Опасение вызывало, в частности, то, с каким напором правительство стремилось обеспечить свой контроль над СМИ. В добавление к официальному агентству ТАСС правительству было подчинено агентство печати «Новости» и принадлежавшая Верховному Совету «Российская газета». Была предпринята и попытка создать на базе бывшего парламентского телевидения правительственный канал. И в прессе, и в президентских структурах настороженность вызывал и бурный рост правительственной пресс-службы. В пресс-службе президента работало всего 15 человек, и Ельцин не желал ее расширения. Численность правительственной пресс-службы вскоре была доведена до 100 человек. Ей были выделены крупные материально-технические ресурсы, в том числе бывшего Верховного Совета. Тогдашний руководитель пресс-службы Валентин Сергеев получил ранг министра. Демократическая пресса, Союз журналистов забили тревогу по поводу того, что создается некое подобие министерства пропаганды. Многие главные редакторы откровенно говорили мне, что опасаются нажима со стороны правительства.
Я информировал Ельцина о ситуации и получил от него указание сделать предостерегающее заявление.
«Президент России озабочен выявившейся тенденцией к монополизации СМИ… Он полностью солидарен с Союзами журналистов России и Москвы, которые предостерегают против попыток ряда структур власти сузить поле гласности…».
Ситуация усугублялась тем, что журналисты, напуганные пропагандистскими аппетитами Совета министров, страшно раздули эту историю. Тем не менее, несмотря на это уточнение, В. С. Черномырдин чувствовал себя обиженным, и наши отношения на некоторое время омрачились.
В человеческом плане положение осложнялось и резкой взаимной неприязнью между Черномырдиным и М. Н. Полтораниным, который по-прежнему оставался «глазом президента» в сфере СМИ. В конечном итоге Борис Николаевич, не желая усложнять отношения с премьером, освободил Полторанина от должности руководителя Федерального информационного центра «в связи с избранием депутатом Государственной думы». Двумя неделями ранее уволен был и председатель государственной телекомпании «Останкино» Вячеслав Брагин, который считался «человеком» Полторанина.
Против отстранения В. Брагина в команде президента никто возражать не стал, несмотря на добрые личные отношения. Будучи человеком демократических убеждений и безусловным сторонником Ельцина, в политике и в администрации он оказался человеком не сильной воли, не умеющим защищаться и противостоять давлению. 16 декабря 1993 года был подписан Указ президента об увольнении, а сам Брагин не был об этом даже поставлен в известность. Я предлагал Илюшину задержать выпуск Указа на пару дней, чтобы провести отставку более корректно. Не хотелось допустить, чтобы Брагина сделали «козлом отпущения» за общий грех демократов. Виктор Васильевич, однако, настоял, чтобы Указ был выпущен немедленно. Я едва успел предупредить Брагина по телефону. Это избавило его от унизительной ситуации, когда узнаешь о собственной отставке из выпуска новостей.
Пост председателя «Останкино» президент предложил Александру Николаевичу Яковлеву. Для Ельцина это было знаменательное и, видимо, непростое решение.
Имя и политический образ А. Яковлева неразрывно связаны с эпохой Горбачева. Он был душой «перестройки», ее идеологом. В этом смысле его можно было бы назвать русским Дэн Сяопином. Но все, что было связано с Горбачевым, вызывало у Ельцина острую неприязнь. В старой команде Ельцина культивировалось острое неприятие Горбачева. Если о человеке хотели сказать плохо или блокировать его приход в Администрацию президента, достаточно было упомянуть, что он «горбачевец». Это звучало почти как ругательство. В условиях острого кадрового дефицита это крайне обедняло резерв, из которого Ельцин мог черпать людские резервы. Вместе с тем, в команде Горбачева времен перестройки было немало одаренных и опытных людей. К моменту прихода Горбачева к власти советская номенклатура, за исключением самого высшего слоя — членов Политбюро, — формировалась из интеллектуальной советской элиты. Пришедшие вместе с Ельциным в Кремль люди, особенно «свердловского розлива», конечно же понимали, что им не выдержать интеллектуальной и профессиональной конкуренции горбачевских кадров. Отсюда и резкое, почти патологическое отторжение людей горбачевского призыва. Я думаю, что только шок октября 1993 года заставил Ельцина критически взглянуть на часть своего политического окружения и по-новому подойти к формированию политической команды.
Антигорбачевская кадровая «блокада» в основном была снята.
