Теперь уже все танки 501-го полка, в котором служил ла Фушардьер, стояли вокруг Люксембургского дворца. В наушники танкист Вилли Линке слышал резкий, сухой голос своего командира лейтенанта Клауса Куна, предупреждавшего: «Четыре танка противника движутся по улице Гей-Люссак». Линке подумал про себя: «Где эта чертова улица Гей-Люссак?» Медленно перемещая перископ вдоль горизонта, Линке наконец обнаружил силуэт самоходной гаубицы, продвигавшейся по улице справа от него. Почти в то же мгновение, когда Линке сделал свое открытие, командир гаубицы лейтенант Филипп Дюплей из 12-го кирасирского полка увидел его. Скривившись, Дюплей приказал отвести гаубицу «Моск» назад, на боковую улицу, прежде чем Линке успел выстрелить.
В трехстах ярдах отсюда джип капитана Алена де Буассье, командира роты охраны Леклерка, подъехал к площади Обсерватории. Решив выбить немцев из Люксембургского дворца любой ценой, Буассье приказал своим танкистам открыть огонь по этому зданию, в котором когда-то заседал Сенат Франции. Отдав этот приказ, молодой офицер посмотрел на стоявшее перед ним величественное здание и подумал, что это выглядело так, как будто он «только что отдал приказ стрелять по правительству».
Самое главное, подумал Буассье, это уничтожить танки. Этот неожиданный бой вынудил Леклерка разместить свой командный пункт в здании вокзала Монпарнас, а не в отеле «Крийон», как планировалось ранее. Если, размышлял Буассье, танки выйдут с территории Люксембургского дворца и двинутся в сторону вокзала Монпарнас, ничто их не остановит. «Танки, — приказал он, — ради бога, уничтожьте танки».
В своей самоходной гаубице лейтенант Филипп Дюплей слышал по радио сердитый голос капитана де Буассье. «Танки, Христа ради, уберите танки», — вновь приказал он. Слушая голос Буассье, Дюплей увидел потного солдата, выбирающегося из полугусеничной машины с белыми звездами на бортах. Это был американец. Собрав все свои знания английского языка, Дюплей попросил американца: «Извините, сэр, у вас есть базука?»
Через несколько минут, словно пара молодых людей, вышедших пропустить стаканчик в соседнем баре, француз и американец, таща между собой базуку, направились в сторону бульвара Сен-Мишель. Не обращая внимания на свистящие вокруг пули снайперов, твердой и решительной походкой они направились сводить счеты с танками Вилли Линке.
Пока Дюплей и неизвестный американец шли к своей цели, солдаты 2-й бронетанковой дивизии стягивали кольцо вокруг других немецких опорных пунктов в городе: Палаты депутатов, Министерства иностранных дел, обширного комплекса Военной школы, занимавшего более четырех городских кварталов, отеля «Мажестик» и района вокруг Триумфальной арки, площади Республики, отеля «Крийон», штаба германского ВМФ и всей украшенной колоннадами улицы Риволи, включая резиденцию Хольтица.
Прежде чем начать массированный и кровопролитный штурм этих укреплений, полковник Пьер Бийотт, получивший наконец разведданные, сообщенные прошлой ночью Бобби Бендером Лоррену Крюзу, решил предъявить Хольтицу ультиматум. Слова Бендера убедили Крюза, что 2-й бронетанковой достаточно будет лишь объявить о своем присутствии, чтобы Хольтиц сдался. Бийотт, произведя себя в бригадные генералы, написал Хольтицу выраженную в резких тонах ноту, дав ему полчаса на то, чтобы «прекратить всякое сопротивление» или подвергнуть свой гарнизон риску «полного уничтожения».
Бийотт отправил ноту Бендеру, находившемуся в шведском консульстве. Прочитав ее, Бендер расстроился. У него были опасения, что слишком резкий тон ноты будет неприемлем для Хольтица. Но, по настоянию Нордлинга, агент абвера, переодетый в гражданское, направился с ультиматумом в отель «Мёрис». После перепалки с часовыми, которые теперь были готовы стрелять во все подозрительное, он в конце концов вручил ультиматум графу фон Арниму, который передал его фон Унгеру. Холодный, суровый начальник штаба счел его абсолютно неприемлемым. Он не стал его показывать Хольтицу, а вместо этого проинформировал командующего округом Большого Парижа, что «французы хотят предъявить вам ультиматум». На эту прямолинейную фразу Хольтиц ответил: «Я не принимаю ультиматумов». Ноту вернули Бендеру.
Придя в отчаяние от отказа Хольтица, Бендер прибавил в ответе Бийотту кое-что от себя. Генерал, сказал он, прикажет парижскому гарнизону сдаться, если первым будет взят в плен с применением силы, достаточной для спасения его солдатской чести.
