флота. Многие важные лица бросали свои машины прямо на пирсе, даже не уничтожая, как того требовала инструкция. Некоторые, как это сделал Всеволод Вишневский, заставляли своих шоферов сжигать машины или подрывать их гранатами.
Адмиралу Пантелееву свой «фордик» уничтожать или бросать было очень жалко. Собственно, эта машина не принадлежала адмиралу Пантелееву. Она принадлежала штабу КБФ, но адмирал к ней сильно привык. А потому решил доставить её в Кронштадт. На глазок выбрал транспорт понадёжнее. Прямо по секретному списку. В глаза бросился «Казахстан». И транспорт надёжный, и капитан — опытнее не бывает. И приказал старшине Аврашову погрузить машину на транспорт «Казахстан» и самому следовать на нём с тем, чтобы вовремя подогнать «фордик» к дверям штаба флота в Кронштадте.
Аврашов подъехал к «Казахстану» в Беккеровской гавани в тот момент, когда вокруг сходен стояло столько народа, что нечего было и думать к ним подступиться. Хорошо, что Аврашова сопровождал один из порученцев адмирала капитан-лейтенант Чижов. Они подошли к командному трапу, охраняемому двумя автоматчиками, поднялись на борт, нашли коменданта транспорта и быстро обо всем договорились.
Убедившись, что машина опущена в трюм и надежно принайтована, Аврашов подошел к коменданту и попросил разрешения поспать в его каюте. Всё равно тому придется торчать на палубе до конца погрузки. Комендант охотно разрешил. Адмиральские шофёры на флоте всегда пользовались авторитетом не меньше самих адмиралов и были известны каждому офицеру. Отправляясь в каюту, Аврашов бросил взгляд на бесконечный поток людей, идущих по трём сходням, переброшенным с «Казахстана» на берег.
Командир штабной роты зенитного полка лейтенант Пётр Абрамичев подумал, что у него уже не хватит сил подняться по сходням на борт «Казахстана». Последнюю неделю рота не выходила из боёв, а вчерашний день и утро сегодняшнего слились в один какой-то кровавый калейдоскоп. Полк, расстрелявший прямой наводкой по противнику весь боезапас и подорвавший свои орудия, был брошен в контратаку. Немцы, которые ещё в прошлую войну не очень любили воевать штыками, в эту войну не любили этого и того пуще. Поэтому видя, что автоматно-пулемётным огнём идущих в штыковую атаку русских не остановить, поспешно отступили. Это в итоге дало возможность зенитчикам сняться с позиций и начать отход. А немцев от прежних позиций отрезал артиллерийский огонь кораблей. Им опять приходилось дожидаться темноты.
Зенитчики на шинелях и носилках тащили на транспорт своих раненых. Сам Абрамичев вместе с одним из бойцов тащил на носилках своего раненого политрука Зарубина.
Сгрузив раненых в отведенные для них помещения — в носовой трюм и бункер — зенитчики не пожелали оставаться без дела. Часть из них влилась в расчеты зенитных орудий и пулемётов транспорта, другие помогали грузить раненых, третьи — какие-то ящики с грозными предупредительными надписями «Не вскрывать!».
У Абрамичева было большое желание повалиться сразу на палубу и поспать хотя бы часик. Но он пересилил себя и поднялся на надстройку судна, где с правого и левого бортов были смонтированы счетверённые пулемёты «Максим».
Весь рейд был окутан дымом. Катера-дымзавесчики, шныряя между кораблей, ставили дымзавесы, прикрывая эсминцы и транспорты, принимавшие людей прямо на рейде.
Со стороны города остроконечные шпили кирх и башен торчали из чёрной пелены дыма, как горные пики из туч. На шпиле господствующей над городом башни, прозванной «Большой Герман», красным на чёрном фоне веял флаг СССР.
Где-то очень близко гремели взрывы. Слышалась стрельба.
Из белого дыма химических завес над рейдом, гудя над транспортами и гаванями, пролетали в сторону противника тяжёлые снаряды с кораблей и ещё не взорванных береговых батарей.
В гаванях был сплошной лес мачт и дымовых труб, извергающих клубы чёрного угольного дыма, смешивающегося с дымом пожаров и дымом химзавес в совершенно фантастическую картину.
А люди все шли и шли по сходням, заполняя трюмы и палубы.
Абрамичев хотел у кого-нибудь выяснить, когда транспорт уйдет от стенки. Но никто не знал этого. А на ходовой мостик его не пустили.
Старший лейтенант Николай Амелько малым ходом выводил свой «Ленинградсовет» на внешний рейд Таллинна. На таких малых ходах корабль-ветеран плохо слушался руля, но, к счастью, матрос-рулевой Базин был виртуозом своего дела, хорошо изучивший капризные повадки «старика».
Ещё позавчера старшему лейтенанту Амелько было объявлено, что его ветхое судно предполагается затопить в одной из гаваней Таллинна перед эвакуацией, а даже познакомили с командиром группы минеров-подрывников капитаном 3-го ранга Вольским.
Амелько поинтересовался, куда ему выгружать уйму имущества, которое накопилось на судне, служившим с начала августа плавбазой тральщиков и плавказармой морских пехотинцев? Адмирал Ралль задумчиво потеребил бородку и отослал старшего лейтенанта обратно с приказом ждать дальнейших распоряжений.
Дальнейшие распоряжения последовали через 10 часов. «Ленинградсовет» решили не уничтожать. Более того, ветхое учебное судно должно было принять на борт всё имущество, находящееся на борту несамоходного «Амура», где также накопилась масса всякого минно-трального снаряжения и разной шкиперской номенклатуры, с которой начинается и кончается флот.
Охотников прорываться в Кронштадт на «Ленинградсовете», разумеется, не было. Начальство в разговоре с Амелько отводило глаза, как бы уже считая его и его корабль покойниками.
Но Амелько обрадовался. Жаль было оставлять старика-ветерана немцам даже в подорванном и затопленном виде. Пусть уж затонет на переходе сражаясь, как и подобает ветерану.
Старший лейтенант Амелько, который при назначении командовать «Ленинградсоветом» был крайне недоволен, рассматривая это как чуть ли не крушение своей военно-морской карьеры, сейчас чувствовал к старому учебному судну что-то похожее на нежность, как к родному престарелому дедушке. И даже готов был умереть вместе с ним.
Эрих Руткис — капитан портового буксира «Меднис», стоя на мостике вместе со своим штурманом Эдуардом Казаксом, руководил буксировкой от стенки громады теплохода «Иван Папанин». Буксир, плюясь паром, подавал команды на теплоход резкими гудками, вполне слышными, несмотря на гром взрывов и канонады.
Буксир «Меднис» водоизмещением 84 тонны был построен в 1893 году в Копенгагене под названием «Фремад». В 1931 году буксир был приобретен Латвийской республикой и назван «Иманта», в 1939 году переименован в «Меднис». «Меднис» продолжал служить буксиром Рижского порта, когда в ноябре 1940 года его национализировал Советский Союз вместе со всей Латвийской республикой.
С началом войны, в суматохе первых дней, о находившемся в Риге «Меднисе» просто забыли и он наверняка попал бы в руки немцев, если бы капитан Руткис по собственной инициативе не увёл его в Таллинн, прихватив на буксир ещё и баржу с флотским имуществом.
28 июня «Меднис» вместе со спасательным судном «Нептун» прибуксировал
