И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка, т. III, «Искусство», 1950 — «IV»
Указание на страницы данных изданий дается арабской цифрой по типу: «I, 14».
МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ГЛИНКА
Монография впервые опубликована в год смерти М. И. Глинки в «Русском вестнике» в 1857 году: в октябре — кн. 2-я, в ноябре — кн. 1-я и 2-я и в декабре — кн. 2-я.
Монография о Глинке, написанная В. В. Стасовым, является первой крупной работой, раскрывающей прогрессивное значение творчества великого композитора.
До монографии Стасова о Глинке были лишь отдельные, сравнительно небольшие статьи (и рецензии), освещающие далеко не в полной мере все своеобразие музыки Глинки. Исключение составляют лишь статьи В. Ф. Одоевского, горячо и страстно поддержавшего Глинку в его борьбе с реакционным официозным окружением.
В своей монографии о Глинке Стасов впервые в истории со всей полнотой ставит целый ряд существеннейших проблем, характеризующих передовую и почетную роль Глинки в становлении русской музыкальной классической культуры.
В первую очередь Стасов глубоко и верно вскрывает народно-национальные основы творчества Глинки, его чисто русский склад мышления, его понимание народной песенности.
Шаг за шагом, начиная с детских лет композитора, Стасов подробнейшим образом раскрывает, как растет у Глинки осознание величия и глубины характера русского народа, русской природы. В этом отношении Стасов смело поставил на первое место глубокий патриотизм и любовь Глинки к своей родине, которые явились основным руководящим стимулом для создания им новых прогрессивных форм музыкальных произведений, столь мощно двинувших вперед русскую культуру.
Не вдаваясь детально в специальный анализ интонационной сущности музыки Глинки и его творческого метода (что блестяще и глубоко проницательно было выполнено лишь в наше советское время академиком Б. В. Асафьевым в его работе «Глинка»), Стасов в целом очень ярко и полновесно осветил художественно-образную сторону музыки Глинки.
Описывая подробно жизненный путь композитора, Стасов создал многообразный и очень теплый образ М. И. Глинки как человека и как художника.
Но наряду с бесспорно ценнейшими и правильными высказываниями Стасова о Глинке, в его работе имеются и неверные положения. Это относится, главным образом, к оценке Стасовым оперы Глинки «Иван Сусанин». Особенно, если принять во внимание сложность политической обстановки России в тот период, то станет ясно, что Стасов здесь явно недооценивает всю глубину и смелость драматургической концепции «Сусанина» как народной музыкальной драмы. Об этом с достаточной полнотой говорит полемика Стасова и Серова, проведенная ими вокруг понимания и трактовки отдельных сторон творчества М. И. Глинки.
Широко пользуясь методом цитирования подлинных материалов М. И. Глинки («Записки» и письма композитора), Стасов в своей монографии приводит множество личных высказываний Глинки. Необходимо отметить, что эти материалы Стасов приводит несколько пассивно, критически мало раскрывая, по выражению академика Б. В. Асафьева, «зашифрованные» высказывания самого Глинки о своем творчестве и различных событиях, связанных с ним.
Следует также указать, что эти материалы Стасовым приводятся текстологически не всегда достаточно точно. Не будучи ни в какой мере специалистом-текстологом, да и не имея по существу достаточного времени для проведения специальной работы по сличению различных вариантов текстов Глинки, В. В. Стасов часто цитирует Глинку не совсем тщательно. Разумеется, речь идет не о сознательном искажении цитируемых материалов Стасовым, а лишь о требуемой в наше время абсолютной точности текстовой стороны приводимых документов.
Стасов не был повинен в неточностях цитируемых им материалов — таково было в то время состояние науки текстологии, развившейся только в советское время, когда были предприняты разработки подлинных текстов русских классиков — писателей, поэтов и композиторов.
Кроме того, по жестким условиям цензуры того времени Стасов многие прогрессивные моменты в творческой биографии Глинки раскрыть до конца не мог. Оговаривать все неточности в цитатах у Стасова нет возможности, но указать на данную особенность литературного стиля Стасова совершенно необходимо.