* * *
В девятистах милях от Парижа, в холодном, нереальном мире ОКВ, Адольф Гитлер в этот августовский день узнал о предстоящей потере последнего трофея; еще остававшегося у империи, которая должна была стоять тысячу лет. Накануне вечером генерал-фельдмаршал Модель, застигнутый врасплох внезапным стремительным наступлением 2-й бронетанковой, предупредил ОКВ, что Париж находится в «критическом положении». Злополучный фельдмаршал, от которого Гитлер ждал чудес, не смог сделать чуда. Его ставка на выигрыш во времени оказалась битой из-за нехватки всего каких-то 24 часов. 47-я пехотная дивизия, которую он послал в Париж на помощь Хольтицу до прибытия 25-й и 26-й бронетанковых, сможет, как он уже понял, прибыть в пригороды Парижа не ранее середины дня 26 августа. С отчаяния Модель попытался срочно перебросить в город все разрозненные части, которые смог найти в Парижском районе: батальон полугусеничных машин, пехотный полк, всю броню, оставшуюся от его разбитых танковых дивизий. Но усилия эти будут «слишком незначительными» и приняты они будут «слишком поздно».
Теперь же, во время первого стратегического совещания в ОКВ, Гитлеру представили дневную оперативную сводку по группе армий «Б», полученную в Растенбурге несколько минут назад. Союзники, говорилось в ней, находятся в центре Парижа, «нанося удары по нашим укреплениям артиллерией и пехотой». Шокирующая новость о том, что союзники наводнили Париж, — казалось, этот удар материализовался из ничего — вызвала у Гитлера приступ бешенства.
Он со злостью повторял Йодлю, что целую неделю требовал защищать Париж до последнего человека. Он лично направил подкрепления командующему городским гарнизоном. И вот теперь он чувствовал, что, почти без предупреждения, и этот символ его головокружительных триумфов будет вырван из его рук. Еще каких-нибудь три года назад он правил Европой, простиравшейся от тундры Лапландии до подножия пирамид, от скалистого побережья Британии до окраин Москвы. Теперь Париж, по поводу захвата которого он от восторга сплясал джигу, будет у него отнят. А в считанные дни после падения Парижа, в чем отдавал себе отчет Гитлер, война, которую он начал, должна неизбежно перенестись на священную землю Германии.
Мстительно и зло он вновь кричал Йодлю, что союзники должны найти в Париже лишь «кучу обломков». Он отдал приказ о разрушениях в городе, кричал он. Для выполнения взрывных работ он направил в Париж саперные подразделения.
Охваченный истерией усиливающейся ярости, Гитлер начал пронзительно кричать. Что случилось? Выполнены ли эти приказы? Гитлер метнул взгляд в сторону начальника генерального штаба.
— Йодль! — хрипел он. — Brennt Paris? — Горит ли Париж?
В бункере наступило молчание. Даже обычно невозмутимый Йодль казался ошеломленным. Он сидел в своем кресле прямо и неподвижно.
— Йодль, — повторил Гитлер, ударив кулаком по столу и еще больше повысив голос, — я хочу знать, горит ли Париж? Горит ли Париж в данную минуту, Йодль?
Наконец, Йодль пошевелился. Шепотом он послал одного из помощников звонить в штаб Западного фронта, чтобы получить немедленный доклад о ходе взрывных работ в городе. Когда помощник ушел, Гитлер приказал Йодлю лично позвонить Моделю. Он велел Йодлю вновь повторить свой приказ о том, что Париж следует защищать «до последнего солдата». «Скажите ему, — орал Гитлер, — что Париж должен быть превращен в «груду обломков», прежде чем его захватят союзники».
Но затем, после паузы, Гитлер принял иное решение. Поскольку союзники все равно лишат его ракетных баз, он найдет им достойное применение. Вновь повернувшись к Йодлю, он приказал ему подготовить массированный обстрел Парижа всеми имеющимися ракетами Фау-1 и Фау-2 при поддержке всех имеющихся на Западном фронте самолетов люфтваффе. Если Париж действительно у него заберут, противник найдет там лишь «почерневшее поле руин».
Через несколько минут, выскочив с совещания, генерал Варлимонт заметил помощника Йодля, который энергично разговаривал по специальному телефону, подсоединенному к далекому подземному командному пункту в Марживале. «Фюрер, — с отчаянием в голосе говорил молодой офицер, — хочет знать: горит ли Париж?»
* * *
Париж, так быстро ускользавший из рук Гитлера, изобиловал уже разительными контрастами. На одном углу улицы толпы набрасывались на освободителей города, обезумев от восторга. На другом, среди дыма, свистящих пуль и неразберихи, эти же самые освободители приступали к выполнению своей задачи — медленно и зачастую с большими потерями ликвидировали опорные пункты Хольтица. На углу улицы рядом с Люксембургским дворцом лежало уже осыпанное цветами тело неизвестного американского рядового, который отправился вместе в Филиппом Дюплеем сводить счеты с танками Вилли Линке. Метко посланная пуля раскроила ему голову в нескольких ярдах от цели.
