СОКОЛОВСКИЙ: Где подлинное завещание Гитлера?
КРЕБС: Тремя лицами унесено за Берлин в три пункта. Пункты могу назвать после того, как спрошу.
СОКОЛОВСКИЙ: Где сейчас Гудериан?
КРЕБС: Под Мюнхеном.
СОКОЛОВСКИЙ: Почему обращаетесь только к нам, а не к союзникам тоже?
КРЕБС: Нет других средств».
Затем, видимо, уставший Долматовский приписал: «Продолжение у В. Вишневского».
Что ж, продолжим:
«Приехал генерал армии Соколовский. Ему докладывают о самоубийстве Гитлера, о завещании, о Денице, Бормане и т. д.
Звонок…
ЧУЙКОВ (берет трубку): Снова докладываю о Гиммлере. Кребс считает, что это был удар предателя. Они якобы не знали. У него все тот же лейтмотив: Гиммлер, услышав сообщение о смерти Гитлера, создаст свое незаконное правительство. Где подлинник завещания? Они говорят, что в Берлине. Немцы хотят создать новое правительство, иначе будут драться до последнего. Где Гудериан? Он в санатории в Южной Баварии. Где Геббельс? В Берлине. Где бумаги? Направлены маршалу.
СОКОЛОВСКИЙ (к Кребсу): Когда вы объявите о Гитлере и Гиммлере?
КРЕБС: Тогда, когда мы придем к соглашению с вами о новом правительстве.
СОКОЛОВСКИЙ: Маршал считает, что сначала надо объявить Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам.
КРЕБС: Я готов это сделать, это очень умный совет. (Он оживился.) Это можно сейчас же сделать с разрешения доктора Геббельса. Я снова прошу послать полковника, чтобы оповестить его об этом же.
ЧУЙКОВ: Я бы просил передать Геббельсу, что до капитуляции не может быть нового правительства.
КРЕБС: Сделаем паузу. Создадим правительство…
ЧУЙКОВ: После полной капитуляции.
КРЕБС: Нет.
СОКОЛОВСКИЙ: У вас есть Геббельс и другие — и вы сможете объявить капитуляцию.
КРЕБС: Только с разрешения Деница, а он вне Берлина. Мы могли бы послать Бормана к Деницу, как только объявим паузу. У меня нет ни самолета, ни радио.(Атмосфера накаляется.)
ЧУЙКОВ: Сложите оружие, потом будем говорить о дальнейшем.
КРЕБС: Нет, это невозможно. Мы просим перемирия в Берлине.
ЧУЙКОВ: У вас есть коды, шифры и так далее?
КРЕБС: Они у Гиммлера. Если вы разрешите паузу — мы придем к соглашению.
ЧУЙКОВ: Только на основе капитуляции, после которой Дениц сможет прийти к нам, как это сделали вы.
КРЕБС: Надо Деница вызвать сюда. Пропустите его.
СОКОЛОВСКИЙ: Капитулируйте — и мы пропустим его немедленно.
КРЕБС: Я не полномочен это решить.
ЧУЙКОВ: Немедленно капитулируйте. Тогда мы организуем поездку Деница сюда.
КРЕБС: Сначала связь с Деницем, потом капитуляция. Я не могу без Деница капитулировать. (Подумав.) Но я все же мог бы спросить об этом Геббельса, если вы отправите к нему полковника.
СОКОЛОВСКИЙ: Итак, мы пришли к следующему: немецкий полковник идет к доктору Геббельсу узнать, согласен ли он на немедленную капитуляцию?
КРЕБС (прерывая): Будет ли перемирие, или до перемирия Геббельс должен согласиться на капитуляцию?
СОКОЛОВСКИЙ: Мы не разрешаем запрашивать Геббельса о перемирии.
КРЕБС (снова упирается): Без Деница ни я, ни Геб-бельс не можем допустить капитуляцию.
ЧУЙКОВ: Тогда вы не создадите правительство.
КРЕБС: Нет, надо создать правительство. Потом решать вопрос о капитуляции.
ЧУЙКОВ (звонит маршалу Жукову): Докладываю о ситуации. Кребс настаивает на своем. Так. Значит, ждать? Без Деница он не хочет, а Дениц якобы ничего не знает о событиях. Кребс просит ему обо всем сообщить. Тогда будто бы последует решение. Послать полковника или другое лицо к Геббельсу, а потом, может быть, послать человека к Деницу? Машиной в Мекленбург и обратно 200 километров. Послать за ним нашего офицера — Дениц может ждать его на линии фронта?
(Слышны артиллерийские выстрелы… Пауза. Нас — четырнадцать человек, из них трое — немцы.)
ЧУЙКОВ (по-прежнему у аппарата): Удобнее ехать полковнику. Есть!
(Кребс что-то быстро пишет в тетрадку.)
КРЕБС: Можно ли мне поговорить с полковником?
ЧУЙКОВ: Пожалуйста.
(Кребс и полковник фон Дуфвинг вышли. Скоро вернулись.)
ЧУЙКОВ (берет трубку): Приказываю связать наш батальон на переднем крае с немецким батальоном и дать Геббельсу с нами связь.
