Что же касается юбилея самого МХАТа, его столетия, то об этом в "Уходящей натуре" написано как-то скороговоркой. Но мы-то, зрители, увидели по телевизорам это бестолковое и небезалкогольное зрелище, абсолютно недостойное одного из ведущих театров нашей страны. Обычно именно завлиты отвечают за проведение подобных мероприятий. Однако, как видно, Анатолий Миронович решил тогда пустить всё дело на самотек: дескать, пусть все видят, во что превратился ныне театр. А зрелище очень нуждалось в цензуре, о которой он так нелестно отзывается в своем "эссе".
Никто не станет спорить, что цензоры в советское время не кромсали пьесы и готовые спектакли. Кстати, во все времена существования русской литературы немало авторов, даже очень маститых, лютой ненавистью ненавидели цензоров и редакторов. Да и сам Смелянский прикладывал руку к подобным делам. Это следует из его воспоминаний о том, как он сидел всю ночь над сокращениями пьесы М.Шатрова "Так победим!" Пьеса была о В.И.Ленине и, понятно, требовала большой точности и исторической достоверности. Ее постановке завлит уделял большое внимание. Уж не потому ли, что там в негативном свете показывался И.В.Сталин, а это могло порадовать тех, кто всячески старался оболгать и принизить эту фигуру отечественной истории?
Что касается отношения Сталина к театру, то оно общеизвестно: ни один руководитель нашей страны ни до, ни после него не уделял такого большого внимания искусству вообще. Именно с его согласия и по рекомендации в МХТ была поставлена пьеса М.А.Булгакова "Дни Турбиных". Несмотря на идейные разногласия с писателем, Сталин высоко ценил художественные достоинства пьесы, тот нерв, на котором она держалась. Но об этом Смелянский, считающийся булгаковедом, не пишет. Это не в ключе его идеологической направленности.
Зато есть у него такое высказывание о развале МХАТа: "Мудрый чиновный змий выбросил оба МХАТа. Подумаешь, МХАТом больше, МХАТом меньше, страны уже нет, приложением к которой был этот МХАТ СССР. Признаюсь, в душе я обрадовался: хороший знак посылает судьба". Ан нет, господин Смелянский! Театр, словно птица Феникс, возродился из пепла, он жив и сохранил традиции старого МХТ, а имя его преемника — МХАТ им.Горького. В народе его называют "доронинским".
Бог мой, сколько вынесла его художественный руководитель, талантливая русская женщина Татьяна Васильевна Доронина! Но выстояла, выдержала нападки целой армии смелянских. Свидетельство тому — обширный репертуар, где свыше половины — классика, на которой воспитывал зрителей старый МХАТ им.Горького. И его задача сегодня — "устоять против рынка, где продается человек. А это бой. И в этом бою ты мобилизуешь зрительный зал, чтобы люди, пришедшие сюда, вместе с тобой отстояли право оставаться человеком".
Эти строки, разумеется, не из "Уходящей натуры". Это слова самой Дорониной из книги "Я — русская актриса". Так же созвучны сегодняшней реальности мысли классиков, произведения которых идут на сцене МХАТа им.Горького. Разве не применимы к нашему дню хотя бы вот эти слова Ф.М.Достоевского, к творчеству которого здесь часто обращаются: "Странное дело, всегда и везде, во всем мире, демократы бывали за народ, лишь у нас русский наш интеллигентный демократизм соединился с аристократами против народа: они идут в народ, "чтобы сделать ему добро", и презирают все его обычаи и его основы. Презрение не ведет к добру". Читаю эти строки — и перед глазами стоит "демократка" Хакамада, которая явно не испытывает к народу уважения.
В Доронинском театре работает много молодых актеров. Поскольку Фонда поддержки, как у театра Табакова, у МХАТа им.Горького пока нет, зарплата у них, прямо скажем, невысокая. Но с каким увлечением они играют, как, буквально, выкладываются на каждом спектакле! Молодежь постигает здесь не только актерскую технику, но и гражданскую позицию своего художественного руководителя: "На технике в русском театре не проработаешь. Это не западный театр, здесь работаешь только на нерве",— говорит Татьяна Васильевна.
За это, как Смелянскому, призов не дают и на Госпремию не выдвигают. Не дают их и руководителям театра за то, что билеты для старшеклассников продаются здесь с большой скидкой. Кстати, всякий раз, слушая перед спектаклями птичий гомон ребят, я опасалась того, что они будут шуметь во время действия. Но нет! Внимали каждому слову актеров, тишина стояла удивительная.
