самообогащением, которые британская компания создавала для агентов голландской ОИК в Азии. Низкий уровень автономии, которым обладали агенты ОИК, и высокий уровень автономии для плантаторов ВИК способствовали нидерландскому доминированию в период колонизации, но в дальнейшем подрывали нидерландское могущество в Азии и на Американском континенте.
Отсутствие сильной центральной власти также делало невозможным сдерживание оттока нидерландского капитала за рубеж. Тот масштабный запас капитала Нидерландов, который был конечной основой их финансовой гегемонии, сохранявшейся и после того, как голландцы уступили первенство в производстве и торговле британцам, стал вместо этого источником рентных доходов (которые всё в большей степени поступали извне) для нидерландских элит, из-за чего их семейные интересы к середине XVIII века резко разошлись с интересами их страны. [294]
Нидерландцы утратили гегемонию и вступили в период упадка не потому, что не осознавали природу конкуренции со стороны британцев. Не было там и недостатка понимания того, каким образом структуры нидерландского государства, а также ВИК и ОИК препятствовали необходимой адаптации. Однако элиты сохраняли своё неприступное могущество для защиты своих частных интересов даже ценой собственного коллективного будущего. Теперь необходимо рассмотреть, выстроили ли элиты Британии и США аналогичные структурные защитные механизмы для своих привилегий, и проанализировать, каким образом эти привилегии формировали британские и американские ответы на экономические и геополитические вызовы.
Глава 5
Британия: исключительный реформизм
Британия начала создавать свою империю в период обострённых конфликтов между элитами внутри страны и добилась гегемонии после того, как эти конфликты были разрешены путём появления стабильной структуры, включающей множество элит. Устойчивость британской гегемонии была уникальным случаем — она длилась с конца XVIII по конец XIX века, [295] а наиболее исключительным моментом была способность Британии осуществлять реформы, которые поддерживали её гегемонию на протяжении промышленной революции.
Задача этой главы заключается в том, чтобы проследить и объяснить цепочки непреднамеренных изменений, запущенных элитными конфликтами и альянсами, которые сначала сформировали Британскую империю, далее достигли кульминации в столетие британского доминирования, а затем увенчались утратой этого первенства за несколько десятилетий до того, как гегемонии достигли США. Материал этой главы излагается в хронологическом порядке. Сначала мы проследим конфликты элит в Британии в XVI и XVII веках и продемонстрируем, каким образом эти конфликты породили стабильную структуру множества элит после гражданской войны и Славной революции. Далее будет объяснено, каким образом структура внутренней элиты формировала политику и возможности государства и задавала формы британского колониализма и торговли во время «Первой империи» [296] — в период между завоеванием и заселением первых британских колоний до Американской революции и Наполеоновских войн. Я противопоставляю особую динамику переселенческих и зависимых колоний и их различающиеся воздействия на британскую политическую экономию.
Далее в этой главе мы сосредоточимся на эпохе британской гегемонии в XIX веке. Нами будут выявлены колониальные элиты «Второй империи» Британии — промежутка между завершением Наполеоновских войн и Первой мировой войной — и проанализированы их взаимодействия со сложившимися внутренними элитами и восходящей финансовой элитой. Следуя структурному шаблону, представленному выше в таблице 1.2, я отдельно рассмотрю степень автономии колониальных элит от чиновников метрополии и влияние колониальных элит на экономику и политику внутри Британии. В соответствии с предположением, сделанным в главе 1, мы увидим резкий контраст между моделью переселенческих колоний Британии и моделью, характерной для Индии и других зависимых колоний.
Как выяснили британские историки (наиболее известные работы на эту тему принадлежат Питеру Дж. Кейну и Энтони Г. Хопкинсу), земельная элита и финансисты лондонского Сити на протяжении XIX века поддерживали тесный альянс — утверждается, что эти связи формировали и стабилизировали британскую имперскую политику. Интерпретация Кейна и Хопкинса остаётся преобладающей, однако она не объясняет, почему данный альянс был прочным. [297] Как следствие, эти авторы не могут объяснить, какие силы (внутренние или исходившие от колониальных элит) в конечном итоге нарушили этот альянс или сделали его менее эффективным для поддержания британского доминирования. Эта лакуна в исследовании Кейна и Хопкинса, в свою очередь, ослабляет попытки объяснения упадка британской гегемонии. Как будет показано ниже, в большинстве существующих работ упадок Британии связывается с такими «богами из машины», как имперское перенапряжение, восхождение экономического могущества США или Германии либо издержки Первой мировой войны.
В заключительных разделах этой главы акцент на механизмах отношений между элитами внутри метрополии и элитами Британской империи обеспечит основу для объяснения как уникально долгой гегемонии Британии, так и её прекращения в последние десятилетия XIX века. Оно состоялось задолго до того, как значимыми соперниками Британии стали Соединённые Штаты или Германия, до того, как Британия была отягощена издержками Первой мировой войны, и до того, как по окончании мировых войн «осмелевшие демобилизованные солдаты присоединялись к учителям, юристам, профсоюзным деятелям и государственным служащим, формировавшим националистические движения в колониях», которые и развалили Британскую империю. [298]
Кроме того, анализ элит позволяет понять источники «финансиализации» британской экономики в метрополии и империи, а также установить, какими способами финансы и политическое могущество финансистов сначала вносили свою лепту в британскую гегемонию, а затем её ослабляли. Эта глава — а на деле и вся книга — может рассматриваться в качестве попытки осмысления центральной роли политики в восхождении и падении империй и гегемонов. Тем самым мы принимаем вызов, сформулированный Арриги, авторство которого сам он переадресовывает Фернану Броделю — «[оставить шумную и прозрачную сферу рыночной экономики и] вместе с владельцем денег спуститься в другие сокровенные недра, которые открыты только для обитателей верхнего этажа и закрыты для тех, кто ниже рынка. Здесь владелец денег встретит владельца не рабочей силы, а политической власти». [299] Мы обнаружим, что именно взаимодействия между элитами, локализованными в рамках различных институтов и имеющими в своём распоряжении различные виды власти, формировали ту геополитическую капиталистическую динамику, которая сначала привела Британию к доминированию, а затем ликвидировала её гегемонию.
От феодализма к капитализму и колониализму
До Реформации для Англии была характерна трёхкомпонентная структура элиты. Короли, светские землевладельцы и духовенство контролировали поместья (manors) на локальном уровне, при этом монархия и церковь также контролировали правовые системы, регулировавшие права земельного владения всеми поместьями. У всех трёх элит имелась возможность изымать доходы и труд у крестьян. И короли, и светские землевладельцы имели
