Да, именно в Беларуси и России закладывался тот фундамент, который сегодня подвигнул Заборова к освоению вершин мирового искусства. В 1949–1954 годах он учился в Художественном училище в Минске. Затем – в Репинском институте в Ленинграде. В 1961 году Заборов окончил белорусскую Академию искусств. До недавнего времени его имя, члена Союза художников СССР с 1962 года, вычёркивалось из энциклопедий и справочников. Теперь – другое дело…
Но каким был путь художника до своей первой масштабной выставки на родине? Уже в 1983 году «молодого» эмигранта представили выставкой в парижской галерее Клода Бернара. Ещё через два года – выставка в немецком музее «Мальтиденхох». В 1986-м с картинами Заборова знакомила токийская галерея «Арт-Поинт». В 1991-м – парижская галерея «Манн», галереи и музеи Амстердама, Токио. В 1992–1994 годах – ежегодные выставки в галере Париса Тригано (Париж)… Один за другим выходят альбомы нашего земляка во Франции и других странах мира.
…Впервые после отъезда в 1980 году Борис Заборов приехал в Минск тринадцать лет назад. Тихой и негромкой была та встреча с родиной, друзьями. Несколько дней художник провёл и вовсе в деревне под Минском, у одного из своих друзей. Внешне встревоженный, нарочито застёгнутый на все пуговицы, Борис Заборов дал тогда несколько интервью белорусским газетам. Довелось и мне побеседовать с художником. Я спросил у мастера:
– Каким вам видится белорусское искусство с парижской высоты?
– На этот вопрос я не могу дать конкретного ответа, – сказал он, – потому что я его не знаю – современного белорусского искусства. То, что я знаю, думаю, является какой-то его незначительной частью. Я знаю художников, выставки, которые они устраивают во Франции. Несколько молодых художников. Уверен, что это ни в коей мере не характеризует современное белорусское искусство. Если разговор вести об искусстве, которое существовало до моего отъезда, то кроме официального искусства ничего большого в Беларуси я не видел, к огромному сожалению.
– Вы не видели искусства, которое выходило бы за рамки официальной идеологии?
– Я знал всех художников, все их мастерские. Думаю, что и такого, закрытого искусства высокого уровня всё же не было. Если в поэзии, литературе правдивость, смелость, открытость существовали, то в изобразительном искусстве – нет. Извините, но этого не было.
– Казалось бы, в литературе тяжелее было пробиться. Написать искренне можно, а вот напечатать…
– И как это не удивительно… Помню случай, когда отдел культуры ЦК и Министерство культуры решили вместе с Союзом художников осуществить смелый шаг – провести весеннюю выставку без жюри. Это было революционное событие в жизни белорусского искусства. Дали право членам Союза художников выставить по одной картине. И что? Это была самая уничижительная выставка, которую я видел. Я хочу сказать, что самый жёсткий цензор сидел у людей внутри. Это очень показательный пример.
Уехав из Минска, Заборов пренебрёг всем во имя искренности и честности в искусстве. Наверное, ему это удалось. Глядя на его работы, я в очередной раз подумал о том, что большое видится на расстоянии.
Посол Франции в Беларуси Мишель Рэнери в канун выставки сказал о Заборове: «В пространстве современного искусства творчество Бориса Заборова, художника белорусского происхождения, живущего во Франции уже многие годы, занимает особое место. С ностальгическим чувством соединяя в своём творчестве тему памяти и пейзажи своего детства, он не пытается привлечь внимание современным характером своей живописи, но достигает её универсального воплощения». А в каталоге, изданном к выставке, министр культуры Франции Фредерик Миттеран пишет: «Борис Заборов со скрупулёзностью этнолога и энтомолога собирает и сохраняет следы присутствия человека в мире – прежде чем сделать их главным наполнением своих картин. Художник эти работы называет маленькими «островками покоя». Это рукописи, книги и архивы, которые не сгорают, это целые культуры, засыпанные землёй в ожидании воскрешения, это как бы забытые Богом северные деревни с уникальными образцами русского зодчества, картины, сохранённые бескорыстной любовью коллекционеров.
