себе цитируемость, равно как и публиковать все больше и больше работ, которые могут быть процитированы. И опять-таки: несмотря на то, что индекс Хирша стали использовать из лучших побуждений, порождаемые им стремления могут вызывать такое поведение, какое отвечает интересам самой системы, а не целям науки.
Очевидно, что лучший способ добиться цитирования – это получить важные, революционные результаты. И некоторые исследователи, как мы уже видели, тратят неимоверно много времени на попытки убедить журналы (и весь мир) в том, что их результаты именно таковы. Раскрутка, обсуждавшаяся в предыдущей главе, помогает с цитированиями: в одном исследовании было показано, что на статьи со значимыми результатами ссылаются в 1,6 раза чаще, чем на те, что сообщают о результатах отрицательных, однако на работы, в которых авторы открытым текстом заключали, что результаты подтверждают их гипотезу, ссылались в 2,7 раза чаще [652]. Мораль ясна: если вы хотите, чтобы вас цитировали, пишите статью в более позитивном ключе – даже если это означает, что придется в словесной форме сгладить у своих результатов все острые, но реальные края.
Впрочем, гораздо более эффективный способ увеличивать количество цитирований – просто ссылаться на свои собственные работы. Самоцитирование – а в первые три года после публикации статьи, как было показано в одном анализе, около трети всех ссылок на нее составляют как раз цитирования самих же ее авторов – зона серая [653]. Наука развивается постепенно, и исследователи работают над конкретной темой долгие годы. Бессмысленно было бы запрещать им ссылаться на собственные предыдущие статьи, когда они делают очередной шаг в своей исследовательской программе. Однако кто-то заходит слишком далеко. Граница между приемлемым и сомнительным самоцитированием зачастую размыта, но некоторые случаи очевидны [654]. Психолог Роберт Стернберг ушел с поста редактора престижного журнала Perspectives in Psychological Science в 2018 году после того, как подвергся резкой критике за, помимо прочего, практику самоцитирования [655]. Проблема была вот в чем: редакторы журналов обычно пишут редакционные статьи с собственными комментариями к работам, публикуемым в данном номере. Когда Стернберг писал такие редакционные статьи, он часто нашпиговывал их ссылками на собственные работы: в семи редакционных статьях 46 % ссылок вели к его собственным работам, а в одной из них этот показатель достигал 65 % [656]. Поскольку как редактор вы отвечаете за то, что будет опубликовано в журнале, требуется определенный самоконтроль, чтобы не злоупотреблять своим положением ради повышения собственного индекса Хирша. У некоторых редакторов такого самообладания, похоже, поменьше, чем у других.
Если подобное накачивание собственного индекса Хирша кажется вам чересчур откровенным, есть вариант заставить других делать это за вас. Почти любой ученый расскажет вам о случае, когда анонимный рецензент невзначай порекомендовал сослаться на работы X, Y и Z, по случайности имеющие, как ни странно, одного общего автора – автора, который, конечно же, никак не может быть тем самым анонимным рецензентом. Помимо таких рассказов есть и доказательства: в исследовании рецензий, содержащих “предложения” по цитированию, было показано, что 29 % навязанных ссылок вели к собственным работам рецензента, а еще – что предложения процитировать статьи рецензента чаще встречались в положительных рецензиях, чем в отрицательных (то есть рецензенты чаще предлагали ссылаться на их собственные работы в рецензиях на те статьи, которые рекомендовали к публикации) [657].
Кроме того, Роберт Стернберг занимался своего рода гибридом нарезки и самоцитирования – самоплагиатом. В новых работах он повторно использовал фрагменты текста, которые ранее где-то уже публиковал. Казалось бы, как можно заниматься самоплагиатом? Разве суть плагиата заключается не в том, что идеи и формулировки крадутся у других людей? Вторичное использование текста – это, конечно, дармоедство, но оно, по крайней мере, не увеличивает количество неудачных или ложных идей в мире. Однако самоплагиат нарушает авторский договор – иногда буквальный, в случае с авторскими правами, но главное, метафорический, заключенный с читателем, – предусматривающий, что работа является оригинальной. Пережевывание одних и тех же идей зачастую позволяет ученым выглядеть более продуктивными и, подобно нарезке, создает неравные условия для сравнения резюме исследователей.
В последние годы многих ученых уличили в повторном опубликовании значительных объемов текста, иногда даже целых статей, в нескольких журналах без какого-либо указания на то, что они это делают. В одном из случаев, касающихся Стернберга, он взял статью, опубликованную им в “Журнале когнитивного образования и психологии” (Journal of Cognitive Education and Psychology), объединил ее с кусками текста из главы еще раньше изданной книги, изменил “когнитивное образование” в названии на “школьную психологию” и опубликовал в “Международном журнале школьной психологии” (School Psychology International) [658]. Редактор этого журнала в конце концов статью отозвал – как “дублирующую публикацию” [659]. В одной работе, посвященной анализу статей довольно небольшой выборки австралийских ученых, обнаружилось, что если самоплагиат определить как повторное использование десяти или более процентов текста из предыдущих статей в последующих работах без соответствующих указаний, то шесть из десяти авторов, попавших в выборку, в нем повинны [660].
Многие из методов, к которым, как мы видели, прибегают ученые, чтобы перехитрить систему публикаций и цитирования, могут быть использованы и журналами. Это особенно удручает, ведь журналы должны быть гарантами научных стандартов. Вот еще одно доказательство, что проблемы, с которыми сталкивается наука, комплексные, то есть наперекосяк пошла вся система.
Эквивалент индекса Хирша для журналов называется импакт-фактором. Изначально он задумывался как инструмент, который помогал бы университетским библиотекарям, располагающим ограниченным бюджетом, выбирать, на какие журналы оформлять подписку [661]. Однако со временем он превратился в официально признанную количественную оценку важности и престижности любого журнала. В целом импакт-фактор, рассчитываемый ежегодно, представляет собой среднее количество цитирований, которое набирают за конкретный год последние статьи из журнала [662]. На момент написания этих строк импакт-факторы для супервысокостатусных Nature и Science равны 43,070 и 41,063 соответственно; журналы, находящиеся внизу издательской иерархии, имеют импакт-факторы, представляющие собой десятичную дробь с целой частью из единственной цифры [663].
Таким образом, импакт-фактор – это среднее значение, но, поскольку различные статьи, опубликованные в одном и том же журнале, иногда имеют совершенно разную судьбу, это может быть средним значением крайне широкого набора чисел. Распределение цитирований очень похоже на распределение доходов: нескольким статьям на вершине достается львиная доля, а большинству – относительно мало, если вообще не ноль [664]. Самые высокоцитируемые статьи и тянут средний показатель вверх, а значит, не стоит рассчитывать на то, что ваша свеженькая статья в Nature, несмотря на импакт-фактор этого журнала, наберет в ближайшем будущем сорок три цитирования,
