— Будешь?
— Я лечусь.
— Так и я лечусь, — хохочет. — Закодировался, да вот не выдержал.
А через несколько дней сосед устраивается санитаром. Завтрак — обед — ужин — чифир — таблетки. Тени, тени, тени… Глаз нет. Мрак. Алкаши — те еще на людей похожи: трезвеют и возвращаются к свету. А эти… ни тут, ни там. Пустота. А жалко-то как их, Господи! Были же когда-то людьми, были! Неужели нет им спасения? Неужели конец?
Я тут не долго. Всего девять дней. Посмотрел, вытер слезы с души и вернулся. Просто нужно было все это увидеть! А они?
Однажды вывели на улицу… Осень. Звон ветра. Синь высоты. Яркое свечение хрустального дня. А они жмурятся, как кроты, и прячутся в тень. Побольше бы ветра! Побольше бы света! Солнышка!
Меня так часто в жизни хоронили,
Что снова умирать уже смешно.
Изрядно наплясались на могиле
Артисты из житейского кино.
Вот снова говорят и смотрят косо:
Опять кривить кому-то помешал.
Не те давал ответы на вопросы,
Не так смотрел, работал и дышал.
Кругом полно бесчувственных идей.
Так просто в этой жизни обмануться!
Но я же не актер, не лицедей:
В игру уйти легко… Нельзя вернуться!
Вот написал это стихотворение и думаю: наверное, слово "смешно" лучше бы заменить словом "грешно". Однако… написано пером — не вырубишь топором.
Владимир МАКСИМЦОВ
Эдуард Володин. Имперская культура. — М.: Воениздат, 2001.
Архипелаг в океане. Православие в мусульманском мире. — М.: Товарищество русских художников. — Составитель и редактор Э. Ф. Володин, 2001.
Первая книга вышла за несколько дней до смерти Володина, вторая чуть раньше. В аннотации к "Имперской культуре" Эдуард Федорович написал просто и ясно: "Для сохранения памяти и восстановления державного достоинства писалась эта книга. С верой в возрождение империи для блага народов автор адресует эту книгу молодежи, которой выпадет героический труд восстановления великой, единой и неделимой России".
На поминках отец Тихон (Шевкунов), духовник Володина, сказал, что мыслитель ушел в момент наибольшего своего духовного подъема, а он хорошо его знал много лет, так что книга "Имперская культура" может рассматриваться как завет.
Духовная поэзия Севера. — М.: Трифонов Печенгский монастырь, "Новая книга", "Ковчег", 2000.
Сборник этот составил поэт Николай Колычев. Подборка его стихов начинается пронзительными строчками:
Здравствуй, церковь! Примешь? Впустишь?
Каюсь, грешен, жил безбожно.
Я пришел, поскольку — русский.
Я пришел, поскольку — тошно…
В книгу вошли стихи мурманских поэтов Виктора Тимофеева, Александра Миланова, Марины Чистоноговой, Игоря Козлова, Викдана Синицына и других.
Николай Рачков. Рябиновая Русь. Избранные стихи 1975-2000 годов. — СПб, ИПК "ВЕСТИ", 2001.
В Николае Рачкове что-то есть от летописца. В интонации его стихов, в темах. Рассказывает, повествует, пишет повесть наших лет, а потом вдруг так скажет, что и куда девалась эта повесть — сидишь, унесенный подлинной поэзией неведомо куда.
Губернатор Ленинградской области В.П. Сердюков и его правительство помогли издать этот том избранного. Молодцы.
Овчинников И. В. Исповедь кулацкого сына. — М.: Десница, 2000.
Издатели так пишут о книге Овчинникова: "Книга является повестью русского человека, бежавшего еще при Сталине от коммунистического ига в так называемый свободный мир и обнаружившего там истинных хозяев "свободного мира", творцов "мировой революции", мировых катастроф: мировое еврейство, "мировое правительство", "мировую закулису" или "глобалистов", как они сегодня себя именуют.
