Передо мной двое парней – и вся очередь.
Один брал все, что под руки попадало. Другой вел себя странно. Раздаточную линию прошел с пустым подносом, то и дело пересчитывая зажатую в кулаке мелочь. Подле вторых блюд притормозил, задумался. Вдруг оставил поднос, метнулся назад, к меню. Сверившись с ценами, крикнул:
– Таня, мне четыре!
Раздатчица уточнила:
– Чего четыре?
– Аааа гречки. Четыре порции.
– К гарниру-то чего?
– Подливы. Да побольше.
У короба с хлебом задержался. Взял было один кусок. Поколебавшись, прихватил еще две горбушки.
Кассирша назвала сумму: четыре рубля и семь копеек. Парень разжал мокрый кулак, ухарски выложил на круглую жестянку всю наличность. Копейка в копейку.
Как в очереди двигались, так и за стол сели одной компанией. До меня долетали обрывки разговора.
– Ты на мели, что ли?
– Да нет экономлю.
– Купить что-то задумал?
– Вроде того.
– Вещь дорогую, крупную?
Замялся мой сосед.
– Такое дело. На матч «Спартака» собираюсь. Семь червонцев дерут за билет, гады.
Покончив с трапезой, едоки дружно поднялись и направились к выходу. После футбольного болельщика тарелку и мыть не надо было. Она сияла от чистоты.
Жара несносная. В цехах нечем дышать. На дворе, под старым вязом сидят разомлевшие работницы. До конца обеденного перерыва еще четверть часа с «хвостиком». Женщины дорожат каждой минуткой. Ловят кайф, сидя в тени, на ветерке.
Полтора десятка душ молчащих женщин – случай уникальный. О заводских проблемах уже говорено-переговорено, языки онемели. А на личное, видать, и сил не осталось. Да и не время.
– Ой, девчонки, что со мной вчера приключилось, – вспомнила обидное упаковщица Катюха.
Никто головы не поднял. Знали, коль она свою музыку заведет, не то, что «огрызка» от перерыва не хватит, а и целой смены. Проблем у нее тыща. На руках ведь двое сорванцов (от разных мужиков) и еще дочь нашлась уже в законном браке. Сам же из лимитчиков, год без работы. На бирже, правда, зарегистрирован. Пособие получает. Но те деньги – кошкины слезы, которые до дома не доходят, по пути пропиваются. Такая вот у Катюхи житуха. Однако не выразить сочувствия подруге тоже нельзя.
– Что еще стряслось? – отозвалась сердобольная Пелагея Ивановна, в прошлом профсоюзная активистка с большим стажем.
Вся лавочка навострила уши.
– В автобусе оштрафовали. Как злостную неплательщицу.
– Уплотила? – вякнула Вера, жительница Подмосковья.
– А то! Два бугая навалились: «Гони десятку, не то сдадим в отделение». Отдала: «Подавитесь!» В кошельке два рубля осталось до получки.
Кто-то глубоко вздохнул, кто-то просто дух перевел.
– Как же ты теперь? – еле разжала губы молчунья Галя.
– Буду бутылки из-под пива собирать.
– Ты что, совсем?
Катюха сорвалась и затараторила, словно из пулемета.
– От жизни вы отстали. Теперь это бизнес называется. Сосед наш по площадке – настоящий ученый, доцент называется. И то не брезгует. Признался, что на стекле зарабатывает поболее, чем у себя на кафедре.
Компания ожила, задвигалась. Работницы принялись приводить себя в порядок. Появились зеркальца, помада.
– В профком завтра наведаюсь, – важничая, обронила Пелагея Ивановна. – Доложу об инциденте.
– А я слыхала, другие предприятия своим людям проезд оплачивают, – молвила Галя, из новеньких.
– Рано вопрос заострять, – начальственно изрекла профсоюзница. – Давно ль стали зарплату в срок получать? Погодим еще маленько, а там и объявим декларацию.
Тут как раз и время обеденное истекло.
– Ой, девчонки, поглядите, кто пришел! – заверещала смазливая Аленка. – Какой маленький, пушистенький.
Извиваясь, припадая животиком к асфальту, крался крохотуля-котик. Он изображал охотника. Впереди себя катил стальной шарик, напоминающий серенького мышонка.
От малейших прикосновений шарик метался из стороны в сторону. Котик при этом ярился, утробно урчал. Вдруг, дугою выгнув спину, взмыл в воздух. И уже сверху набросился на воображаемый объект охоты.
– Какой он ловкий да умненький.
– Прямо артист.
– А ведь он заводской, нашенский. Пойду молочка ему вынесу, – сказала Катерина. И как ни в чем ни бывало побежала в подсобку.
За ней и остальные потянулись, оживленно судача на ходу.