Свою монографию о М. И. Глинке Стасов посвятил В. П. Энгельгардту — большому любителю и ценителю творчества Глинки. Общественная заслуга Энгельгардта состояла в том, что он первым собрал и сохранил у себя большое количество рукописных автографов Глинки. В год 10-летия со дня смерти композитора, Энгельгардт свое собрание глинкинских рукописей передал в дар в Петербургскую публичную библиотеку, положив тем самым основание доныне существующему ценнейшему архиву М. И. Глинки.
А. Н. Дмитриев
С Maria von Weber, Hinterlassene, Schriften, 1850, 3 тома (2 изд.).
Из числа этих трех первых опытов сочинения уцелели одни лишь вариации для арфы и фортепиано, которые в 1854 году вновь записаны М. И. Глинкою по воспоминаниям его сестры, Л. И. Шестаковой, игравшей эти вариации еще во время детства. — В. С.
К сожалению, они утрачены. — В. С.
Этот квартет утрачен. — В. С.
Заметим, что Глинке было уже 20 лет, когда он обратил первое внимание на правильное изучение голоса и пения. — В. С.
Этот романс называется «Моя арфа»; вновь написан на память Глинкой в марте 1855 года. — В. С.
С самого приезда своего в Петербург для поступления в пансион Глинка был принят в этом доме как родственник и обязан этому семейству большей частью своих многочисленных тогдашних петербургских знакомств. С Константином Бахтуриным был связан самою нежною дружбою. — В. С.
В мае 1828 года, в Москве у одного пансионского товарища. «Помню, — говорит Глинка, — что в этой пьесе был довольно ловкий контрапункт» — В. С.
Из числа этих трех пьес сохранилась только третья, квартет «Sogna chi crede esser felice», которая есть больше ничего, как школьное, ученическое упражнение и ничем еще не дает предчувствовать Глинку как композитора и оркестратора. — В. С.
Глинка переменил эту фразу впоследствии следующим образом: «Строгий немецкий контрапункт не всегда соглашается с пылкой фантазией». Я удержал первую форму, ибо она ближе выражает мысль Глинки. — В. С.
Раймонди был знаменит как контрапунктист еще гораздо раньше этого времени, но только Глинке не случилось почему-нибудь услыхать об этом в Неаполе. — В. С.
Осенью 1832 первые артисты миланского театра la Scala исполнили у одного приятеля Глинки сочиненную этим последним серенаду на мотивы из «Anna Bolena» для фортепиано, арфы, альта, виолончели, фагота и валторны. «Когда я услыхал соло альта, игранное знаменитым Ролла, от чистоты и верности звука у меня навернулись на глазах слезы, а он еще спрашивал моего совета. Ему тогда было восемьдесят лет, но он еще играл чрезвычайно отчетливо, верно и без тени шарлатанства». — В. С.
В Милане Глинка был знаком и довольно часто видался с Беллини. «Нередко беседовали мы с ним о немецких композиторах, с которыми он был не очень знаком, писал же по инстинктивному чувству, стараясь действовать на сердце женщин преимущественно». В 1833 году Глинка присутствовал в Венеции на всех репетициях оперы «Béatrice di Tenda»: Bellini разучивал и ставил сам эту оперу, которая, однакоже, несмотря на все старания Пасты, игравшей главную роль, не удалась. — В. С.
В этом романсе мы встречаем в первый раз употребление плагальных каденц, которые Глинка впоследствии так гениально и так часто употреблял во всех произведениях своего зрелого возраста, вскоре после «Жизни за цари». — В. С.
Надобно заметить, что вообще Глинка довольно мало слышал музыки, и особенно опер в Германии. По дороге в Италию он слышал «Фауста» Шпора, «Фиделио» и «Фрейшюца» в Ахене, но не более, как по одному разу, в Франкфурте — «Медею» Керубини; на пути в Россию «Une folie» Мегюля — в Берлине, и только. — В. С.
Однажды он фантазировал у одного католического священника так жалобно, что тот с удивлением спросил: «Как возможно в ваши лета играть так грустно?» — «Что ж делать? — отвечал Глинка, — ведь не легко быть приговорену к смерти, особенно в цвете лет». Священник этот рекомендовал ему одного доктора, гомеопата, который несколько облегчил его тогдашнюю болезнь. — В. С.
