ограничивать самостоятельность. Жизнь должна быть интересной, даже если я не киноактриса или космонавт. Я не сторонник ровных долгосрочных отношений и всяких там клятв. Не люблю пустых слов. Я живу без определенного плана и не знаю, чем займу завтрашний день. Ненавижу, когда вместо Настя и Анастасия используют какие-то надуманные имена: Настена, Стася, Настасья и тому подобные. Физическая близость с кем-то ни к чему не обязывает. Я ценю честность между партнерами, никакого вранья и показухи. Секс должен быть ярким. Если он пресный – лучше займись сам собой под одеялом или ищи другую. Я никому не хочу мешать жить, но и такого же отношения хочу ко мне. Я – не злая женщина и заедать того, кто попытался со мной что-то строить, а потом передумал, не буду, – Очень похожий монолог про себя он на днях прослушал от Марилены в перерывах репетиции танца и по окончанию дня полка. Они сговорились в одно и то же время рассказывать ему свое видение самих себя? Почему Настя уверена, что идеалы двадцатилетней через много лет сохранятся у нее, пятидесятилетней?
– Ну и наконец, фамилия моя звучная – Сандлер, как удар литаврами, смущать тебя рассказами об ее восхождении к викингам я не буду, но анкету такая фамилия не украсит, это для контролеров будет посерьезней, чем положительный ответ на вопрос «был ли кто-то из ваших родственников интернирован или находился на временно оккупированных территориях?» Вот и все, совпадает ли сказанное с написанным на моей руке или нет. Сам решай, вписываюсь ли я такая в твою картину мира?
После эмоционального монолога Насти высказать свое мнение – породить спор, противоборство. Сожительство, как и супружество – это баланс двух мировоззрений, двух характеров. Ее рассказ о себе предполагал не поиск баланса между партнерами, а терпимость ко всем порывам, желаниям, к ситуации. Где тут граница самоуверенной бравады и искреннего понимания своего характера? Что скрылось за ее щепетильностью в отношении еврейского происхождения ее фамилии? Только ли запрет на выезд за рубеж каких-то знакомых евреев? К еврейскому вопросу у Коростелева не было никакого отношения. Он слышал, что желающим выехать в Израиль создавались какие-то проблемы, но в целом никакого поголовного преследования евреев в стране не было. Смогла же Настя с ее фамилией поступить на службу в ракетную часть, среди кадровых ракетчиков было не мало офицеров с не менее «звучными» фамилиями. Почему она себя так вела? Что ей двигало? Почему действовала все время как по трафарету? Как ему реагировать? Подыгрывать или попытаться переломить, проявляя характер? Предложить обсудить планы на будущее или удовлетвориться естественным развитием взаимного притяжения? Не слишком ли он самоуверен, полагая, что понимает настроение девушки в контакте с парнем, когда по общественным представлениям ей пора задуматься о совместной жизни? А нужен ли этот комфорт в отношениях, когда все запланировано и предсказуемо? Не лучше ли спонтанные встречи с элементом благотворительности в отношениях? Может, он завысил свои ожидания? Не лучше ли запастись терпением и наблюдать, как оно пойдет?
Сначала казалось, что он должен рассказать, что его переполняло и мучило, а потом понял, что и хорошо, что не заговорил – нужны были слова простые, вещественные и понятные, и гарантия, что Настей на одной частоте с ним поймет смыслы, которые он в эти слова вкладывал. А гарантии – только в Госстрахе, да и то декларативные, в жизни все строится на теории вероятностей.
– Тебя что-то мучает, расскажи, – предложил Виктор, пытаясь взять ситуацию под контроль.
Настя была не в духе, подробно пересказывая Коростелеву историю деревенской девочки и детали допроса по выявлению обстоятельств проникновения постороннего лица на охраняемую зону. Виктор не торопил расспросами, боясь неуместным словом обидеть или задеть Настю чувствительно. Она была восхитительна в своей попытке встать на защиту совращенной девчонки. Виктор предложил сделать звонок в милицейское отделение и вместе с Настей прошел в штаб к единственному телефону наружной связи в дивизионе.
Лейтенант милиции разъяснил, что дело по принадлежности передал в инспекцию по делам несовершеннолетних, так как обнаружилось, что Ольге едва исполнилось пятнадцать лет. Инспектор указанной группы подтвердила ее вовлеченность в расследование обстоятельств проникновения постороннего лица на охраняемую территорию.
– А кто ведет дело по факту изнасилования несовершеннолетней? – жестко спросила Настя.
– Девушка оказалась отходчивой и не стала писать заявление. Более того, из дошедшей до меня информации, у нее был сексуальный контакт по взаимному согласию. В отношении насилия у нас нет никаких оснований возбуждать дело, так как девушка не оказывала сопротивления и не привела никаких данных ни на одно подозреваемое лицо, ну и наконец, не подала никакого заявления. Только на базе заявления решается вопрос о возбуждении уголовного дела.
– Я понимаю, что вы пребываете в гармоничном согласии с действующими у вас правилами и с удовольствием обеспечиваете оперативное сопровождение подробностям проникновения Ольги на режимный объект, не обращая внимания на последующие события. Ничего не видим, ничего не слышим, ничего не знаем и знать не хотим, сторонясь чужой беды.
– А с чего вы взяли, что изнасилование имело место?
– Я сделала медосмотр потерпевшей и отметила все факты в акте.
– А у вас есть квалификация судмедэксперта?
– Моего медицинского образования достаточно…
– Не достаточно! Нужна признанная квалификация. Вы можете выступить в качестве свидетеля в деле, но дела нет, так как нет заявления от потерпевшей. Нет дела, нет оснований проводить какую-либо экспертизу.
– Ах в какие мерзкие игры вы играете! Не замечаете преступления только потому, что нет бумажки-заявления о его совершении? С преступлением, как с инфекцией, нужно бороться с обнаружением каких-либо признаков.
– Девушка, не надо нагнетать! Не все так просто! Показания сбивчивые, был сексуальный контакт по согласию, полные данные причастного лица она предоставить не может или не хочет, никого не опознала, никакой другой информации не предоставила, все это можно истолковать…
Настя не дослушала:
– «Нет» значит нет, никаких других толкований в этом деле быть не может, даже если это произошло с девчонкой, тем более, глупой.
– Я вам ответила на ваши вопросы, разделяю вашу обеспокоенность, но таковы правила: без заявления нет дела, расследование еще не завершено, – инспектор закончила разговор и отключилась.
Настю трясло от негодования после услышанного, руки дрожали, на глазах навернулись слезы.
– Они не собираются возбуждать уголовное дело по факту изнасилования несовершеннолетней. Как равнодушна к интересам простого человека должна быть государственная машина, если при очевидных признаках преступления для начала расследования необходимо заявление потерпевшего! А если жертва терпит и не пишет заявления, то преступления в отношении ее можно повторять
