И наконец, в связи с великой информационной революцией, подарившей человечеству компьютер и Интернет, поставлена под сомнение господствовавшая в течение двух с половиной тысячелетий сократовская парадигма образования, где незаменимой была прямая диалогическая связь: учитель — ученик. Впервые появилась иллюзия, что ее можно заменить новой связью: ученик — обучающая машина.
Наши чиновники от педагогики, демагогически повторяя слова о том, что в центре их образовательной реформы должен стоять учитель, на самом деле пытаются разрубить этот тройной «гордиев узел» самыми тупыми, примитивными способами — от повсеместного, как при Хрущеве сеяли кукурузу «с южных гор до северных морей», насаждения дебилизирующего и ученика, и учителя ЕГЭ, до слепого копирования «болонской системы» и попытки ввести якобы «синтезирующий» новый предмет «Россия в мире», скорее напоминающий комплексное изучение коровы в школах 20-х годов прошлого века.
А ваш проект — в какой степени способен он ответить на вызовы времени?
— Принципы, к которым когда-то пришли Колмогоров, Кикоин и другие великие наши ученые, «возившиеся» с талантливыми школьниками, во многом оказались провидческими, с поправкой на будущее, то есть, на наше сегодня.
Новая связь: ученик — «обучающая машина» (по поводу этого понятия можно и нужно поспорить) все-таки никогда не заменит личность живого учителя, но — в союзе с другими новейшими информационными технологиями — десятикратно усиливает его роль и его возможности. К примеру, лекция великого ученого для студентов или урок великого учителя для школьников всей планеты, с ответами на их вопросы, когда отвечающий видит лицо спрашивающего на телеэкране и между ними идет прямой диалог — такое ещё не так давно сочли бы за фантастику. Теперь это уже технически возможно.
Современная заочная школа, работающая в Интернете на тех же демократичных началах, как у Гельфанда, ведущая талантливых ребят буквально с первых ступеней обучения наверх, от ступени к ступени усложняя задачи, строгость отбора, глубину подготовки, может оказаться в высшей степени эффективной. Принципиальны здесь сами эти гельфандовские начала дистантного массового образования. Интернет им не противоречит. Он их только усиливает. Но над такой системой надо еще много работать.
Кстати говоря, нечто подобное было в США, еще в доинтернетную эпоху, когда после запуска нашего первого спутника и -- в связи с этим — после тщательного изучения их специалистами системы образования в СССР, там была осуществлена похожая на колмогоровскую и гельфандовскую программа поиска талантов с несколькими уровнями отбора. На высшем уровне с немногими отобранными работали уже нобелевские лауреаты.
Очень большие возможности открывает перед Колмогоровским и другими подобными проектами революция в способах фиксации и хранения информации, особенно перевод ее в цифровую форму. В одной флешке сегодня может уместиться многотомная библиотека. А ведь раньше для нас фиксация накопленного богатого опыта работы со школьниками была больной проблемой.
Да, конечно, выходил «Квант», его библиотечка, прекрасная серия брошюр заочной математической школы при МГУ. Но это все-таки был мизер по сравнению с теми объемными пластами драгоценного опыта, так и оставшегося незафиксированным. Андрей Николаевич Колмогоров в течение 15 лет читал математические курсы для школьников. У него не хватило времени, чтобы привести эти лекции в порядок и издать. Надо ли говорить, какая это невосполнимая потеря!
Это касается всех ФМШ. Их опыт фактически не зафиксирован. Сегодняшние же средства дают возможность создать в рамках Колмогоровского проекта на малых площадях колоссальные информационные банки. Речь идет не просто о более компактном хранении информации. Такие банки можно сделать и хорошо «свернутыми» с методологической и методической точки зрения. Что имеется в виду?
Одна из проблем подготовки способных людей состоит в том, что нельзя и не нужно научить решать десятки тысяч задач. Но можно и нужно освоить 20-30 идей — как научных, так и познавательных, передать их от учителей к ученикам. У нас, например, существует великое множество задачников. При этом одни и те же задачи кочуют из одного задачника в другой. В современных условиях и необходимо, и возможно не наращивать их объемы, а «свертывать» их, выделять компактные порции задач, которые позволяли бы оперативно развивать в учащихся конкретные творческие качества.
