Но не все так скверно, как это кажется на первый взгляд.
По-прежнему существует метод, который позволяет выбрать из всех наук их суть, а выбрав, сложить эти сути в более или менее достоверную широкую парадигму.
Это — картезианство.
А что такое картезианство?
Это — прежде всего, умение «снимать сливки».
Поясним.
Как мы помним, в XVII столетии во Франции оказалась востребована реалистическая доктрина, проясняющая феномен (как тогда казалось) человеческого разума.
Это стремление к ясности было закономерно.
Факт способности человека к мышлению уже требовал разгадки. Религиозная версия почти утратила свою силу, оставаясь убедительной только для фанатиков веры, которых с каждым годом становилось все меньше. А скопившиеся за множество веков знания распирали общество изнутри. Возникла уверенность, что механика рассудка может быть объяснена с такой же легкостью, как законы оптики или астрономии.
Разумеется, накопленные знания были самого разного качества. Но их было много и они гораздо сильнее обжигали разум, чем сегодняшние научные труды.
Сегодня любые, даже сенсационные исследования воспринимаются, как нечто, само собой разумеющееся и проистекающее из общего порядка вещей.
А в XVII столетии наука еще была откровением, переворачивающим жизнь всякому, кто с ней соприкасался. Это было время, когда «книги не читались, а выучивались наизусть», а наличие знаний могло либо дорого обойтись их обладателю, либо стать причиной его возвышения и невероятного благополучия.
Из нашего двадцать первого века общие объемы научной информации шестнадцатого столетия кажутся незначительными. Это нелепая иллюзия.
Они были воистину огромны.
Астрономия XVII века была соткана из причудливой смеси Птолемея, Пурбаха, Региомонтана, Тосканелли, Ринальдини, Коперника, Бруно, Галилея, Браге, Кеплера, систем Аверроэса, Аристотеля, Архимеда, Аристарха, Аль-Фергани, Араабхаты, Вараамишры, Улугбека и Николая Кузанского.
Тысячи полновесных томов заключали в себе представления о минералах, магнетизме, металловедении, электричестве, зоологии, географии, ботанике, скорости, преломлении и волновой природе света, оптике, эффекте цвета и электричества, об анатомии, медицине, логарифмах, алгебре, вакууме, размножении насекомых, механике, пиротехнике, палеонтологии и баллистике.
Напомним, что к тому времени уже существовали труды Роджера и Френсиса Бэконов, фон Герике, Агриколы, Стуртеванта, Гилберта, Кабео, Гассенди, Торричелли, Юнгиуса, Франческо Лана Терци, Гюйгенса, Ферма, Гримальди, Парацельса, Марко Марчи, Де Доминиса, Кардануса, Телезио, Нуньеца, Меркатора, Мигеля Сервета, Гарвея, Никколо Цукки, Амбруаза Паре, Везалиуса, Фаллопия, Сильвиуса, Ван-Гельмонта, Ремера, Сваммердама, Санторио, Неемии Грю, Джона Рэя, Мэйо, Оккамы, Дунса Скотта, Гебера, Северуса Себокта, Тартальи, Бенедетти, Мальпигия, Симона Стевина, Фризиуса, Снеллиуса, Санторио, Гартмана, Бернара Палисси, Тартальи, Бенедетти, Бирингуччо, Тосканелли, Геснера, Ронделе, Галена et cetera.
Мы сейчас перечислили лишь имена первой величины, но кроме них следует вспомнить Мерсенна, Арнольда из Вильнева, Муциана Руфа, Маттеуса Сильватикуса, Ульриха фон Гуттена, Пьер Бейля, Пьетро Верджерио, Иоганна Христиана Эдельмана, Авраама Сакуто, Де Прада, Пьетро Д, Абана, Лоренцо Валла, Генриха Корнелия Агриппу, Пьетро Помпонацци, Отто Брунфельса, Иоганна Вейера, Улисса Альдрованди, Джона Ди, Джузеппе Франческо Борри, Шарля Эстьена, Жоффруа Валле, Чекко Д, Асколи, Виета, Фредерико Чези, Эккио, Франеско Стелутти.
Разгорались звезды Бойля, Мариотта, Кассини, Борелли, Гука, Галлея, Ньютона, Лейбница и Левенгука.
Корнелиус Дреббель уже испывал первую подводную лодку, а Магалотти приводил в порядок «Очерки о естественнонаучной деятельности Академии опытов», описывая работу термометров, гидрометров, маятников, часов, барометров, микроскопов и телескопов.
Напомним, что еще в 1560 году в Неаполе организовалась Academia secretorum naturae (Академия тайн природы), основанная Джованни Баттиста Порта, а в 1603 создалась Accademia dei Lincei, тоже изучавшая вопросы физики и (условно говоря) химии.
Частной, но сильной иллюстрацией истинного объема знаний XVII века может служить физиология мозга.
Итак, что было известно на тот момент?
