскую войну.
Диктатор категорически отклонил план. В его понимании оказаться президентом без столицы было крайне, до упора, не престижно. В итоге, спасая престиж, перестал существовать Первый Корпус ГА, Второй Корпус угодил в «мешок», остатки Третьего ушли в Чехословакию, где были интернированы, а Тернополь 26 мая все равно пал, и у ЗУНР вообще не стало столицы, поскольку еще раньше польская армия, опираясь на помощь повстанцев, заняла Станислав и Галич, отрезав карпатскую группировку ГА от подразделений, прижатых к Днестру.
Вот тут-то в события, проявляя свое всегдашнее благородство, вмешался Бухарест, предъявивший диктатору без столицы ультимативное требование: официально признать аннексию Буковины и отдать под румынский контроль железные дороги. Естественно, диктатор отказался. Не менее естественно, румыны — параллельно уже обсуждавшие «буковинский вопрос» и с Пилсудским, который не возражал, — без предупреждения перейдя Днестр, заняли Коломыю и еще пару городов, разоружив и взяв в плен формирующееся пополнение ГА. Подобного не ждал никто. Началось несусветное дезертирство, правительство ЗУНР нырнуло в микроскопический городок Бучач, затаилось как мышка, а то, что еще именовало себя «Галицкой Армией», плотно застряло в «треугольнике смерти» (клочок земли между Збручем, Прутом и наступающими поляками). В такой бриллиантовой для Варшавы ситуации Галлер, полагая, что войны осталось еще дня на два, много на три, уехал справлять триумф в Краков, доверив подчиненным зарабатывать ордена и звания самостоятельно.
В принципе, это и в самом деле был конец войне. Вмешательство румын, пискнуть себе бы не позволивших без позволения с Кэ д’Орсе и Даунинг-стрит, однозначно говорило о том, что Антанта, дорожа своим польским детищем, сдала, как говорил пан Пилсудский, «сущую несуразность в диких горах». Что помощи ждать неоткуда, разве что от УНР, но что такое Петлюра и каковы реально его возможности, — галичане уже хорошо понимали. Искать мира Петрушевичу предлагали и генералы, и министры, и диктатор уже не возражал, совсем наоборот, был готов хоть сейчас, так что все бы могло кончиться относительно красиво, будь Польша хотя бы чуть-чуть меньше Польшей.
