— Господа, — сказал он, — начался наш последний бой. Да хранит вас Бог. — И добавил, — я надеюсь, что уцелевшие попадут в руки регулярной армии, а не толпы. — Закончив, он медленно вышел из комнаты.
Поднимаясь вместе с фон Арнимом по лестнице на второй этаж, где находился его кабинет, Хольтиц остановился у сложенного на площадке штабеля из мешков с песком. Укрывавшемуся за ними седовласому солдату, нацелившему свой пулемет на вход в отель, Хольтиц сказал что-то подбадривающее.
— В Мюнстере, — пробормотал в ответ старый солдат, — моя ферма, моя жена… Они ждут меня пять лет.
Проходя мимо, фон Арним с грустью посмотрел на старика и подумал, что ради него он когда-нибудь съездит посмотреть его мюнстерскую ферму.
В это время из своего дота на углу улицы Риволи капитан Отто Ницки открыл уничтожающий огонь по наступающим бойцам Карше. Следя за полетом трассирующих пуль, прочерчивавших свой путь вдоль изящных очертаний галерей, Ницки считал людей Карше, один за другим падавших на тротуар.
Из другого обложенного мешками опорного пункта на площади Пирамид лейтенант Генрих Тиргартнер подключился к Ницки огнем своего пулемета, в результате чего люди Карше попали под перекрестный обстрел.
Прижатые огнем пулеметов к мостовой, Карше и его люди оказались в безвыходном положении. Не было больше ни приветственных возгласов, ни цветов. «Бога ради, «Митуз», пулемет!» — завопил Карше. В то время как его люди вели обстрел сложенной из мешков с песком баррикады Генриха Тиргартнера, они вдруг заметили, как какой-то старик в эспаньолке и с антикварным охотничьим ружьем в руке вышел на огневой рубеж, приставил свое древнее оружие к плечу и послал дымный заряд в сторону солдат Тиргартнера. После чего с сияющим от счастья лицом исчез в глубине той же улицы, из которой только что появился.
Увидев, что его пехотное сопровождение сковано, Бране приказал танкам выдвинуться вперед и сломить сопротивление противника, сдерживавшего Карше. Ведомые сержантом Марселем Бизьяном — маленьким бретонцем из «Дуомона», поклявшимся, что его родственники будут гордиться этим днем, — пять танков покатили мимо залегших солдат Карше. Выезжая на площадь Пирамид, Жак д’Эть-ен, наводчик «Лаффо», увидел трех немцев, мчавшихся мимо статуи Жанны д’Арк, в каких-нибудь 30 ярдах впереди. Д’Этьен выстрелил. В то же мгновение он испытал и ужас, и экстаз, наблюдая, как оторванные конечности немцев разлетаются в воздухе словно кошмарный букет, на какую-то долю секунды окаймивший позолоченную фигуру Орлеанской девы.
* * *
Прохаживаясь по кабинету, наполненному теперь звуками орудийной стрельбы, Дитрих фон Хольтиц диктовал последнее письмо. Оно было адресовано генеральному консулу Нордлингу. На рассвете красавица Цита Креббен и другие немки были переданы под опеку Красного Креста. Кроме верного капрала, не осталось никого, кому генерал мог бы продиктовать это письмо. «Уважаемый господин Нордлинг, — начиналось оно, — я хотел бы выразить вам свою глубокую благодарность». Хольтиц прервался, сделал несколько шагов к окну и тут же вздрогнул: противник был уже здесь. Прямо под балконом, на котором он столько раз стоял в растерянности последние две недели, Хольтиц увидел «шерман». Люк башни был открыт, пушка описывала грациозную дугу в сторону отеля. Как зачарованный, смотрел Хольтиц на черный берет командира, высовывавшийся из открытой башни танка. Ему захотелось узнать, кто это был: француз или американец. Затем он подумал, что кто бы там ни был, «бой этот не казался ему серьезным, раз он оставил открытым люк башни». Рядом с Хольтицем на разворачивающуюся к двери отеля пушку смотрел фон Арним. «Господи, — удивился он, — что он собирается делать?»
— Полагаю, — ответил Хольтиц, — он собирается воспользоваться ею. Будет немного шумно, и у нас будут неприятности. — Когда они повернулись, чтобы отойти от окна, немецкий солдат на крыше бросил в открытую башню гранату.
Лейтенант Альбер Бенар, командир танка «Морт-Омм», почувствовал, как она ударила его по голове и соскользнула по спине в башню. Иссеченный ее осколками с головы до пояса, Бенар выбрался из дымящегося, охваченного пламенем танка. Наводчик вылез следом. Оставшись один, задыхающийся от дыма Жан Рене Шампьон попытался увести машину вперед, в укрытие.
