Таллиннский переход - Игорь Львович Бунич

24 августа 1941, 03:00 Главный хирург ВМФ, профессор Джанелидзе с трудом заставил себя подавить вспышку раздражения. Он завершил личный обход помещений, операционных и пунктов первой помощи теплохода «Андрей Жданов», мрачной затемненной громадой возвышающегося над пирсом Купеческой гавани.

Теплоход совсем недавно переоборудовали из военного транспорта в госпитальное судно, и должного медицинского порядка на нем еще не было, на что Джанелидзе с присущей ему резкостью указал сопровождающим его начальнику госпитального судна Лещеву и ведущему хирургу Богаченко. Всю ночь шла погрузка раненых на теплоход, которых приняли в числе более 800 человек. Все это были тяжелораненые, нетранспортабельные, жизнь которых висела на волоске и могла поддерживаться только в условиях стационарного госпиталя. По идее, после переоборудования «Андрей Жданов» должен был отвечать условиям стационара, но проведенное в страшной спешке переоборудование оставило массу недоделок, много некачественных работ и дефектов, на устранение которых уже не было времени. Задачей госпитального судна было в любой боевой обстановке оставаться строго лечебным учреждением, обеспечивающим раненым квалифицированную медицинскую и хирургическую помощь. Этим «Андрей Жданов» отличался от многочисленных санитарно-транспортных судов, которые с трудом обеспечивали раненым даже первую медицинскую помощь.

Все это было бы замечательно, если бы кто-нибудь когда-нибудь уважал статус Красного Креста в двух мировых войнах и, особенно, во второй. Близкие разрывы авиабомб подбрасывали госпитальные суда и клали их с борта на борт. Раненых сбрасывало с коек и с операционных столов. Вдребезги разбивалось хрупкое хирургическое оборудование, гас свет. Прямые попадания и взрывы мин убивали раненых и медицинский персонал. В густом дыму вспыхнувших пожаров искалеченные люди в гипсе и окровавленных бинтах, воя и крича, ломая костыли, ломая руки и ноги, пытались выбраться по разрушенным трапам наверх, кидались за борт, гибли в волнах или мертвыми страшными манекенами лежали на палубах.

Корабли охранения принимали оставшихся в живых. Кто-нибудь знает, что это такое — принять раненых с высоченных палуб транспортов на маленькие тральщики и морские охотники, чьи мачты ломались о леерные ограждения верхних палуб океанских гигантов?! И все это на волне, под авиабомбами и обстрелом с воздуха, в дыму пожаров и полной темноте. Сотнями гибли раненые, но сотнями и снимались. Ими набивались тесные помещения боевых кораблей. Измученных полуживых людей клали вповалку, чуть ли не друг на друга. Некому было менять мокрые окровавленные бинты. Кровь разлагалась, и долго на кораблях стоял трупный запах, смешанный с запахом мочи и экскрементов. Этот запах не выветривался на кораблях Балтики в 1941 году; он был частью романтики войны на море!

Более десяти часов санитары, главным образом, — женщины, таскали на «Жданов» раненых по крутым трапам в призрачно-голубом свете маскировочного освещения. И стонал, и кричал корабль человеческим голосом, вздрагивая от толчков проворачиваемых машин. Набивались операционные, хирурги с воспаленными, дикими глазами сутками не отходили от операционных столов. Не хватало, а практически вообще не было, установок для переливания крови, не было запасов консервированной крови, не было анестезии, не хватало противостолбнячной сыворотки. Страшно кричали раненые, умирали от шока под ножами хирургов, умирали от заражения крови, от столбняка и просто умирали. Мало шансов было довезти их живыми до Кронштадта. А что в Кронштадте? Кронштадт тоже был не готов к приему такого количества раненых.

Немного спасал кислород. По приказу Джанелидзе все госпитальные суда брали на борт как можно больше кислорода, благо базовые подзарядные станции могли его выделить в любом количестве. В этом отношении флот имел возможности, о которых армия не смела даже мечтать.

Пока врачи занимались своим делом, на мостике транспорта его командир, капитан-лейтенант Елизаров, ждал сигнала на выход в море. Опытный моряк не тешил себя иллюзиями: еще ни одно госпитальное судно не удавалось провести из Таллинна в Кронштадт, чтобы по дороге оно не подверглось бомбежке, обстрелу с воздуха, атакам торпедных катеров и подводных лодок, или, в лучшем случае, не подорвалось бы на мине. Каждый раз Кронштадт обещает воздушное прикрытие конвоя, но никто еще никогда не видел над кораблями своих самолетов. По документам у него на борту 860 тяжелораненых. Сколько он довезет до Кронштадта? «Молотов» довез половину, «Сибирь» — треть.

Елизаров прислушивался то к канонаде на берегу, то к автоматным очередям, звучавшим, казалось, уже почти у самой гавани. Ему казалось, что выстрелы горохом рассыпаются до самых пирсов. Вдали небо багровело от пожаров, бушующих в пригородах, и начинало сереть на востоке. День обещал быть пасмурным, накрапывал мелкий дождь. Это немного поднимало настроение, вселяя надежду, что нелётная погода прижмёт немецкие пикировщики к земле...

С неменьшей надеждой всматривался в гонимую порывистым юго-восточным ветром низкую облачность командир эскадренного миноносца «Энгельс», капитан 3-го ранга Васильев. Его эсминец был назначен основной боевой единицей прикрытия уходящего в Кронштадт каравана, и капитан 3-го ранга Васильев хорошо понимал, как мало он сможет сделать, если на охраняемые им транспорты навалится авиация противника. Низкая облачность внушала надежду, как внушает надежду приговоренному к смерти поданная им апелляция, которую никто не собирается рассматривать. Эсминец дрожал и вибрировал, готовясь к снятию с якоря, как боевой конь, ожидающий зовущего в атаку бодрящего звука кавалерийского рожка. Из трёх прямых, слегка откинутых назад труб валил густой дым — показатель низкого качества мазута и низкого качества котлов эсминца-ветерана.

Введенный в строй в разгар первой мировой войны корабль числился в Императорском флоте под названием «Десна», принадлежа к знаменитой плеяде «новиков». Уцелев в хаосе и неразберихе 1917 года, прорвавшись в 1918 году сквозь льды Гельсингфорса в Кронштадт, корабль три последующих года ржавел у стенки, но в 1922 году был отремонтирован и удостоен великой чести носить имя одного из основателей научного коммунизма — немецкого фабриканта Фридриха Энгельса. Еще только два корабля были удостоены подобной чести, но их уже нет. «Ленин» взорвали в Либаве чуть ли не в первый день войны, а «Карл Маркс» 8 августа мимоходом утопили немецкие бомбардировщики, направлявшиеся на первую в ходе войны бомбежку Кронштадта.

Сам «Энгельс» участвовал в боях с первого же дня войны. Увертывался от торпед, крутился под бомбами, как черт от ладана, прикрывая минные постановки, буксировал в Кронштадт оставшуюся на плаву кормовую половину переломившегося от взрыва торпеды эсминца «Сторожевой», каким-то