Какая жуткая страшилка. Да с подтекстом. Я понял: лотошница Таня находится под «крышей» заводского профкома.
КОРЕШ ИЗ-ЗА БУГРА ВЕРНУЛСЯ
На лестничном переходе главного заводского коридора встретились двое.
– Кого вчера я видел, Петра! Помнишь такого?
– Да мы с ним оба за «Торпедо» болели. Бочку пива выпили. Он же вроде бы за бугор подался.
– Уже вернулся. На острове Сардинии был. Три года там околачивался.
– Загорать ездил, что ли?
– Говорит, на пляже ни разу не был. На рыбокомбинате вкалывал. Теперь на рыбу глядеть не может. Там рыбу только и можно было рубать бесплатно. Все остальное против нашего дороже раза в три. За угол в общаге выворачивали сто баксов в месяц. Порядки еще те! Петьку грипп схватил, так насчет больничного и не заикайся. «Болейте, сеньор, за свой счет».
– А пишут и по телеку показывают, что Европа как сыр в масле катается. С жиру бесятся.
Андрей толкнул Колюню в плечо.
– Ты с дуба рухнул. В заводском сортире метровыми буквами написано: «Не верь ТВ!»
– Да я вообще. Чего же Петька сразу не сбег?
– Говорит, контракт по рукам-ногам связал. Условия нарушил бы – до нитки обобрали бы.
Колюню, похоже, всерьез заинтересовали похождения дружка.
– И чего еще Петька рассказывал?
– Да мы мало и постояли. Жить, говорит, в Сардинии можно, но водка страшно дорогая. Там же литры в ходу. Так если перевести на баксы, а потом на наши рубли, бутылка в стольник обходится. Потому местные пьют исключительно сухое. Да еще аперитивы. По-нашему, значит, красное.
Колюня громко сглотнул слюну.
– И чем же закусывают на Сардинии? Наверно, сардинками?
Приятель мельком глянул на часы.
– Кто чем. Рабочий класс, вроде нас с тобой, обходится креветками. А буржуи ихние, как и наши, закусывают омарами, икоркою, севрюжинкой. И конечно, пицей.
– Классно! – воскликнул Колюня. Хотя совсем не ясно было, что он имел в виду.
– Но если хочешь знать, Петро готов был отдать за горбушку черняшки весь заморский закусон. Итальянцы и понятия не имеют о ржаном хлебе.
– Да-а-а. Я б убег! К фене контракт. Ужас, как люблю московский «бородинский».
– А еще братва наша скучает там по настоящим соленым огурчикам, – продолжал Андрей. – Которые с укропчиком, с чесночком, с хренком, смородинным листиком. И еще с какой-нибудь огородней чертовщинкой.
– И такого добра там нет?
– Не, – чуть не плача произнес рассказчик. – У них там свое лекарство – маслины. Итальяшка одну ягодку съест, так и пальцы оближет. Нет, я не осуждаю. Каждому – свое.
Колюня шепотом спросил:
– И сколько же Петька там заробил? Наверно, немало?
– Кабы не десять тысяч. Хотел же комнату в коммуналке покупать. Да номер не прошел, – сказал Андрей и в подтверждение руки в стороны развел. – Он же баксы для удобства положил в «Инкомбанк», за приличный процент. Только сымать собрался – бац! – семнадцатое августа. Банк лопнул, как мыльный пузырь. Так сказали.
– Ага, поди проверь! И как же он?
– Хотел себя жизни лишить. Но одумался и вступил в отряд Ампилова. Ходит на их собрания. Митингует. Вроде бы как зло с души своей снимает. Наши видели Петра на Горбатом мосту. С лозунгом или с транспарантом. Точно не знаю, брехать же не хочу.
На остановке, что рядом с Южной проходной, из автобуса вывалилось человек двадцать. Разбились на группы. Впереди меня шли двое. Один был загорелый, черный, как весенний грач. Однако вид имел какой-то прибитый. Другой же, напротив, смотрелся как истинно русский богатырь. И видно, малый свойский, разбитной.
– Серый, а говорили, что ты в Косово завербовался.
– Ты чего! Дома дел полно, – ответил чернявый.
– Хорошо сказал! А на «Шарике» группа контрактников подбирается. С зиловцами в Югославию едут, братьев-сербов выручать.
– Туфта очередная.
– Своими глазами тот список видел. Условия подходящие: тыща баксов «зеленых» в месяц.
– Записался?
– Хотел. Светка восстание подняла. Заявила: «Если собрался уходить, прямо так и скажи. А не виляй, как пес побитый».
– Ну, Стаc, и женка у тебя. Умна, как Хакамада.
Стаc нервно выколупнул из тюбика жевательную таблетку. Часто задвигал челюстями.
– Это еще не все. Светка ультиматум поставила. Если подамся на Балканы, на другой день она аборт сделает.
– Ни фига себе! А формулировка?
– Чисто бабская. «Не хочу, – говорит, – вдовой оставаться в расцвете лет с двумя малышами на руках».
