И все-таки каковы же были политические позиции Роберта Кеннеди, побывавшего за годы своей бурной политической карьеры за многими политическими заборами, сотрясавшего воздух в комиссии Джозефа Маккарти, но язвительно и умно вскрывавшего бесперспективность авантюры во Вьетнаме; сопутствовавшего ястребам во время карибского кризиса, но развивавшего идеи о необходимости укрепления и развития советско-американских отношений; стяжавшего недовольство профсоюзов участием в гонениях на некоторые отряды организованного рабочего движения, но недвусмысленно выступившего в пользу программы гражданских прав негров?
Об истинных взглядах его знал разве что он сам. Тем не менее было бы, пожалуй, правильным сказать: позиции третьего из братьев Кеннеди, особенно в последний период деятельности, отражали идеи более трезво мыслящей фракции американской буржуазии. Она отнюдь не намеревается отказываться от амбиций и непомерных притязаний. Только, более опытная и осторожная, она нет-нет да и оглядывается вокруг, а оглянувшись, приближается подчас к пониманию необходимости ножки протягивать по одежке. «Политика — искусство возможного» — эту бисмарковскую формулу часто повторяли в кружке Кеннеди.
В этом, и прежде всего в этом, разгадка не столь уж таинственной, как сие пытаются изобразить мастера напустить туману, тайны гибели Роберта Кеннеди. Так же как и покойный брат, нелегким и извилистым путем пришел он в пору своей зрелости к мысли о необходимости политики более реалистической, амбиций, соответствующих амуниции. Ответом тех, кто в Америке упорно не желает с этим согласиться, были пули убийцы. Но к этому мы еще вернемся.
Неисповедимы пути политические. Еще вчера американцы если и знали последнего из братьев Кеннеди, то только потому, что он носил имя Кеннеди. Было известно, что вскоре после того, как Джон пересел из кресла сенатора от штата Массачусетс в президентское кресло, место брата в сенате занял Эдвард. Всем было ясно, что, не будь он Кеннеди, никогда бы не попасть ему на Капитолий в столь юном возрасте. А каков он, этот Эдвард? Умен или не очень, одарен или не вполне, годится ли для того, чтобы играть самостоятельную политическую роль? Это подавляющему большинству американцев летом 1968 года было неведомо.
Но не успели еще отгреметь залпы траурного салюта на Арлингтонском кладбище, не успела высохнуть земля свежего могильного холма, прикрывшего гроб Роберта Кеннеди, а уже вся Америка обсуждала вопрос о будущем последнего из братьев. Ни у кого не возникало сомнений в том, что молодой сенатор наследует не только гигантское состояние семьи, но и ее политические амбиции и планы. Ведущая газета страны «Нью-Йорк тайме» писала в те дни: «Смерть Роберта Кеннеди возложила на плечи его младшего брата Эдварда две огромные ноши: руководство своим удивительным семейством и следование его удивительной политической судьбе».
Семейство было удивительным и многочисленным. На Эдварда как на старшего в клане ложилась ответственность за шестнадцать детей — не только троих своих, но сыновей и дочерей погибших братьев. Что же касается судьбы, то в те дни журналистский волк, видевший в Белом доме чуть ли не десяток хозяев, говорил мне: «Я не знаю Тэда, но, поверьте мне, ему придется делать то, что от него ждут все — его собственная семья, Вашингтон, мир. Ему придется быть Кеннеди, даже если он того и не хочет. Это его судьба».
Потрясенный горем, не скрывавший слез, Эдвард отказывался в те дни беседовать о своем будущем не только с журналистами и коллегами, но и с членами своего ближайшего окружения, а вашингтонские политические салоны гудели, их завсегдатаи обсуждали вопрос, будет или нет незамедлительно выдвинута кандидатура самого молодого члена американского сената, и если будет, то на какой пост — президента или вице-президента. Большинство сходилось на том, что о посте президента думать пока преждевременно — мешает и психологическая травма сенатора, и неподготовленность партийной машины, и его возраст — еще не было в истории Соединенных Штатов соискателя высшего государственного поста в стране 36 лет от роду. Но что касается вице-президентства, то искушенные вашингтонские зубры находили для того множество резонов.
