Литература передает дух эпохи лучше, чем сотни документов. С. Изгар (читается «Самех Изгар»), один из самых интересных израильских писателей, автор огромного романа «Дни Циклага» (израильский «Улисс», по словам критики), провел войну 1948 года на фронтах в рядах Палмаха, был членом парламента от правящей партии, жив и пишет и поныне. Его длинная повесть «Хирбет Хизе» – самое важное произведение о 1948 годе – представляет большой человеческий, а не только исторический и литературный интерес.
Солдаты Палмаха получают приказ: напасть на палестинское село Хирбет Хизе, по которому уже прокатилась война, собрать оставшееся население, погрузить на грузовики и вывезти за «зеленую черту», взорвать каменные дома и сжечь хижины, арестовать молодежь и подозрительные элементы. Они окружают село, устанавливают пулеметы. Один из солдат предлагает заминировать возможное направление бегства жителей:
– Они побегут туда, а там положим мины. Один арабуш подорвется, а десяток ляжет. Тут остальные побегут сюда, а тут мы их из пулемета положим! А то развели вегетарианство. Только собрать их с холмов, мол. Завтра они вернутся, а мы их снова прогоним.
Солдаты открывают огонь из пулеметов по деревне. Крестьяне бегут, герои Палмаха строчат из пулемета по убегающим мужчинам и женщинам, платья которых хорошо видны, с ликованием отмечают точное попадание. По дороге в село они встречают старого палестинца с верблюдом, на который навьючено все его добро, жестоко издеваются над ним. Один солдат умоляет командира позволить ему пришить старика. В это время саперы начинают подрывать дома деревни, и над Хирбет Хизе раздается вопль женщин. Солдаты едут по деревне и собирают уцелевших – стариков, слепых, хромых, женщин с детьми. Их загоняют на грузовики, и отправляют в изгнание, из которого нет возврата.
Рассказчика начинают одолевать угрызения совести – как, изгнанники-евреи изгнали крестьян, да и грузовики напоминают ему недавние ужасы войны. Но его успокаивает командир:
– В эту Хирбет Как-ее-там приедут новые иммигранты, возьмут землю, обработают ее. Будет прекрасно!
«И впрямь, как я не подумал! Здесь мы поселимся, примем иммигрантов, откроем школу и магазин, и синагогу. Да здравствует еврейская Хирбет Хизе! Никто и не подумает, что была другая Хирбет Хизе, что мы пришли, прогнали, отобрали, расстреляли, сожгли, взорвали, выбили и изгнали».
Повесть была написана и опубликована в 1949 году, когда еще дымились руины Хирбет Хизе. Несмотря на легкие угрызения совести, Изгар не кается. Он скорее гордится своей нежной совестью: так мы гордимся нежным нравом дочки, которая не может смотреть, как режут барашка.
Израильская мифология гласит: война с палестинцами, “с арабами”, вечна и неизбежна, ибо зиждется на желании палестинцев сбросить евреев в море. Израильские пропагандисты готовы обосновать это различием между «Дар эль-Ислам» и «Дар эль-Харб», старинной мусульманской дихотомией мира ислама и мира неверных, подлежащего завоеванию. Они напоминают о священной войне, о изначально воинственном характере ислама, о жертвах гитлеровского геноцида и петлюровских погромах, об извечном еврейском страдании. Они любят сравнивать Арафата с Гитлером и напоминать о муках и кострах инквизиции. Но за всем этим стоит более реальное и ощутимое основание: захваченная собственность.
Это объединяет в мнимом союзе кибуцы, взявшие себе огромные земельные наделы целых многолюдных деревень, восточных евреев, заселивших дома жителей Рамле и Лода, богатых и влиятельных израильтян, с их дворцами в Тальбие и Герцлии Питуах. Даже самые либеральные – обычно богатые – израильтяне с ужасом отвергают идею возврата награбленного в 1948 году.
Для меня открытие подлинной причины израильско-арабских войн было подобно прозрению – как и другие иммигранты, я принимал на веру официальную точку зрения. Затем я вспомнил “абстрактную” пьесу Г.Яблонского, в которой идет матч по боксу между боксером в белом и боксером в черном. Рефери объявляет, что в белом сражается Добро, а в черном – Зло. Публика одобряет криками каждый удар боксера в белом, и тот явно побеждает, восклицая: “Добро должно быть с кулаками!”. Когда Белый посылает Черного в нокаут, рефери объявляет, что произошла небольшая ошибка: в белом боксирует Зло, а в черном – Добро. Но отсчет продолжается.
