Все это отнюдь не гипотеза, не предположение. Нужно было знать Сталина. Он только что уничтожил цвет еврейской интеллигенции в стране, а судьбу всех советских граждан еврейской национальности он для себя уже решил, оставалось это только технически и организационно оформить, все необходимые приказы и приготовления были уже сделаны. Старый хищник учуял запах крови, и остановить его было невозможно. Зная все это, его ближайшие соратники понимали, что их ожидает вслед за решениям «еврейского вопроса». Так причудливо совпали по времени обе последние типично сталинские интриги Напомним еще раз об обстановке тех дней: никто, конечно, не догадывался, что они являются последними для товарища Сталина. Уже упоминавшийся выше писатель Ю. Борев так описывает ту ситуацию:
«Согласно сталинскому сценарию, должен был состояться суд над „врачами-убийцами“, который приговорил бы их к смерти. Некоторых преступников следовало казнить, других позволить разъяренной толпе отбить у охраны и растерзать на месте. Затем толпа должна была устроить в Москве и других городах еврейские погромы. Спасая евреев от справедливого гнева народов СССР, их предстояло собрать в пунктах концентрации и эшелонами высылать в Сибирь.
Хрущев пересказывал Эренбургу свою беседу со Сталиным. Вождь наставлял: „Нужно, чтобы при их выселении в подворотнях происходили расправы. Нужно дать излиться народному гневу“. Играя в Иванушку-дурачка, Хрущев спросил: „Кого их?“ — „Евреев“, — ответил Сталин, наслаждаясь своим интеллектуальным превосходством. Утверждая сценарий депортации, он распорядился: „Доехать до места должно не более половины“. По дороге предполагались „стихийные“ проявления народного гнева — нападения на эшелоны и убийства депортируемых.
Так Сталин готовил окончательное решение еврейского вопроса в России, как рассказал об этом Эренбург.
Один из старых железнодорожников, живущий в Ташкенте, рассказывал мне, что в конце февраля 1952 года действительно были приготовлены вагоны для высылки евреев и уже были составлены списки высылаемых, о чем ему сообщил начальник областного МГБ».
Итак, далее Сталин переходил к другой проблеме, связанной с очередной чисткой своего ближайшего окружения, что для вождя, как известно, вообще было занятием традиционным, привычным, можно сказать, обязательным. Во всяком случае Сталин, по всей вероятности, считал, что это только укрепляет его единоличную власть. Освободившись от старых, слишком много знавших слуг, он мог, с большой пользой для себя опираться на новых, еще более старательных. Заодно со своим обреченным на гибель ближайшим окружением он хоронил много страшных тайн, которым в этом случае уже не суждено было никогда всплыть на поверхность.
После XIX съезда партии Сталин приступил к делу. Для начала он выразил желание уйти в отставку. Можно вспомнить, что в 20-е годы, когда после смерти Ленина разгорелась борьба за власть, он тоже высказывал такое пожелание. Тогда Каменев и Зиновьев его не пустили в отставку, не из любви к нему, разумеется, а просто в пику Троцкому, которого они не хотели видеть над собой, в вождях. На следующем этапе борьбы за партийный трон против ухода Сталина с поста генерального секретаря возразил очень влиятельный в то время Бухарин, его поддержал Пленум ЦК партии, состав которого загодя подобрал Сталин, пользуясь, как говорится, своим служебным положением. Можно вспомнить, что такие же номера на придворной сцене откалывали еще Иван Грозный, Борис Годунов и другие наши цари. Их просьбы об отставке никогда не удовлетворялись. Так случилось и после XIX съезда партии. Вождь пошел навстречу массам, но сказал: «Ну что же. Если вы меня уговорили и обязали работать — я буду. Но я должен буду исправить некоторые вещи и навести в партии порядок. У нас образовался правый уклон. Это выразилось в том, что товарищ Молотов отказался подписать смертный приговор своей бывшей жене — Жемчужиной. Он воздержался от голосования по этому вопросу. Товарищ Микоян не смог своевременно обеспечить продовольствием Ленинград во время блокады…» В таком же духе он упомянул и других своих приближенных, считая, наверное, что они все равно у него в руках. Но на сей раз он ошибся.
В состоянии все усиливающейся агонии Сталин сам загнал себя в тупик и не заметил этого. Последние месяцы жизни он пребывал в абсолютном одиночестве, вернее, лишил себя привычного окружения. Остался без врачей, которых сам отправил на Лубянку, заодно вообще отказался от квалифицированной медицинской помощи, а при недомогании обращался к своему охраннику, имевшему ветеринарное образование, причем был он не врачом, а фельдшером. Вождь разогнал свою привычную охрану во главе с генералом Власиком, который служил ему всю жизнь верой и правдой. Освободился и от своей тени — от самого Поскребышева, через которого только и можно было проникнуть к вождю. Даже поваров сменил! А всех новых людей поставлял, естественно, Берия, его главный опричник, который лучше других понимал, какая участь грозит ему в той обстановке.
