(«Капитал нанимает на работу правительство», – без тени сомнения объяснял Березовский свое видение новой внутриполитической доктрины.)
Следующие четыре года ельцинского срока, которые процарствовал он, лежа на боку, будут ознаменованы сплошными провалами и катаклизмами: дефолт, рельсовая война, разгул терроризма, новая бойня в Чечне, невиданные по размахам воровство и коррупция.
За эти четыре года страна окончательно погрузится в пучину давно ушедших времен регентства и византийщины; коробка из-под «ксерокса» воистину оказалась для России гибельным ящиком Пандоры…
Летом 1921-го, на пятом году революции, подорванное классовыми боями здоровье Ленина окончательно пошатнулось. Его постоянно мучили головные боли, бессонница, головокружения. Диагноз врачей был неутешителен: расширение сердца (кардиомиопатия).
В таком состоянии было уже не до управления страной; заботливые соратники отправили вождя лечиться в подмосковные Горки, но вскоре выяснилось, что болезнь зашла слишком далеко.
«Пациент совершенно не отдает себе отчета, что Гражданская война окончилась, что наступила мирная созидательная жизнь, – доносил Сталину лечащий врач Ильича. – Часами плачет, с каждым днем срывы учащаются. Если раньше, примерно полгода назад, он плакал 1–2 раза в неделю, то в настоящее время он стал плакать по 1–2 раза в день… Фактически не расстается с кошкой. Кладет ее в постель, постоянно носит на руках… Пациент на протяжении нескольких суток отказывается чистить зубы. Он считает, что в зубном порошке яд, который проявится после выпитого чая или кофе… Убивает время в постоянной писанине, которую затем распихивает по тайникам. Его письма сотрудники и медперсонал находят в самых неприличных местах».
В ночь на 23 декабря 1922 года Ленина разбивает паралич правой части тела. На спешно собранном врачебном консилиуме в присутствии Сталина, Бухарина и Каменева принимается волевое решение – окончательно изолировать председателя Совнаркома от внешнего мира: «Свидания запрещаются. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».
Но ничто уже не в силах помочь вождю мирового пролетариата.
10 марта его разбивает новый удар, после которого превратился он в настоящего инвалида. Ленин не мог больше читать и писать, почти перестал разговаривать – весь его лексикон ограничивался теперь десятью словами, вроде «аля-ля», «вот-вот» и почему-то «гут морген»; передвигался он исключительно на коляске. Стране об этом, знамо дело, не сообщалось; Политбюро не желало травмировать своих подданных. И пока узник Горок лихо крутил колесами инвалидной коляски, приговаривая «аля-ля» и «вот-вот», в Кремле вовсю делили уже оставшуюся без присмотра власть…
…Прошло ровно три четверти века, и история вновь сделала круг, возвратившись назад бумерангом. Только теперь явившись уже в виде фарса.
Накануне решающего, второго тура президентской гонки Ельцина настигло два инфаркта подряд. Он почти не мог вставать с постели, говорил еле-еле, чуть дыша.
Показываться в таком виде электорату было просто верхом безумия; о победе на выборах следовало бы забыть тогда навсегда.
В очередной раз перед страной разыграли пошлый, дурной спектакль, – за день до голосования, дабы дезавуировать разошедшиеся уже пересуды и сплетни, Ельцина предъявили народу.
Его спальня в Барвихе была спешно задекорирована под кремлев– ский кабинет. Еле живого президента подняли с постели, с горем пополам мумифицировали, натянули белую рубашку с галстуком и пиджак, брюк надевать не стали – все равно в кадре не видно. Так, без порток, гарант конституции и обратился с посланием к дорогим россиянам. Он, правда, сумел произнести лишь всего несколько фраз по телесуфлеру, но и это было уже сродни подвигу…
Когда 3 июля люди шли голосовать за Ельцина, они и представить себе не могли, что выбирают на царство человека, не способного даже самостоятельно спуститься с кровати.
Он и на собственную инаугурацию приплелся на последнем издыхании. Сценарий торжества пришлось сократить до минимума, даже исключив из него президентскую клятву. Ельцина хватило только на то, чтобы прочитать пару предложений с монитора. Больше всего врачи и соратники боялись, что всенародно избранный грохнется на глазах у миллионов телезрителей, прямо посреди сцены, но, по счастью, обошлось.
