Нам некого винить. Даже Голем здесь ни при чем — правительство выполняет волю народа. Оппортунистический план Рыжкова порожден обстановкой в стране, в которой привычка так и осталась сильнее разума.
Я оптимист, и я продолжаю считать, что информационное поле, созданное переменами последних лет, не исчезнет; оно будет воздействовать на мир, и человечество воспользуется плодами наших усилий. Не знаю лишь, принесет ли это счастье творцам.
«Мы лежим под одной землей,
Опоздавшие к лету,
Не сумевшие к небу пробиться»,
— сказал Токугава Ори.
1. Лазарчук А. Опоздавшие к лету. — Рига: Астрал, 1990.
2. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 21.
3. Уолтер Л. Последняя ночь «Титаника». — Л.: Судостроение, 1984.
4. Такман Б. Августовские пушки. — М.: Молодая гвардия, 1972.
5. Оруэлл Д. 1984. — Новый мир, 1989, № 2–4.
6. Коленковский А. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г. — М.: Воениздат, 1940.
7. Галактионов М. Темпы операции. — М.: Воениздат, 1936.
8. Симонов К. Разные дни войны. — М.: Правда, 1975.
9. Комацу С. Повестка о мобилизации. — В сб.: Продается Япония. М.: Мир, 1969.
10. Попов Г. С точки зрения экономиста (о романе А. Бека «Новое назначение»). — Наука и жизнь, 1987, № 4.
11. Адамович А. Каратели. Радость ножа, или жизнеописания гипербореев. — Минск, 1987.
12. Келасьев В. Системные принципы порождения психической целостности. — Вестник ЛГУ, 1988, сер.6, вып. 2.
13. Переслегин С. Скованные одной цепью. — В кн.: Стругацкий А., Стругацкий Б. Отягощенные злом, или Сорок лет спустя. М.: Прометей, 1989.
14. Романенко В., Угланов А. Сорок дней спустя. — Аргументы и факты, 1989, № 21.
15. Съезд народных депутатов СССР. Стенографический отчет. Заседание шестое. — Известия, 1989, № 152.
16. Съезд народных депутатов СССР. Стенографический отчет. Заседание девятое. — Известия, 1989, № 156.
17. Statistical abstract of the United States, 1968. — Washington, 1987.
18. Большая медицинская энциклопедия. Т. 10. — М.: Советская Энциклопедия, 1964.
19. Вельдман А., Эвартад Э., Козловская М. Психофармакология эмоций. — М.: Медицина, 1978.
20. История первой мировой войны: В 2-х томах. Т.2. — М.: Наука, 1975.
21. Переслегин С. Эдем. — В кн.: Рыбаков В. Очаг на башне. Рига: Астрал, 1990.
Послесловие к сборнику Михаила Веллера «Хочу в Париж». Этот сборник должен был стать пятой книгой в серии «Новая фантастика» — однако, так и не вышел. Впрочем, большинство рассказов сборника публиковалось неоднократно — в других книгах Веллера и в журналах. А вот данная статья публикуется впервые.
© Сергей Переслегин, 1994
Назвать деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами.
Акутагава Рюноскэ
«Человек свободен, если свободно общество, в котором он живет» — истина диалектичная, подобно многим простым истинам. В инфернальном мире свобода — право и способность выбирать судьбу — это или редкое исключение, или результат тяжелейшей борьбы с собой и с системой. Но верно и обратное: смелых и гордых людей трудно удержать в неволе. Они плохо поддаются информационному воздействию, приходится постоянно наращивать давление. С исторической сцены исчезали не только владыки и их царства, но и самые народы. «Где твой гнев, Вавилон? Утлый ветер унес…»(1) Молчат знаки, высеченные в вечном, как смерть, камне, осыпавшемся с развалин… пустота пришла на смену силе, и — навсегда.
Рабство основывается на добровольном согласии, держится на страхе, чаще — на обмане, наконец, — на привычке. «Уверяю вас, лучший способ избавиться от дракона, это иметь своего собственного». Только «собственный дракон» бессмертен.
Отсюда, свобода оказывается правом (весьма обременительным) и обязанностью человека.
«По капле выдавливать из себя раба…»
Свобода начинается с уважения к выбору других, продолжается воспитанием самоуважения. Она неотделима от познания и идет рука об руку с ответственностью. Возникая как право выбирать, она окончательно реализуется, лишь став возможностью самому создавать варианты выбора.
Этот путь ведет в бесконечность, а начинается он с обретения той элементарной свободы, которую зовут исполнением желаний.