Чтобы обсудить сложившуюся ситуацию, в том числе и в сфере кадров, уже через четыре дня после выборов по инициативе помощника президента Ю. М. Батурина в Кремле было проведено неформальное совещание с приглашением ряда экспертов. В совещании участвовали Ю. Батурин, А. Лившиц, Э. Паин, Л. Смирнягин, А. Мигранян, С. Караганов, Г. Сатаров, В. Костиков. С опозданием присоединился В. Илюшин.
Дискуссия была совершенно неформальной. Острее всего стоял вопрос о том, как относиться к Жириновскому. Тогда еще никто не мог предположить, что он сам так нерасчетливо разменяет плоды действительно внушительной победы на свои одиозные выходки в Государственной думе. К его победе мы отнеслись серьезно и полагали, что после выборов он проделает определенную эволюцию в сторону умеренности и серьезности. Вопрос стоял так: можно ли сотрудничать с ним в парламенте? Возможно ли политически и этически взаимодействовать с ним, предотвращая его сближение с коммунистами?
Нам внутренне импонировала известная фраза Анатолия Чубайса, брошенная им по горячим следам выборов в парламент: «Я никогда фашисту не подам руки и не буду в одном правительстве с фашистом». Но прагматика принуждала нас искать пути взаимодействия с новым «плохим» парламентом, где жириновцы, опираясь на результаты голосования, громко требовали своей доли власти.
Наиболее разумное, на мой взгляд, предложение в ходе дискуссии сформулировал Александр Яковлевич Лившиц. В то время он еще не был назначен помощником президента по вопросам экономики, но активно участвовал в выработке позиций. «Президент не должен фиксировать своего отношения к Жириновскому», — сказал он.
Были и иные высказывания: «полностью игнорировать», «уничтожить в полгода как феномен». На этом совещании, пожалуй, впервые прозвучало мнение о необходимости отставки А. Козырева. Беда была в том, что у А. Козырева не было достаточного авторитета в других государственных структурах, и это исключало возможность координации внешней политики с другими и, прежде всего, силовыми министерствами. На этом совещании, кстати, в полной мере проявилась неудовлетворенность и работой Совета безопасности. Высказывалось мнение, что этот орган должен быть мощным инструментом президентской власти.
С точки зрения расстановки сил внутри президентской команды, это совещание было интересно еще и тем, что оно четко выявило, кто является генератором идей внутри Кремля. Ю. Батурин и Г. Сатаров образовали мощный политический тандем, к которому на фланге экономики вскоре присоединился А. Лившиц. Непосредственно в президентской команде на уровне помощников появились люди, сила которых состояла в том, что они умели не заглядывать в глаза президенту и угадывать его желания, а формулировать независимое мнение и отстаивать его перед президентом.
Позитивное по сути, это перераспределение политического веса в Службе помощников привело, однако, к серьезному усложнению психологического климата. Первый помощник президента Илюшин, пользовавшийся огромным доверием Ельцина, почувствовал в новой расстановке сил угрозу своему почти безграничному тогда административному могуществу. Если раньше соперничество внутри президентской команды шло главным образом по линии Филатов-Илюшин, Илюшин-Коржаков, Коржаков-Филатов, то теперь борозды пролегали внутри самого узкого круга помощников президента. Неписаная этика не позволяла нам выносить эти домашние неприятности на суд президента или делать их достоянием гласности. Борис Николаевич обо всем догадывался. Не исключаю, что в этом проявлялась тактика лидера, имеющего огромный номенклатурный опыт. Поддержание напряженности внутри команды многие специалисты по управлению рассматривают как явление позитивное, дающее возможность «вождю» играть на внутренних противоречиях. Характерно то, что президент сам почти ни разу не опроверг многочисленные слухи об очередной «неминуемой» отставке С. А. Филатова, поручая это делать своему пресс-секретарю. Он как будто бы искусственно поддерживал неустойчивость этого крупного государственного деятеля.
В этой связи вспоминается один более поздний эпизод, который произошел в день возвращения президента из Неаполя, где Ельцин участвовал во встрече «большой семерки». Было 10 июля 1994 года. Филатову в тот день исполнилось 56 лет. О дне рождения главы Администрации президента говорили еще на борту самолета на подлете к Москве. Приземлились, как всегда, во «Внуково-2». Обычно при возвращении из заграничной поездки Борис Николаевич любит вкратце рассказать встречающим его членам правительства о ходе переговоров и о «достигнутых результатах». Чаще всего разговор происходит стоя, после чего все разъезжаются по домам.