Именно такой Ельцин – слабый, больной, не понимающий, на каком свете находится – нравился олигархам больше всего. Чем меньше времени проводил он в Кремле, тем шире простор для деятельности открывался перед новоявленной семибоярщиной. («Я и еще шестеро россиян, мы контролируем половину всей российской экономики», – хвастал перед журналистами Березовский.)
«Весь второй срок Ельцина – это непрерывная болезнь, – без обиняков признавался потом Евгений Савостьянов, отвечавший за кадровую политику Кремля в конце 1990-х. – Он отсутствовал на рабочем месте и практически не работал. Начиная с 1996-го задачей администрации в значительной степени было создать образ работающего президента.
И там, где это возможно, заменитьего».
Я специально выделил последние слова савостьяновских откровений, ибо они дают отменный ключ к пониманию того, что творилось в стране после 1996 года.
Де-юре – у России был законно избранный президент, де-факто – его заменила собой узкая группка лиц, ведомая младшей ельцинской дочкой и персональным его «летописцем». Ельцин порой и не знал даже, какие указы и распоряжения издаются от его имени, – под большинством кремлевских документов вместо подписи преспокойно ставилось резиновое клише.
Если Ленин был отстранен от власти людьми хоть и близкими ему по духу, но, в сущности, совершенно посторонними, то Ельцина изолировали его же собственные, дражайшие родственники.
«Он (Ельцин. – Авт.) окончательно стал другим, – описывает этот период в мемуарах Евгений Примаков. – Будучи зависимым от медикаментов и работая считанные часы, да и то не каждый день, он физически не мог сопротивляться давлению со стороны нового окружения. Семья этим широко пользовалась».
Больше всего Татьяна Дьяченко мечтала разбогатеть; как страшный сон вспоминала она теперь мужний ларек по продаже трусов и колготок. Но пока Ельцин находился в силе, об этом можно было и не мечтать, – властолюбие заменяло у него все остальные пороки. С болезнью президента влияние и возможности царевны резко возросли; едва только Ельцин отходил от дел, Татьяна Борисовна по праву крови мгновенно хватала в руки оставшиеся без присмотра скипетр и державу.
(Еще одна красноречивая цитата из Примакова: «…заканчивался этап активный, и начиналось время царствования Семьи».)
Дьяченко и ее новые друзья – Юмашев, Гусинский, Чубайс, Березовский, Абрамович – вершили отныне судьбы страны – расставляли кадры, определяли стратегию, выдумывали законы.
Практически вся старая ельцинская команда была вытравлена теперь из Кремля дустом; даже те немногие ветераны, что сумели как-то еще удержаться, мгновенно ощутили себя в полнейшем вакууме: их перестали звать на совещания, расписывать документы.
«После 1996 года изменилась структура новых кадров бюрократии, – констатируют девять бывших помощников и спичрайтеров президента в своем коллективном труде „Эпоха Ельцина“. – Если раньше про того или иного высшего чиновника гадали, какой он политической ориентации, то теперь вопрос задавался иначе: кто его „прикармливает“, к какой олигархической группировке принадлежит?»
О том, как эта кувырк-коллегия во главе с Дьяченко расставляла людей на ключевые посты, мы поговорим еще отдельно. Пока же остановимся лишь на одном таком назначении, без сомнения самом скандальном и громком.
17 октября 1996 года избавитель России от нового ГКЧП генерал Лебедь был смещен с поста секретаря Совета безопасности. Он оказался чересчур самостоятельным и непокорным. (В Кремле всерьез даже разрабатывали план по его аресту – боялись, что в отместку Лебедь поднимет верные себе войсковые части.)
В тот же день вакантное место занял спикер первой Государственной думы, тишайший Иван Петрович Рыбкин. Его заместителем мгновенно стал Березовский.
Трудно сказать, знал ли об этом назначении сам Ельцин; в то время его состояние было особенно тяжелым; многие искренне считали, что вот-вот испустит он дух.
Ельцин не выходил на работу с июня, со времен двух последних своих инфарктов. Ситуацию осложнила перенесенная в августе анемия (проще говоря – приступ малокровия). Как раз в те дни, когда из канцелярии вышел указ о назначении Березовского, Ельцин готовился к сложнейшей кардиохирургической операции. Тут уж явно не до штатного расписания Совбеза.