Женщинам не откажешь в проницательности. Наш брат, мужик, иной раз в упор глядит, но ровным счетом ничего не видит. А женщины вроде бы и не смотрят, однако видят насквозь. Правда, впечатления не торопятся высказывать, накапливают факты. На сей раз эмоции взяли верх.
– Таня, – обратилась к лотошнице, торгующей хлебоизделиями, работница в белом халате.
Та и бровью не повела.
– Что я хочу сказать, Таня, после налога с продаж булочка «Московская» не только подорожала, а и полегчала в весе.
– Еще чего!
Неспеша достала накладную. Нашла нужную строку:
– Как весила 95 граммов, столько же и сейчас.
– Это на бумаге, – не отступала покупательница. – Вот мы на своих аптечных в лаборатории взвесили. В каждой всего восемьдесят граммов.
Очередь загомонила. Обсуждали уже не только данный случай воровства, а весь нынешний рынок как таковой.
– Нынешняя власть слишком много воли дала торгошам. Вот они сообща и творят, что хотят.
– Помните, эта самая булочка прежде стоила всего 24 копейки. И было в ней ровнехонько двести граммов.
– Бывало, съешь ее, полдня ходишь сытый.
– От нее ванильный дух шел.
– Корочка от масла лоснилась.
– Что было, то быльем поросло.
Говорили двое или трое. Остальные слушали да слюнки глотали. Торговля застопорилась. Лотошница тоже включилась в общий разговор.
– Все от того, что наши пекари перешли на турецкую технологию, – пояснила она со знанием дела.
Тем самым как бы хвороста в огонь подбросила.
– Во-во, турецкая теперь у них технология. Где же наша?
– Потому и булочки стали, как воздушные шарики. Чуть дунешь, они летят.
– Бессовестные. Нет на них народного контроля!
Обычно расторопная и развязная, тут наша Татьяна прикусила язычок. Приняла покорно-показушный вид.
– Передам претензии хозяину.
Прошло дня три. Думаю, дай-ка проведу собственный эксперимент. Купил у Татьяны четыре булочки и отнес в главный заводской буфет на экспертизу. Буфетчица, не задавая вопросов, взвесила товар на опробированных весах. В каждой штучке оказалось ровнехонько восемьдесят граммов.
Прямым ходом направился в общезаводской профком. Председателя на месте не было. Зашел к заму А. С. Ломову. Сидел, развалившись в кресле, холеный, вальяжный. Такого товарищем не назовешь, смотрится господином. В кабинете я насчитал четырнадцать стульев. Ходоку сесть не предложил.
– Ну, что там у вас? – раздался голос раздраженного оратора.
– У нас ничего. А у вас?
Возникла нештатная ситуация. Заводской чиновник мгновенно перевоплотился в дядю-добрячка.
– Я весь – внимание!
Немного погодя господин Ломов поднялся с насиженного кресла, встал рядом со мной.
– Как мне докладывали, вы у нас на ГПЗ – новичок. Специфики нашего предприятия, естественно, не знаете. Народ же у нас хотя и вспыльчивый, однако быстроотходчивый.
Александр Иванович пытливо заглянул мне в глаза, дабы убедиться, что слова его дошли до цели и дали желаемый результат. Затем, по правилам формальной логики, от общего перешел к частному.
– Казус с булочками нам известен. Да и речь-то идет всего о трех граммах. Стоит ли игра свеч?
– Извините, о пятнадцати.
– Все равно, это такая мелочь в сравнении, скажем, с общественным спокойствием в восьмитысячном коллективе. (Силен демагог, а?) А кстати сказать, обстановка теперь на «Шарике» деловая, рабочая обстановка. Извините, не знаю вашего имени-отчества, давайте рассуждать не по-бабьи, а по-мужски. Те две дамы в очереди выплеснули свои эмоции и тотчас забыли о ЧП. Вы же, солидный товарищ, ухватились за вопрос, который яйца выеденного не стоит. Прошу, не надо у нас тут муссировать отдельные недостатки, – с нажимом произнес профсоюзный босс, видимо, любимое словцо.
Приоткрылась массивная дверь. В проеме обозначилась голова.
– Занят, занят! – завопил хозяин кабинета дурным голосом. Сделал паузу и приблизился ко мне вплотную.
– Два года назад на ГПЗ был великий раздрай. Короче – забастовка. Приостановилось производство. Народ вышел из цехов на территорию.
– Слышал. Знаю.
– А с чего началось? Пустили слух, будто в целях экономии ресурсов в систему питьевого водоснабжения пущена техническая вода. Совпало так, что у двоих животы прихватило, у кого-то, наоборот, был запор. Возникла цепная реакция или детонация, называйте, как хотите. О нас даже радиостанция «Свобода» рассказывала, – шепнул мне Ломов в самое ухо.
Какая жуткая страшилка. Да с подтекстом. Я понял: лотошница Таня находится под «крышей» заводского профкома.