КРЕБС: Правительство Германии должно быть авторитетным.
ЧУЙКОВ: А вы считаете, что при полном поражении Германии еще сохранился авторитет Гитлера?
КРЕБС: Вы видите наши страдания. Может быть, авторитет фюрера несколько меньше, но он еще велик. Его мероприятия никогда не смогут измениться. Новые люди, новые правительства будут основываться на авторитете Гитлера.
(Какой-то фанатик! Он говорит серьезно. На мундире — генеральские красные петлицы с золотом, узкие погоны, ленточка зимы 1941 года, «риттеркройц»,[31] ордена, железный крест. Лысая голова.)
КРЕБС (продолжает): Может быть, база будет шире, демократичней. Я это допускаю. Но мы хотим сохранить себя. И если Англия и Франция будут нам диктовать формулы капиталистического строя — нам будет плохо. (Эк, куда загнул!)
ЧУЙКОВ: Мы не хотим уничтожать немецкий народ, но фашизма не допустим. Мы не собираемся убивать членов национал-социалистской партии, но распустить эту организацию надо. Новое германское правительство должно быть создано на новой базе.
КРЕБС: Я думаю, уверен, что есть только один вождь, который не хочет уничтожения Германии. Это — Сталин. Он говорил, что Советский Союз невозможно уничтожить, и так же нельзя уничтожить Германию. Это нам ясно, но мы боимся англоамериканских планов уничтожения Германии. Если они будут свободны в отношении нас — это ужасно.
ЧУЙКОВ: А Гиммлер?
КРЕБС: Разрешите говорить прямо? Гиммлер думает, что германские войска еще могут быть силой против Востока. Он доложил об этом вашим союзникам. Нам это ясно, совершенно ясно.
ЧУЙКОВ: Тогда, господин генерал, мне окончательно непонятно ваше упорство. Драка в Берлине — это лишняя трата крови.
КРЕБС: Клаузевиц говорит, что позорная капитуляция худшее, а смерть в бою — лучшее. Гитлер покончил с собой, чтобы сохранить уважение немецкого народа.
(Трагикомическая логика!)
Мы расспрашиваем генерала о подробностях самоубийства Гитлера.
КРЕБС: Было несколько свидетелей: Геббельс, Борман и я. Труп, по завещанию, был облит бензином и сожжен. Фюрер попрощался с нами, предупредив нас. Мы отговаривали его, но он настаивал на своем. Мы советовали ему прорваться на запад.
(Дискуссия о национал-социализме, о германском милитаризме и т. д. Немецкий генерал упорен.)
10 часов 15 минут.
Огромная усталость.
Звонок. Советское правительство дает окончательный ответ: капитуляция общая или капитуляция Берлина. В случае отказа — в 10 часов 15 минут мы начинаем новую артиллерийскую обработку города.
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ДУХАНОВ: Команду я дам.
КРЕБС: Я не имею полномочий. Надо воевать дальше, и кончится все это страшно. Капитуляция Берлина — тоже невозможна. Геббельс не может дать согласия без Деница.
(Звонок… Сообщают, что посланный генералом Кребсом полковник попал под обстрел и не может перейти фронт.)
КРЕБС: Это большое несчастье. Могу ли я говорить с переводчиком? Я же просил сделать паузу.
ЧУЙКОВ: Мы не стреляем — немцы стреляют.
СОКОЛОВСКИЙ: Мы не пойдем на перемирие и на сепаратные переговоры».
На этом запись Всеволода Вишневского заканчивается. Генерал Чуйков завершил свою военнодипломатическую миссию, в которой показал себя не только полководцем, но и умелым дипломатом. Теперь ему снова предстояло вернуться к своей главной профессии. Закончилась и миссия генерала Кребса. Ему предстояло воевать только несколько часов, ибо Берлинский гарнизон уже начал переговоры о капитуляции.
Продолжение очерка:
Четыре доклада Сталину
В начале книги я рассказывал, как мне пришлось быть скромным участником великих событий, переводя те самые документы, которые привез Кребс Чуйкову. Точнее, не Чуйкову, а Жукову. Еще точнее: не Жукову, а Сталину. Из телефонных разговоров Чуйкова с маршалом ясно, что Жуков немедля информировал Верховного главнокомандующего о ночном визите начальника генштаба сухопутных сил Германии. Иначе быть и не могло.
Случай захотел, чтобы полвека спустя изрядно постаревший бывший капитан разведотдела штаба 1-го Белорусского фронта натолкнулся — уже как историк — на подлинные документы в архиве И.В. Сталина, из которых видно — каким же образом события этой ночи в Берлине стали известны в Москве, в Ставке Верховного Главнокомандования. Это была для меня волнующая встреча с прошлым.
Первый из этих документов — запись разговора, которая была принята в Москве дежурным офицером Ставки в 5 часов 05 минут 1 мая 1945 года за № д/1253. На записи жирным карандашом было рукой секретаря Сталина А. Поскребышева написано «От тов. Жукова» — и подчеркнуто. 5 часов 05 в Москве — это было 3 часа 05 в Берлине.