Стратеги демократической партии не без цинизма рассуждали о том, что имя Эдварда Кеннеди, будучи пристегнутым к кандидату партии на пост президента, в условиях шока избирателей, вызванного гибелью Роберта, окажется важным козырем в избирательной баталии 1968 года. В ход были запущены многие пружины и колесики партийных машин. Пока рыдала у гроба вдова убитого, пока на семейном совете Кеннеди решался нелегкий вопрос, как сообщить трагическое известие 79-летнему полупарализованному отцу семейства, пока честные и далекие от столичной паутины американцы были повергнуты в горестные размышления о чудовищности общества, гражданами которого они состоят, о звериной жестокости в нем царящей, проныры политиканы уже действовали вовсю.
Те, у кого имелись основания бояться появления младшего Кеннеди хотя бы в роли вице-президента, выискивали и подбрасывали общественности аргументы, долженствующие доказать нецелесообразность выдвижения кандидатуры Кеннеди. При этом использовались доводы самые различные, от сентиментального — дескать, надо дать человеку успокоиться и прийти в себя — до коварно-политиканского — нельзя, мол, создавать династии Кеннеди.
Не обошлось в первые же дни и без прямых угроз. Видный американский юрист Марк Лейн, который приобрел известность тем, что уже вскоре после далласского убийства, проведя собственное расследование, открыто выразил недоверие официальной версии гибели президента, сразу же вслед за выстрелами в «Амбассадоре» публично предостерег: «Если Эдвард Кеннеди станет кандидатом на пост президента или вице-президента, его жизнь окажется в опасности, и, я надеюсь, он знает об этом».
Действительно, можно себе представить ощущение тех, кто громоздил гору трупов, запутывая следы далласского преступления, кто пошел на риск повторного убийства главы кеннедиевского клана, когда сквозь не рассеявшийся еще пороховой дым выстрелов в Лос-Анджелесе перед ними встал призрак еще одного Кеннеди, шагающего к Белому дому.
Обретавшийся в тени старших братьев, игравший в семейной команде хотя и не последнюю, но и не главную роль, Эдвард Кеннеди внезапно оказался под перекрестным огнем/ миллионов глаз, в центре стремительного политического водоворота, козырной картой одних, угрозой и мишенью для других.
Как он поведет себя? Что предпримет? Сломленный ли цепью несчастий отойдет в сторону, уйдет ли в тень или, подобно раненому ирландскому быку, ослепленный яростью, ринется в схватку, а быть может, продемонстрировав кеннедиевскую холодную рассудительность и выдержку уже набравшегося опыта политического фехтовальщика, затаится, выжидая своего часа? Эти вопросы задавались в Америке летом 1968 года.
Никто не знает, что творилось в эти черные для семьи дни за плотно закрытыми дверями вашингтонского дома Эдварда Кеннеди. Но всевидящие глаза опытных политических наблюдателей отметили тогда, что вел он себя не только как искренне убитый горем брат, но и как твердой воли и немалого опыта политик, ни на минуту не забывавший о своем месте, своей значимости, о том, что отныне он, и только он, наследник политического капитала «клана Кеннеди».
Едва закончились траурные церемонии, Эдвард направился в Хианнис-Порт в Массачусетсе, где в роскошном поместье доживал последние месяцы Джозеф Кеннеди-старший. Именно тогда Роза Кеннеди от имени семьи заявила, что Эдвард не уйдет с политической арены. Возвратившись в Вашингтон, сенатор подтвердил это. «Такой шаг противоречил бы традициям нашей семьи»,— ответил он на настойчивый вопрос журналистов, не собирается ли он отойти от политической деятельности. Позиция, занятая молодым сенатором в те дни в связи со сделанным ему руководством демократической партии предложением баллотироваться в тот год по одному списку с Губертом Хэмфри на пост вице-президента, свидетельствовала о том, что годы, проведенные им в Вашингтоне, не прошли даром, он научился выжидать, рассчитывать, заглядывать вперед, вполне овладел искусством американских политических шахмат.
Так же хитро вел он себя и в дни печально знаменитого съезда демократической партии, ознаменовавшегося жестокими расправами над собравшейся в Чикаго со всей Америки молодежью, протестовавшей против политики Джонсона. Кеннеди сумел не только остаться в стороне от этих неприятных для руководителей демократов событий, но еще больше укрепить свои позиции. Люди искушенные говорили автору этих строк, присутствовавшему в те дни на съезде, что ловкое маневрирование Эдварда Кеннеди сделало его именно в тот момент одним из ведущих лидеров демократов.