Что-то похожее произошло и на Ближнем Востоке – когда израильтяне не ограничились защитой своих прав, но захватили чужие земли и изгнали жителей, они оказались Боксером в Белом.
Превращение доброго принца в злого чародея не было неизбежно. Если бы израильтяне сдержали размах руки в 1948 году, ограничились военной победой и воздержались от изгнания коренного населения, они смогли бы сохранить правоту. Победители оказались худшими врагами самим себе: они погубили свою добродетель. Сегодня трудно верить красивым песням Палмаха, как и песням строителей Комсомольска: изгнание, как и Гулаг, заслонило все доброе, что было в те времена.
Вся последующая история Израиля вытекает из большого грабежа 1948 года. Чтобы не отдавать награбленное, победители создали вечный конфликт. Они отклоняли все предложения мира – потому что им пришлось бы поступиться добычей.
Вплоть до 1948 года представители сионистских организаций продолжали утверждать, что они несут благоденствие арабам Палестины. Так, выступая перед Англо-американской комиссией в 1946 году, казначей Еврейского Агентства Элиэзер Каплан привел пример долины Хефер, где были проведены мелиорационные работы. "До мелиорации, – сказал он, – в долине жило 200 бедуинских семей, страдавших от болезней. Сейчас там живет 5000 поселенцев, и прежние обитатели остались на месте и живут куда лучше, чем раньше". Такие разговоры способствовали принятию решения ООН о разделе Палестины – общественному мнению казалось, что евреи смогут править иноверцами как благородные, просвещенные колонизаторы – напомним, что это происходило задолго до той поры, когда слово "колонизатор" стало ругательством. Возможно, они искренне верили, что несут с собой прогресс, а не погибель местному населению. Так, у холма Тель эль-Кади, он же Тель Дан, стоит старая мельница, реконструированная в наши дни, но нормально функционировавшая до 1948 года. Там жил старый мельник-палестинец.
В 1940 году Яаков Цур посетил мельницу и потолковал с мельником. Он писал: "Мельник с Тель-эль-Кади бросил еще одну пригоршню зерен в воронку над жерновами... Кто знает, сколько лет жил здесь старик, мелющий зерно? Он едва зарабатывает себе на жизнь, обслуживая несчастные арабские села в окрестности, обитатели которых едва выживают от помола до помола". Дальше Яаков Цур описывает новую жизнь – прогресс, который несут евреи: "В Дафне и Хан эль-Дувейре поселились молодые евреи... Была проложена дорога... появились новые семена и новые методы посадки. Завязалась дружба между старым мельником и его новыми соседями. И он не один – в Дафну приходит много арабских гостей. В "шатре дружбы" всегда стоит на угольях финджан с кофе для них. Дети местных жителей привыкли к виду евреев и приветствуют их словом "Шалом". Местные жители уже поговаривают, под влиянием евреев, о новых посадках и о мелиорации. Добрососедские отношения давно сложились между арабами и евреями Верхней Галилеи. Даже волнения не испортили узы между жителями Метулы и Кфар Гилали и соседних арабских деревень".
Яаков Цур заключает: "Новые надежды возникают в сердцах местных жителей, живших в страшной бедности. Они учатся у евреев, как жить на земле, не мучаясь от нужды. Пусть благословение воды этой благословит их труды и наши". Но в 1948 году все арабские села были сметены с лица земли и старый мельник, и прочие "арабские гости" оказались в лагерях беженцев в Ливане. Благословения воды на всех не хватило.
На протяжении десятков лет израильские власти отрицали, что многие палестинцы были изгнаны, хотя это считалось секретом Полишинеля. «Они ушли сами, добровольно, никто их не трогал, они ушли, чтобы вернуться вместе с арабскими армиями» – эту мантру талдычили израильские представители, а друзья Израиля за рубежом отвечали истовым «аминем». Рассказы палестинцев отметались, как порождения необузданной восточной фантазии.