Джакомо Беренгарио (Giacomo Berengario 1502–1550) обнаружил и описал полосатое тело;
Ахиллини (Alessandro Achillini 1463–1512) изучил первую и четвертую пары черепных нервов, т. е. обонятельный и блоковый нервы;
Габриэль Фаллопий (Gabriele Fallopio 1523–1562) еще более точно и подробно описал четвертую пару и создал крепкий набросок девятой, т. е. глоссофарингеуса. Кроме того, он заложил основы изучения анатомии лабиринта, тимпанической хорды и языкоглоточного нерва;
Фернелиус (Jean F. Fernelius 1497–1558) создал описание центрального канала спинного мозга и гипотезу о роли нервов, как передатчиков влияния головного мозга на мышцы;
Сильвиус I (Jacobus Sylvius 1478–1555) обнаружил сирингомиелические полости и топографировал извилины коры;
Варолий (Constanzo Varolio 1543–1575) описал мост мозга, ножки и оптический нерв;
Конрад Шнейнер (1614–1680) высказался о роли коры, как о месте локализации памяти, а о мозжечке, как о центре рефлексов. (Ошибочность его выводов — малосущественный фактор, главное здесь сам факт поиска.);
Хуан Гуарте (Juan Huarte 1529–1588) суммировал некоторые, весьма спорные и разрозненные данные о следствиях травм головы;
Лоренц Фриз (Lorenz Frisius? — 1531), судя по его рисункам в малоизвестной книге «Зеркало врача» тщательно изучал хиазму и глубину коры;
Томас Эраст (Thomas Erastus 1524–1583) и Фернелиус (Jean F. Fernelius 1497–1558) в тишине своих лабораторий исследовали природу эпилепсии;
Андреас Везалиус (Andreas Vesalius 1514–1564) в седьмой книге своего труда «О строении человеческого тела» полностью описал и топографировал мозг. Более того им были высказаны сенсационные предположения о возможных функциях его многочисленных структур.
Разумеется, нам удалось вспомнить лишь малую часть тех, кого вспомнить бы следовало.
Но помимо создателей и собирателей точных знаний о мире, которые все, в той или иной степени, были изгоями, существовала и официальная наука Ватикана.
Именно она, кстати, и считалась настоящей ученостью, а такие, как Бруно, Коперник, Галилей и Везалий имели репутацию «фриков», экзотических прыщиков, вскочивших на благородном носу подлинного знания.
Коперник не случайно так долго тянул с публикациями своих открытий, понимая, что «De Revolutionibus Orbium Coelestium Libri Sex» будет квалифицированно осмеян и объявлен лженаукой. Он писал: «Меня пугает мысль о презрении из-за новизны и отличий моей теории» (цит. по M. B. Hall — The Scientific renaissance 1450–1630).
Как выяснилось чуть позже, Коперник оказался прав. Его труд на долгое время стал объектом не академических обсуждений, а лишь насмешек. Над ним глумились многие. От авторов популярных дидактических поэм и энциклопедий (Де Бартаса и Ж. Бодена) до столпов науки (Тихо Браге и Ф. Бэкона).
С церковной же точки зрения никакого особого криминала в работе Коперника не наблюдалось. Папа Лев Х отнесся к ней иронично, но весьма доброжелательно, а кардинальская курия его поддержала. В 1532 году система Коперника была официально представлена на чтениях в Ватиканских садах, причем не кем-то, а личным секретарем Папы. Коперниканство вообще воспринималось благодушно, пока ситуацию не обострил Бруно, объявивший себя его верным адептом.
В XVI–XVII веке научная ревность уже существовала. «Специалисты» умели защищать свои «владения» от любых чужаков. Чтобы получить право голоса в науке, необходимо было примкнуть к соотвествующей касте (астрономов, химиков, картографов), разумеется, полностью разделяя ее взгляды по всем ключевым вопросам. Была отработана и тактика нейтрализации диссидентов и чужаков, нелегально пробравшихся в дисциплину. Она была примитивна, но она работала.
Каста умело использовала тактические преимущества своей «высоты». Она устраивала академический погром новых взглядов, а затем обязательно спускала свою оценку «этажом ниже» к беллетристам, прессе и интеллигенции (в самом широком смысле этих понятий, вполне применительных и к семнадцатому веку). Те, мало понимавшие в сути вопроса, но доверяющие званиям и титулам, охотно начинали травлю, за пару лет превращая практически любого новатора в посмешище. Так повторялось из века в век.
Копернику, разумеется, припомнили то, что по профессии он церковный староста, но в астрономии — дилетант; Галилею рекомендовали глядеть в клистир, а не в телескоп, намекая на его основную профессию. (Галилео был медиком.)
Периодически возникали отчаянные персонажи, которые пытались ломать хребты и касте и подпевалам. Если дело доходило до открытого и упорного противостояния, то в ход шли дрова. Как показал пример Бруно, трех поленниц, как правило, хватало, чтобы прекратить спор зашедший слишком далеко.