«…поесть до отвала бататовой каши было давней и заветной мечтой нашего гои. Конечно, мечтой этой он ни с кем не делился. Да что говорить, он и сам, наверное, не вполне отчетливо осознавал, что вся его жизнь пронизана этим желанием. И тем не менее можно смело утверждать, что жил он именно для этого. Люди иногда посвящают свою жизнь таким желаниям»(2).
Акакию Акакиевичу была нужна одежда, бедному самураю — пища. Дмитрия Коренькова родная страна добровольно снабдила шинелью и солдатской кашей, но владевшее им желание было, в сущности, столь же элементарным: «У него не было никаких конфликтов… никаких несогласий, он был за социализм — он ведь и в Париж-то хотел не навсегда, а так, посмотреть, пожить немного…»(3)
Диктаторским режимам не откажешь в последовательности. Воспитание свободой начинается с выполнения простых желаний, границу надо ставить здесь. «Столетиями открыто, что Голод — правит миром. (И на Голоде, на том, что голодные неминуемо будто бы восстанут против сытых, построена и вся Передовая Теория, кстати. И все не так: восстают лишь чуть приголоженные, а истинно голодным не до восстания.)»(4) Верно для Архипелага, верно для Большой Земли. Голод там другой, граница чуть дальше, — не дальше вытянутой руки: человек добровольно положит жизнь на исполнение желаний почти физиологических, тогда ему не останется ни времени, ни сил, чтобы «захотеть странного», а бунты «приголоженных» легко предсказуемы и не опасны.
Я не вправе порицать Коренькова за годы ожидания, за вынужденный конформизм — отвечаешь в этой жизни не только за себя, вот и приходится балансировать на грани рабства. Я презираю его за одну сцену. Ту, в которой его очень хочется пожалеть.
«…тихий безутешный плач:
— Ребята… да имейте ж вы совесть… да хоть когда я куда ездил… хоть когда что просил… что же, отработал — и на пенсию, пошел вон, кляча… Ну пожалуйста, прошу вас… — и, не соображая, чем их умилостивить, что еще сделать, погибая в горе, сполз со стула и опустился на колени.
Теплая щекотная слеза стекла по морщине и сорвалась с губы на лакированную паркетную плашку»(3).
«Что вы уж, право, нельзя же так…»(2)
Жалко.
Столетиями продолжается эта постыдная жалость к себе, и нет ничего незаслуженного в жестокости, с какой Коренькову подарили эрзац-Париж, Париж из папье-маше с клеймом Запорожского завода. И нет никакой фантастики в том, что «не было никакого Парижа на свете.
Не было никогда и нет»(3).
Картина вторая. Цена всемогущества
Уровень самооценки определяется реальными возможностями. Депутаты из Президиума, рассуждающие о том, что брать кредиты недостойно великой страны[42], живо напомнили мне уездного предводителя дворянства с его знаменитой фразой: «Никогда Воробьянинов не протягивал руки».
Валерьянка всемогущ. Чемпион по всем видам спорта, ученый, отправивший в отставку стареньких академиков и сделавший необходимые открытия сам, он вправе подумать о благосостоянии. Ограничений нет, и Валерьянка вызвал всеобщую зависть. Ведь он владел двумя автомобилями, имел вельветовый пиджак, часы «Роллекс» и три пары кроссовок. А в огромной — четырехкомнатной — квартире супермена стояли видеомагнитофон и стереосистема.
В исправлении истории всемогущий был гораздо раскованнее! В быту он не дотянул даже до среднеевропейского ассортимента материальных благ: где персональный компьютер, кресло, принимающее оптимальную форму, где кухонная электроника? — перечислять дальше бессмысленно, да и размышления на эти темы вредны — в «Аргументах и фактах» авторитетно объяснили, что равнение на «их» жизненные стандарты порождает лишь желание бежать с тонущего корабля(6).
В. Соргин, главный редактор журнала «Общественные науки» по-своему прав, но я никогда не понимал желания идти на дно вместе со своим кораблем (если, конечно, не ты погубил его, стоя на мостике). Вообще же, тонущие суда надо спасать, а если это уже невозможно, капитан обязан выполнить последнюю заповедь: «женщины и дети — в шлюпки».
Картина третья. Социализм
Рассказ всегда казался мне игрой с реальностью: берется изолированный факт, намек, может быть, чья-то судьба, отражается в зеркале, кривом или магическом, и вырастает до вселенских размеров.