Парни неспеша миновали проходную. Можно было подумать, что не на смену идут вкалывать, а со скуки прохлаждаются.
На перекрестке мы снова встретились.
– Одна тонкость есть, – рассуждал Стаc. – Я же сына жду. И уже есть полная гарантия.
– Бабки обычно надвое гадают.
– Светка к ученому экстрасенсу ходила. Заверил на девяносто процентов, что будет мужик.
Сергей обронил:
– Наука теперь все может. Пол будущего ребенка можно заказывать еще до поцелуя.
Посмеялись, толкая друг друга.
– Наследника-то, как думаешь назвать?
– Аркадий.
– Ишь ты. Имечко такое, ко многому обязывает. Значит, Косово по боку?
– Вычеркнул свою фамилию из списка. – Помолчав, добавил: – Только уговор – не болтать. Тем более, что еще одна причина есть. Надежные люди предупредили: в натовской армии нет казенной кормешки. За все плати сам. Во жлобы!
– А ты чего хотел. У капиталистов – порядки капиталистические. Я лично это уже давно усек.
– Это называется так: «Нашим салом и нас же по сусалам!»
– Пошли ты их, Серый, подальше. Но на крестины не забудь меня позвать. Аркадий – хорошее имечко.
Кроме казенного профкома, на ГПЗ недавно заявил о себе профком альтернативный. «Защита» называется. Народец там подобрался боевой да зубастый. Заводское начальство делает вид, будто ничего особенного под крышей «Шарика» не существует. Рабочие, со своей стороны, тоже вид делают: ни о чем «таком» знать не знают, слыхом не слыхивали. Между тем, идет противостояние.
У литейного цеха собственный информационный стенд. В конце дня, проходя мимо, вижу: половину доски заняла «Молния». Восклицательных знаков на ней больше, чем слов: «Наша взяла!!! Сычев выиграл дело в суде!!! Отныне „вредники“ будут гулять не 27, а 36 дней в году! Ура-а-а!!!»
Стою, глазами хлопаю, ничего не понимаю. Рядом работяга чумазый, в вязаной спортивной шапочке вполголоса читает афишку. На лице нескрываемая радость, как у футбольного болельщика после победного матча.
Наши взгляды встретились.
– Молодец Сычев! – и потряс кулаком. Еще раз сказал «молодец» и молодцевато пошел своей дорогой.
Попахивало сенсацией. Не дойдя до редакции, я уже все знал о скандальной выходке молотобойца Сычева.
От скуки Сергей вечером листал брошюрку с текстом КЗОТа. Штука сия как бы не мудреней «Талмуда» и «Фауста» Гете вместе взятых. В некий миг кузнеца озарило: заводская администрация вкупе со своим профкомом извратили смысл 68-й статьи. Речь в ней шла о «вредниках», кто занят на особо опасных для здоровья участках производства. Оказывается, что среди жалких льгот им положен нестандартный отпуск, продолжительностью в 36 рабочих дней. А льготу зажилили! В натуре перепадало всего 27. Обман.
Другой бы на его месте, опорожнив бутылку «бормотухи», поднял хай. Сергей не стал бузить. Как трезвомыслящий и законопослушный, сочинил он в поте лица челобитную. Одну отнес в комиссию по трудовым спорам, другую – в отраслевой горком профсоюза. Те и другие отреагировали быстро, ответ же был издевательский: не будь ты, парень, умней других.
Обида взяла. Еще и еще раз проштудировал Сычев «зловредную» статью. И лишний раз убедился в своей правоте. На том не успокоился. Теперь, однако, взял планку повыше. Обратился с письмом в ЦК профсоюза работников автомобильного и сельхозмашиностроения: дескать, рассудите, добрые люди!
Господа, выдающие себя за друзей народа, не стали в открытую конфликтовать с настырным правдоискателем. Переадресовали его запрос своим поделыцикам – в Министерство труда. Ну а те, приосанившись, провели оч-ч-чень серьезную и совершенно независимую проверку-экспертизу. И выдали заключение: тринадцать с половиной строк словоблудия, коему позавидовал бы Иудушка-Горбачев.
За поединком коваля из кузнечного цеха следил во все глаза весь завод. Поначалу осторожно, с оглядкой, чтобы не навлечь гнева начальства. Когда же поняли, что Сергей неуступчив, твердо стоит на своем, открыто приняли его сторону. И вот наконец желанная победа: одна на всех!
Со стороны хорошо было видно, как возле информационного стенда кучкуется народ. Хлопали один другого по плечам, обменивались рукопожатиями, многозначительно улыбались. Будто на ГПЗ праздник в будний день. Теперь такое редко, но вот же бывает.
Однажды меня срочно позвали к заместителю генерального директора по экономике Соловьеву. В приемной уже дожидались двое или трое. Наша участь телячья: сидим, ждем. Но ушки на макушке. Сквозь приоткрытую дверь кабинета просачивались обрывки разговора. Чувствовалось, атмосфера там наэлектризованная.