Так было, например, во время спектакля "В день свадьбы". Казалось бы, немудрящая пьеса В.С.Розова, но в ней узнают подростки, как жили их деды и прадеды, что было главным для них. И невольно зарождалось в их умах противопоставление идеалов предков идеалам современных "новых русских". И эта озабоченность перекликалась с беспокойством М.А.Булгакова, который во время работы над пьесой "Зойкина квартира" писал: "Страна, теряющая самое необходимое и незащищенное — искусство, теряет будущее, теряет детей. Мир теряет доброту, вместо лиц появляются звериные рыла, жующие, пьющие, похотливые. За грехи платят детьми — и цепь прерывается". Вот и работает МХАТ им. Горького для того, чтобы "цепь не прерывалась". А что касается неудач его в работе, о которых писали критики в последнее время, так у кого их не было?
Напротив театра на Тверском бульваре стоит памятник Сергею Есенину, как раз в том месте, где отпевали поэта. Разве не символично, что певец России и театр-патриот оказались рядом? Знак свыше или совпадение? Кто знает! А вот другое соседство, о котором пишет автор "Уходящей натуры", вызывает возмущение и гнев. Посудите сами. В канун столетия МХАТа, как повествует Смелянский, "...памятник Чехову успели водрузить. Место выбрали не очень удачное: там много лет был общественный сортир". По-моему, просто чудовищно обращать внимание на такого рода "детали" и упоминать имя великого русского писателя в подобном контексте!..
Не так давно я побывала во МХАТе им.Горького, смотрела спектакль по Достоевскому "Униженные и оскорбленные". Домой возвращалась по Тверскому бульвару и, проходя мимо памятника Пушкину, вспомнила слова поэта, выбитые на постаменте: "И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал". Как точно и коротко определен смысл искусства! Именно этим занимается театр, руководимый Т.В.Дорониной. "Я вижу задачу искусства в том, чтобы высвободить божеское в человеке, напомнить, что живет в нем добро, вне зависимости от политических пристрастий. Потому-то всё разумное сейчас должно работать на объединение народа".
Это же волновало и А.М.Горького, который более девяноста лет назад, в 1913 году, писал: "Никто не станет отрицать, что на Русь вновь надвигаются тучи, обещая великие бури и грозы, снова наступают тяжелые дни, требуя дружного единения умов и воли, крайнего напряжения всех здоровых сил нашей страны". Ну, чем не нынешняя наша ситуация?!
И, как ни злобствуют смелянские, по-прежнему на Тверском бульваре показывают детям "Синюю птицу" — символ добра и справедливости, который понесут они в будущее.
Андрей Романов "ПРОКЛЯТЫЙ ПРОСТОР"
"Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник…". С легкой руки дедушки Крылова и к нашему вящему ужасу, в журналистику обычно идут те, кто в школе накропал тетрадку стихов и удостоился похвалы преподавателя литературы. Но мы-то знаем, что учителя литературы — в массе своей — несостоявшиеся "поэты" и в поэзии они разбираются "не хуже" любого наперед заданного литературоведа.
Это порождает дьявольскую уверенность в себе, безапелляционность высказываний и, что самое неприятное, ощущение неотъемлемого права "учить" не только в силу своих должностных обязанностей, но и по велению "щырого сэрця".
Неизвестно, как сейчас, но раньше на факультете журналистики выбраковывали еще на стадии приемного собеседования тех, кто притаскивал тетрадочку школьных стишат. И правильно делали!
Стихотворчество и журналистика настолько далеки друг от друга, что нельзя же, в конце концов, считать бумажный лист формата А4, на котором записывается любой текст, основным признаком родства.
Так и повелось: учитель поощряет графоманские опыты, ободренный ученик все-таки поступает на факультет журналистики, заканчивает его и, работая в средствах массовой информации, в виду потогонного сочинительства редакционных заданий, не имеет возможности стихослагать самому, — но считает своим долгом хотя бы частично прикасаться к поэзии. А поскольку графомана-журналиста от стихописаний отучить невозможно, то он привносит свое понимание поэтического процесса в разнообразные журналистские жанры, пытаясь связать несвязуемое, при этом в большинстве случаев навязывая абсолютно неквалифицированную оценку рядовому радиослушателю или невзыскательному телезрителю.