С помощью многочисленных свидетельств постепенно была восстановлена хроника последних дней вождя. Накануне удара у него было обычное застолье в привычном кругу (Маленков, Берия, Хрущев, Булганин), закончилось оно под утро. Хозяин стола был в полном здравии и даже хорошем расположении духа. Но на другой день он долго не подавал никаких признаков жизни. Беспокоить его никто не смел, таков был неписаный железный закон, он всегда сидел взаперти и сам давал о себе знать. Через несколько часов охрана все-таки осмелилась проникнуть к нему. К тому времени он был без сознания уже в течение нескольких часов. Стали звонить Берии, долго не могли его найти. Наконец нашли, но он приехал не сразу, почему-то не поспешил. Когда он, Маленков, Хрущев и Булганин наконец прибыли, вождь по-прежнему находился без сознания. Берия накричал на охрану, заявив для начала, что товарищ Сталин просто крепко спит. Таким образом, прошло много часов до тех пор, когда никому не знакомые врачи с дрожью в руках подступились к Сталину, который так и не пришел в себя. Приехавшие наконец медицинские светила сделать уже ничего не могли. Утверждают, что о смерти Сталина Берия оповестил собравшихся словами: «Умер тиран!» Вспоминают также, что прибывший вскоре после других к лежавшему без сознания вождю Василий Сталин кричал: «Убили отца?» Правда, говорят, что он, как обычно, был пьян. Существует немало версий о том, как проходила последняя стадия сталинской агонии, нет смысла их пересказывать. Вот только одна из них, наиболее, по-моему, любопытная и логично входящая в общую канву нашего повествования, принадлежит она перу Ю. Борева, который уже упоминался выше. Итак:
«В феврале 1953 года дуайен зарубежных послов в Москве сделал Молотову заявление от имени возглавляемого им дипломатического корпуса:
— По нашим сведениям, предполагается суд над так называемыми врачами-убийцами, который носит явно антисемитский характер и вызовет повсеместные еврейские погромы. Если этот кровавый спектакль будет разыгран, то все аккредитованные в Москве послы покинут СССР, посольства будут закрыты и дипломатические отношения прерваны.
Молотов доложил об этом заявлении на заседании высшей партийной элиты, и ряд людей (в том числе и сам Ворошилов) высказались против этой акции. Сталин молча покинул заседание и не появлялся до своей смерти даже среди соратников.
Сталин уже не обращал внимания на протесты против ареста врачей со стороны Жолио Кюри и возглавляемого этим ученым движения за мир.
Сталин намеревался провести кровавую акцию невзирая на масштабы международного протеста. Степень его свободы от общественного мнения была столь высока, что означала или полное затмение ума, или полную готовность пойти на разрыв международных отношений со всеми ведущими странами мира. Последнее возможно только при твердом намерении развязать мировую войну.
Возможно, Сталин умер за пять исторических минут до атомной катастрофы мира. Случайно при таких обстоятельствах не умирают. Если же правда, что Сталина устранил Берия, то фантасмагорическая ирония истории, ее парадоксальность грандиозны: палач спасает мир от гибели».
Если все это и так, то Берия спасал прежде всего самого себя.
Гитлеру перед его концом изменили несколько ближайших соратников, а некоторые остались верны ему до конца. У Сталина таких коллег из его ближайшего окружения не оказалось…
Частная жизнь Сталина и Гитлера стала государственным секретом, как только они пришли к власти. Это вам не просвеченные насквозь президенты и премьеры западных демократий. О частной жизни фюрера до нас дошло гораздо больше сведений, чем о Сталине. Последний по своей натуре был еще более замкнутым и подозрительным человеком, чем Гитлер, и возвел вокруг себя непроницаемую стену секретности. Ему было что прятать от людей, причем как в своей политической жизни, так и в частной. Но все же и о его личности для потомков кое-что сохранилось. Во-первых, несколько книг воспоминаний его дочери. В них она немало пишет об отце, для которого из всех его родственников была самым близким человеком. Как Светлана была способной и старательной школьницей, так и оказалась вполне пристойной мемуаристкой, что для детей выдающихся личностей является большой редкостью. Их воспоминания, как правило, грешат субъективизмом, попыткой оправдать своих родителей (например, мемуары сыновей Жданова, Берии, Хрущева).