Такой опыт уже существует. Когда готовят наших «международников» — российские команды, участвующие в международных предметных олимпиадах, -- там поневоле из-за очень ограниченного времени неизбежно прибегают к «свертыванию», жесткому выделению и методов, и способов обучения этим методам.
И здесь у нас были великие «тренеры». Александр Разборов (сейчас он — член-корр. РАН) занимался логическими задачами, Сергей Конягин (сегодня тоже очень известный математик) — теорией чисел, Виктор Прасолов в результате этой работы создал совершенно замечательный задачник по геометрии. Тренером был и, тогда еще 17-летний, Максим Концевич.
Весь этот опыт в головах сохранился. Остается только его выразить и тиражировать, перевести в электронный вид, а главное в живую работу.
— Не получится ли так, что, хорошо наладив закрепление, хранение, воспроизводство необходимой для раскрытия таланта информации, обеспечив творческий диалог между учеником и обучающей машиной, в которую заложена квинтэссенция передового педагогического опыта, мы тем самым поставим под вопрос саму необходимость учителя в традиционном, веками складывавшемся смысле?
— Ну, прежде всего, для того, чтобы обучающая машина вообще могла работать, она сама, прежде всего, должна быть «обучена» реальными, живыми учителями. И никакая вложенная в нее программа не в силах учесть все, в том числе, психологические ситуации, которые возникают в процессе обучения между двумя живыми людьми — учеником и учителем.
Но дело не только в этом. Иллюзия, будто новые информационные технологии могут вообще вычеркнуть педагога из учебного процесса, опасна еще и потому, что она игнорирует очень важный, а, может быть, и ключевой момент. Обучение, передача знаний от поколения к поколению не есть некий изолированный, чисто технологический процесс. Это всегда и воспитание, передача по эстафете нравственного, культурного, духовного опыта. А это без живого взаимодействия — личность на личность — просто невозможно. В каком провале у нас сегодня образование и воспитание молодёжи — надо ли объяснять?
В области образования — это крайне низкие результаты, даже если судить по примитивным критериям ЕГЭ. Сползание в международных рейтингах чуть ли не на 10 мест вниз ежегодно. А встревожившие всех прошлогодние декабрьские события на Манежной продемонстрировали и глубочайший кризис, в котором находится воспитание.
— Мы спускаем молодежь по наклонной плоскости — по ней скользить куда легче, чем попытаться по ней же подняться наверх?
— Это уже не наклонная плоскость, а ускоряющееся падение в пропасть по склону, на котором есть и точка невозврата.
— Так все безнадежно?
— Да нет. Возьмите ту же 2-ю или 57-ю, некоторые другие московские школы. Там ведь дикарей по-прежнему нет. Точки опоры для подъема наверх найдутся. Но надо трезво понимать, какую опасность таят в себе нынешнее экспериментирование с дебилизацией молодежи — как в области «упрощения» образования, так и в фактическом (высоких слов, как всегда, предостаточно) отпуске воспитания молодежи на «волю воли».
Как повернуть ту молодежь, которая заполонила Манежную площадь 11 декабря прошлого года, к истинным ценностям? Сейчас по сему поводу много шума. Мне хочется напомнить, что эту проблему очень жестко ставил еще Петр Леонидович Капица в переписке с Колмогоровым. Он спрашивал: почему нужно заниматься наукой еще в школе? И отвечал так: из тех школьников, с которыми «возятся» крупные ученые, в науке закрепятся немногие, очень маленький процент. Но в ХХ веке человечество обрело приятную, на первый взгляд, а на самом деле, весьма опасную новинку. Это досуг. И чтобы он не был заполнен праздностью, бездельем, наркотиками, опустошением души, сердце, а особенно голова молодого человека должна быть занята серьезными вещами. Предложить в качестве такого серьезного дела знакомство с научными проблемами, вовлечение в них —очень актуальная задача общества.
Конечно, сделать это удастся лишь в том случае, если в у нас произойдет серьезный поворот к науке в качестве одной из ключевых ценностей. В этом, между прочим, и состоит одна из важных культурных миссий Колмогоровского проекта.
