Впрочем, вскоре пришла очередь паниковать команде «Бюсантора», поскольку «Виктория» упорно шла прямым курсом. Французы знали, что, в отличие от их кораблей, где пушки стояли высоко с расчетом на стрельбу по верхним мачтам и уничтожение противника на расстоянии, Нельсон предпочитал расставлять пушки на нижней батарейной палубе, чтобы вести стрельбу с близкого расстояния, нанося огромные разрушения корпусу вражеского корабля.
И вот, как только «Виктория» подошла к корме «Бюсантора» — так близко, что едва не заскребла ноками своих реев о борт французского флагмана, — Нельсон отдал приказ открыть огонь. Наконец-то «Виктория» смогла продемонстрировать свою боевую мощь. Английские пушки были заряжены как обычными ядрами, так и сдвоенными зарядами и картечью. С расстояния всего несколько метров эта разнообразная коллекция снарядов обрушилась на батарейную палубу «Бюсантора» по всей ее длине. Есть сведения, что около 400 человек погибли при первом залпе, а это четвертая часть франко-испанских потерь в этой битве. Вильнёв уже догадывался, какая участь ожидает его флот.
Но Нельсон на этом не остановился. Приблизившись ко второму французскому кораблю, «Редутаблю», он и его расстрелял в упор. Завязалась адская битва на уничтожение, когда корабли буквально решетили друг друга снарядами, в то время как Нельсон и его правая рука, капитан сэр Томас Харди, обсуждали стратегию, не обращая внимания на то, что французские мушкетеры заняли огневые позиции чуть ли не у них над головой. Чтобы не быть стоячими мишенями, они лишь расхаживали взад-вперед вдоль дальнего борта своего корабля, хотя и там находились всего в пятнадцати — двадцати метрах от «Редутабля».
Как и следовало ожидать, мушкетная пуля настигла Нельсона, ударив его в плечо. Капитан Харди вдруг заметил, что разговаривает сам с собой, и, обернувшись, увидел, что Нельсон стоит на коленях, а потом вдруг падает на левый бок.
«Доктор, я ухожу», — сказал хирургу адмирал, когда его спустили в судовой лазарет, и на этот раз не ошибся. Пуля пробила легкое и раздробила позвоночник.
А яростная битва, в которую включились все британские корабли, продолжалась еще четыре часа, и Нельсон умер незадолго до того, как франко-испанский флот сдался. Как нас уверяют, перед самой кончиной он попросил лысого крепыша, сэра Томаса, поцеловать его, что тот и сделал, коснувшись губами исполосованного боевыми шрамами лба адмирала. Впрочем, вряд ли Нельсон напоследок сказал: «Поцелуй меня, Харди» — скорее всего, он просил пить, растирать ему грудь, дать воздуха. Но в силу объективных исторических причин для потомков оставили лишь фразу Нельсона, которую он повторял на хирургическом столе: «Слава богу, я исполнил свой долг».
И это несомненно. Восемнадцать французских и испанских кораблей сдались, один корабль затонул, и грандиозные планы Наполеона снова пошли ко дну. Теперь от его барж в Ла-Манше не было никакой пользы.
Но даже при таком исходе Наполеон, казалось, лишь по-французски пожал плечами, поскольку в его голове уже зрел новый план захвата мира.
И на этот раз беспроигрышный…
Глава 14
Веллингтон избивает лежачего Бони
Наполеон чувствовал себя вполне уверенно. Нельсон, может, и лишил его флота, но уж на суше его армия была непобедима. К тому же у Британии не было сухопутного Нельсона, не так ли?
Все так, но (к несчастью для Наполеона) вскоре он появится — некий Артур Уэлсли, бывший ирландский парламентарий и экс-губернатор княжества Майсур в Индии. Уэлсли предстояло стать герцогом Веллингтоном. Он вернулся домой, в Англию, в 1805 году, по странному совпадению сделав по пути остановку на скалистом острове Святой Елены, в том самом доме, который позже приютит и самого знаменитого французского гостя. Кстати, Уэлсли принимал участие и в русско-австро-французской войне, которая бесславно завершилась поражением третьей антинаполеоновской коалиции под Аустерлицем.
В конце 1805 года карьера Уэлсли была на спаде, но он не собирался сидеть сложа руки и словно готовился к тому, чтобы подарить Лондону железнодорожный вокзал с названием, которое не забудет ни один француз: Ватерлоо.
Лишь в 1808 году Уэлсли стал источником головной боли для Наполеона.