Автобиографическая повесть Ивана Васильевича Овчинникова — этот результат героической жизни крестьянского сына, офицера советской армии, в совершенстве владеющего семью языками, прошедшего через тяжелейшие испытания, — несет в себе начало просветления и пробуждения русской нации. Он понял, что трагедия русского народа, государства Российского определяется не Божьим промыслом, а волей наших врагов, отсутствием русской национальной воли и отсутствием русского национального правительства.
В 1958 году Иван Васильевич возвращается в СССР, где его арестовывают органы госбезопасности. Много лет провел он в советских концлагерях, дважды приговаривался к расстрелу".
Владимир Семакин. От ледохода до ледостава. Стихотворения. — Ижевск, "Удмуртия", 2001.
Есть в Ижевске такая республиканская программа — "Память Удмуртии". При поддержке этой программы вышла книга покойного поэта Владимира Семакина, который родился в Глазове, но жил потом в Москве и работал редактором в "Советском писателе". Многие его тогда знали. Он сам писал: "Жил я не хуже людей:/ столько друзей у меня,/ как на дубу желудей/ или опят возле пня".
Хорошие, добротные, углубленные стихи из той эпохи, когда стихи читались, когда поэты над стихами работали, когда о стихах спорили…
Сергей Перевезенцев. Тайны русской веры: от язычества к империи. — М.: "Вече", 2001.
Эта книга — энциклопедия русской религиозно-философской мысли X-XVII вв. она рассказывает о рождении русского национального самосознания, о его первых шагах и о развитии на протяжении более чем тысячи лет. Во что верили древние славяне? Как крестилась Русь? В чем суть русского православия? Что такое "Третий Рим"? Почему Москву называли "Новым Иерусалимом"? Читатели увидят, что многие события истории России, истории русского духа и истории русской веры сегодня осмысливаются по-новому. Более того, многое из того, что знали и открыли наши предки, вполне современно и сегодня, и древнее русское знание открывает русскому народу пути в будущее…
Антология белорусской поэзии в 2-х томах. Перевод Геннадия Римского. — М.: Русский Двор, 2001.
Пятивековой свод белорусской поэзии, представленный более чем 150 авторами.
Александр Плитченко. Избранное. — Новосибирск. Издательский дом "Сибирская горница", 2000.
Друзья собрали огромный — 60 л. — том всего написанного Александром Плитченко: стихи, переводы, проза. Предисловие Александра Денисенко.
Николай Коняев. Николай Рубцов. — М.: Молодая гвардия, 2001.
Вот и Рубцов вышел в серии "Жизнь замечательных людей". Николай Коняев глубоко изучил все воспоминания, архивные свидетельства, и документы. Его взгляд на судьбу и творчество поэта взвешен и убедителен, но лишен холодной беспристрастности — живой взгляд, с любовью. В книге много фотографий — из архива Коняева, Пантелеева, Куняева. Рубцов запечатлевается среди великих. Вот и в издательстве "Вече" третьим изданием вышел том "100 великих писателей". Всех времен и народов. Том завершается Рубцовым.
Лев Аннинский "НАШЕ ВСЁ" — НАШЕ НИЧЕГО? (Мифотворчество на прицеле у мифоборчества)
"...Правдивый или лживый —
не имеет значения..."
Юрий Дружников.
Из очерков о Пушкине
Пушкинский миф — предмет пристального рассмотрения и яростного разоблачения в очерках Дружникова. По степени ярости, с которой на него реагируют пушкинисты, с Дружниковым мог бы поспорить только Синявский, в свое время прогулявшийся с Александром Сергеевичем по зоне. Но речь не только о Пушкине. Независимо от того, о ком и о чем речь: о героизации Павлика Морозова, о могиле Велимира Хлебникова или о репутации Юрия Трифонова, Дружников атакует миф как таковой. Пушкин в данном случае — материал. Но материал особой важности. Ибо пушкинский миф — один из базовых, основополагающих, системообразующих в русской культуре.