Всё это – звенья одной непрерывающейся цепи, которая есть наша культура и, быть может, единственное оправдание нашего земного бытия».
Французский министр напомнил нам, что у Бориса Заборова есть своя связь с Русским Севером, его работы хорошо знают в Архангельске. Будем надеяться, что картины Бориса Заборова останутся в памяти не только выставкой, а непременно составят ещё и альбом теперь уже минского издания.
Кирилл ЛАДУТЬКО
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Два века белорусской поэзии
Совместный проект "ЛАД"
Два века белорусской поэзии
Белорусская гуторка
Белорусская гуторка – специфический жанр новой белорусской литературы – возникла на фольклорной основе в 30–40-е годы ХIХ века и получила широкое распространение во второй его половине. Гуторки поднимали актуальные вопросы народной жизни и морали.
Написанные в беллетризованной форме или в форме разговора двух или нескольких лиц, гуторки, в основном анонимные, объясняли простому народу проблемы общественной жизни, критиковали существующие порядки, чем воздействовали на общественное сознание. Гуторки пользовались большой популярностью среди простого люда.
«Гуторка Данилы со Степаном» написана накануне крестьянской реформы 1861 года. Она ярко и образно показывает отношение белорусских крестьян к грядущим переменам.
Впервые «Гуторка Данилы со Степаном» была опубликована в журнале «Русская старина» в 1886 году.
Гуторка Данилы со Степаном
Встретился Данила в праздник со Степаном,
Под забор присели на межу с бурьяном,
Ну и, как при встрече подобает людям,
Завели беседу: «Как жить дальше будем?
Разговоры ходят по белому свету,
От ксендза я тоже слышал новость эту,
Что хотят дать волю всем нам без отклада,
Только вот с панами никакого слада.
С чем одни согласны, то другим немило,
Как быки рогами – их столкнулась сила.
Царь их понуждает, а они мухлюют,
Сговорясь друг с другом, так царю толкуют:
«Как же это можно, наисветлейший пане, –
Мужику дать волю – куда это гоже?
Натворит такого, не приведи Боже!
Над ним днём и ночью кнут хороший нужен,
Да чтобы лежали розги у конюшен.
Не будет угрозы – не будет испуга:
Сами же порежут, перебьют друг друга.
Мужик без горелки дня прожить не может,
Ну а как напьётся – не приведи Боже!
Если он почует, что управы нету,
Пьянкой сам себя же и сведёт со свету.
Пьяный он забудет обо всём на свете,
И что хлеба нету, и что дома дети.
Если ж он под паном, то пана боится,
Хоть и не наказан, зато надрожится.
Он при пане слова лишнего не скажет,
Потому что знает, пан за всё накажет…»
Вот, брат, как красиво паны врать умеют,
Плести небылицы о нас царю смеют.
Им ведь это костью стоять в горле будет,
Если мужик волю без панов добудет.
Вот царю и шепчут, врут на каждом слове,
Ну а царь им верит, ведь они – панове.
Мы же народ тёмный, мучимся в неволе,
Жизнь клянём, не ради своей горькой доли.
Хотя даже деды о том не слыхали,
Чтоб над мужиками паны не стояли.
Только ведь сегодня всё иначе вроде,
Сермяг меньше стало, сюртук сейчас в моде.
Лопнут они, треснут…Скоро их не будет,
Царь вести стал речи о мужицком люде:
Чтоб над мужиками только царь был паном,
Чтоб не называли мужика все хамом.
Да, Степане, время то не за горами,
И нас будут тоже называть панами,
И паны нам будут кланяться учтиво,
Мы же, не сняв шапок, ходить будем мимо.
И урядник тоже весь свой форс остудит,