Наблюдая, как Бенар и его наводчик катаются по асфальту, пытаясь потушить горящую одежду, немцы на какое-то время прекратили огонь. На крыше штаба ВМФ капитан-лейтенант Гарри Лейтхольд приказал солдатам не стрелять по раненым французам. В следующий момент Лейтхольд увидел, как из-за шлейфа черного дыма от «Морт-Омма» появляются, тяжело громыхая гусеницами, остальные «шерманы» Бране. Лейтхольд тут же сообразил, что они выйдут во фланг «пантере», стоящей у входа в Тюильри со стороны площади Согласия. Лейтхольд предпринял отчаянную попытку подать сигнал командиру «пантеры». Из ствола 88-миллиметровой пушки «пантеры» вырвалось пламя. Командир танка был слишком занят другой целью, появившейся в начале Елисейских полей.
В том конце Елисейских полей, у их пересечения с площадью Звезды, заряд, только что выпущенный «пантерой», срезал последний газовый фонарь на этом широком проспекте. Стеклянные брызги обрушились на башню противотанкового самоходного орудия, проезжавшего в этот момент перед Триумфальной аркой. Это был «Симун». В его тесных отсеках над всеми запахами войны доминировал особый запах: смрад от протухшей утки, все еще лежавшей на снарядном стеллаже «Симуна». Еще два снаряда пролетели над «Симуном». Первый отколол кусок основания скульптуры «Марсельеза». Второй пролетел под самой крупной Триумфальной аркой в мире, прямо над головами полковника Поля де Ланглада и майора Анри де Миранбо, решивших спешно отдать дань уважения могиле Неизвестного солдата Франции, прежде чем пойти штурмом на находящийся рядом отель «Мажзстик».
На площади Звезды второй помощник Поль Квиньон, командовавший «Симуном», направил свой полевой бинокль на «пантеру». Наводчику Роберу Мади он приказал зарядить кумулятивный снаряд. Сообщил Мади дальность: 1500 метров. Мади установил эту дальность на прицеле, но потом засомневался. Не говоря ни слова Квиньону, он перевел прицел еще на три деления, установив дальность 1800 метров. Парижанин Мади вовремя вспомнил, что когда-то давным-давно он читал в «Альманак вер-мо» — самом распространенном французском альманахе, — что длина Елисейских полей от Триумфальной арки до Обелиска составляет 1800 метров. Мади выстрелил. Альманах был прав. Первый же снаряд попал в «пантеру». Наблюдая за столбом черного дыма, поднимающегося над покалеченным танком, Мади вдруг подумал: «Боже правый, если бы я выстрелил на два метра вправо, то сбил бы Обелиск!»
Из заложенного мешками окна отеля «Крийон» сержант Эрих Вандамм наблюдал, как поднимается дым из того места, где снаряд Мади разорвал одну из гусениц «пантеры». В этот момент по улице Риволи подкатила колонна «шерманов» и развернулась к подбитому танку.
В «Дуомоне», возглавлявшем процессию, за которой наблюдал Вандамм, сержант Марсель Бизьян тоже увидел «пантеру». «Танк бошей слева! — завопил он наводчику. — Огонь!» Кумулятивный снаряд врезался в броню «пантеры», не повредив ее. Теперь уже Бизьян мог наблюдать, как башня немецкого танка с его смертоносной 88-миллимет-ровой пушкой медленно разворачивается в их сторону. Внутри немецкого танка его экипаж поворачивал башню вручную, поскольку снаряд Мади повредил систему электропитания. «Бронебойный, Христа ради!» — заорал Бизьян. Внизу наводчик шарил в дыму, заполнявшим башню «Дуомона», в поисках снаряда. «Огонь!» — скомандовал Бизьян.
Снаряд поразил «пантеру». От нее начали подниматься клубы дыма: в темноте башни наводчик Бизьяна зарядил дымовой снаряд вместо бронебойного. Теперь «пантера» была уже в каких-нибудь 30 ярдах от танка Бизьяна. В считанные секунды, прежде чем «Дуомон» сможет выстрелить опять, немецкая 88-миллиметровка разнесет «Дуомон» в клочья. В одно мгновение потомок бретонских рейдеров сообразил, что его единственная надежда — это врезаться в немецкий танк раньше, чем он выстрелит. «Тарань его!» — приказал Бизьян. Водитель Жорж Канпийо надавил на педаль газа, резко бросив машину вперед. Со своего наблюдательного пункта на крыше штаба ВМФ капитан-лейтенант Лейтхольд видел, как «шерман», словно локомотив, ринулся сквозь окутывавший «пантеру» дым. Ему подумалось, что это зрелище выглядело, как «средневековый турнир».
В башне своего танка Бизьян приготовился к столкновению. Канпийо прижался к металлической спинке сиденья, чтобы погасить удар. Пушки двух танков скрестились, как шпаги. В фонтане искр и громовом грохоте семьдесят тонн металла сшиблись в центре прекраснейшей площади в мире. Вскоре эхо удара замерло, и на площади воцарилась гнетущая тишина.