Император недавно поставил своего старшего брата Жозефа королем Испании, а Уэлсли как раз был послан туда для разжигания бунтарских настроений. Наполеону, увлеченному захватом Берлина и Варшавы, пришлось бросить все дела и поспешить в Испанию, чтобы вышвырнуть неугомонных бриттов из королевства своего братца. Французская армия силой вынудила захватчиков отправиться на родину, но смутьян Уэлсли вскоре вернулся.
Между тем Наполеон озаботился двумя проблемами, которые на время отвлекли его от навязчивой идеи покончить с британским вмешательством в его дела. Во-первых, он решил, что ему, как императору, необходима жена королевских кровей. Поэтому он заколотил дверь, ведущую в спальню Жозефины, и, словно этого намека было недостаточно, объяснил ей, что дарует себе развод на основании непреодолимых различий в социальном статусе. Бедной Жозефине не оставалось ничего другого, как удалиться в свой загородный дом (который ей достался после развода) и выращивать розы.
И тут опять история ехидно усмехнулась: Наполеон обратил взор на Марию-Луизу, дочь австрийского императора Франца II и внучатую племянницу Марии-Антуанетты. Да-да, спустя всего пятнадцать лет после того, как французы гильотинировали свою австрийскую королеву, они получили такую же, только новенькую. Наполеон так торопился с женитьбой, что церемонию провели в его отсутствие, а позже, когда Мария-Луиза прибыла во Францию в карете, он лично выехал встречать ее на коне и настоял на том, чтобы они немедленно занялись сексом. Восемнадцатилетней невесте, должно быть, понравился такой грубый напор, потому что после свершившегося она сказала Наполеону: «Если захочешь, можешь проделать это еще раз». Хотя какой-нибудь циник возразит, что это скорее наполеоновская версия событий, и добавит: откуда нам знать, не сказала ли она: «И что, это все?» А уж полный циник пойдет дальше и предположит, что если даже Мария-Луиза и предложила ему заняться сексом еще раз, то исключительно потому, что в первый раз все прошло слишком быстро. Но это типично английские шуточки, и, скорее всего, новая императрица Франции была вполне счастлива, выйдя замуж за бравого сорокалетнего генерала. В конце концов, ей вполне могли сосватать какого-нибудь сумасшедшего старца вроде Георга III. Уже через год она родила сына, которого счастливый отец назвал Наполеоном (ну, а как иначе — разве Франции не надоела череда Людовиков?). В качестве подарка на крестины малыш получил Рим. Не модель и не картину, а сам город, и Наполеон-младший был тотчас провозглашен его королем.
Другим развлечением Наполеона, и куда более разрушительным, стала Россия. Как мы теперь знаем, это была его роковая ошибка, но в то время идея казалась заманчивой. В конце концов, Россия сама была огромной империей, которой правил царь, и его армия не уступала наполеоновской, а это завидный куш для такого игрока, как император. К тому же французы вступали в эту кампанию не в одиночку: силы вторжения насчитывали более полумиллиона солдат из всех стран наполеоновской империи, а сопровождал их десятикилометровый обоз с провиантом, в котором было 28 миллионов бутылок вина и 2 миллиона бутылок бренди. Предполагалось устроить пиршество с размахом.
В конечном итоге прогулка оказалась изнурительной. Куда бы ни ступал Наполеон, его встречала полная разруха, оставленная русскими, а завоевывать пустошь — дело невеселое. Ни тебе водки для солдат, ни икон, которые можно было бы переправить в Лувр. И когда Наполеон занял Москву, русские попросту подожгли город. Тут он и допустил тактическую ошибку, попытавшись вернуться во Францию перед самой зимой, и его Великая армия вскоре превратилась в дрожащую толпу с отмороженными конечностями, а некогда прославленные солдаты опустились до того, что вспарывали лошадям животы, чтобы согреться в тепле выпотрошенных туш. Из полумиллионной армии до Франции дотянули лишь двадцать пять тысяч. Нельзя сказать, что остальные погибли: около 100 000 солдат оказались в плену, а германские и австрийские войска попросту остановились по пути на запад. Но в целом это было катастрофическое поражение.
Как ни странно, Наполеон обвинил во всем Англию. «Если бы англичане оставили меня в покое, — сказал он, двигаясь в санях по направлению к Варшаве, — я жил бы в мире». Правда это или нет, но мир ему уже не светил. Во всяком случае, во Франции. Британцы планировали устроить ему веселую жизнь.
