меня уже в затылке словно топор от боли стоит!
Рядом — «скорая», спасатели, каскадеры, но мне уже было жалко отдавать это дело каскадерам после двух дублей — я третий раз пошел в воду, нырнул вниз и вдруг чувствую: голова застряла… Оказывается, меня под лед унесло — и я лысиной пробиваю этот лед, кричу на весь берег: «Идите вы на…!». И никак не могу выйти из воды, замерз. Когда мне ребята помогли, выволокли на берег, я вдруг обнаружил, что тут же стоят багры. И я только успел спросить: «А багры-то зачем? Сволочи…»
— Не простудились?
— Нет, потому что все было наготове — водочка, тулупчик… Я давно непьющий человек, меня водочкой только растерли. Что удивительно — у меня не было даже насморка. Правда, я больше переживал за голову и за свои яйца, простатита боялся… Но это нормальная работа, ведь у меня же было право отказаться, я сам сделал выбор.
— Как я понял, вы избавились от репутации пьющего человека?
— Сегодня репутация способного человека у меня сильнее, чем пьющего. И я скупее стал в желаниях — дозу свою сократил. Сроки сухого закона у меня длинные. Последний раз я выпил, когда Новый год встречал. Если я по молодости клялся и божился, что больше не буду, то теперь я понимаю, что врал, лукавил, обманывал себя. Я уже не в том возрасте, чтобы бить себя в грудь. Знаю, что могу загулять! Но жизнь подсказывает мне, как себя этому готовить. Я просто найду нишу во времени, когда я могу расслабиться, буду знать, что у меня есть «тылы». Но пока и желания-то такого нет.
И еще — если о репутации говорить. Мне наплевать на все плохое, что про меня думают. Был случай, когда я захожу на киностудию, а мне говорят: «Ой, Сухоруков, а нам сказали, что тебя видели валяющимся пьяным у метро „Петроградская“». — «Кто видел?» — «А вот, он там сидит…» Я подхожу: где ты меня видел? Он: «Ой, извини, я перепутал!..» Молва — она бежит впереди нас. Я понял, что дурное слово зарождается в злом теле, а злой человек не может быть талантлив. А такие люди меня не волнуют! И более того, я им иду навстречу. Если им от этого легче — от того, что они хотят меня унизить, оскорбить, если они от этого получают толику радости, успокоения, удовольствия, то пусть они этим питаются, я доставлю им такую возможность!
Я сейчас честно признаюсь, может быть, немного нагло и бессовестно: это во мне говорит мой талант, который признали люди. Я сам в себе сомневался многие годы. Я бесконечно всем доказывал, что могу быть артистом. Всем — родным, друзьям, знакомым, коллегам. И даже были моменты срывов, потом это перешло уже в профессиональное заболевание. И вдруг я наткнулся на вопрос: а почему ты все время доказываешь? Не надо! И потихоньку я стал оттаивать и понимать, что просто мне надо заниматься своим любимым делом, которым я владею.
— Те годы, когда вы не занимались профессией, прошли не зря?
— Этот период научил меня терпению. Ожиданию. Он продемонстрировал мне всю широту жизни, он показал мне что есть не только мир театра, мир лицедейства… Есть и другой мир, который тебе не нравится, есть работа которая тебе не по душе, есть ситуации, которые тебе ненавистны… Жалею ли об этом времени? Конечно, жалею. Но тут же успокаиваю себя тем, что если бы не было этого этапа в моей жизни, сидел бы перед вами сейчас другой Сухоруков, без золотых погон. А я сегодня на Пегасе. На белой лошади.
— Ну а среда, круг общения — насколько это важно для вас?
— Если скажу, что совсем неважно, — обману. Ведь есть среда, которую я не познал. Я не знаю, как я поведу себя в тюрьме, не дай Бог, конечно. Мне, например, кажется, что я там пробуду сутки и повешусь. Я бы наверняка не смог жить на городской свалке… А насчет людей — по всякому бывало. Почему сейчас у меня период счастья? Я вижу, что нужен людям, что они мной интересуются. А я человек очень коммуникабельный, я воспитывался в яслях, в детском саду, я обожал пионерские лагеря, костры, горны, линейки, барабаны. Я ходил в танцевальный кружок, в театральный коллектив.
Я любил быть там, где можно было фантазировать, сочинять, выдумывать, мечтать. Я любил рисовать, стишки сочинять. Может, все вместе помогало мне упрямо, настырно переть к своей мечте… Хотя мне со всех сторон не только шептали, но и кричали: «Куда ты лезешь, кому ты там нужен?!» Я тогда хитрил: ну, не примут в театральный, ничего, пойду в дамские портные. А почему именно в дамские? Потому что там есть что сочинять, придумывать, фантазировать. Или в дамские парикмахеры. У мужиков — только чубчик, а бабе на голове можно накрутить и навертеть черта в ступе, назвать это «птица-синица» или «кремлевская башня». В них, в этих профессиях, заложена фантазия, сочинительство, в них отсутствует конвейерность…
Так вот, насчет людей. Любил я площадь, запруженную народом, но и очень любил всегда бывать одному. Я был очень одинок, даже имея друзей, близких людей, родных. Я не хотел их беспокоить, расстраивать. Я прятался от них вместе со своими проблемами, прятал свою жизнь, свою ненужность, свои кризисы. Я врал им, рассказывал совсем другую свою жизнь. И считаю, что был прав. Хотя правда откуда-то всплывала, люди ее узнавали, судили, обсуждали — но это все шло не от меня, что очень важно. Когда в стране начался глобальный экономический кризис, за папиросами стояли очереди, я очень испугался за своих близких. И в какой-то критический момент я даже намеревался купить себе гроб и поставить его в кладовке, чтобы не было никаких хлопот и забот моим близким. Я этого не сделал, к счастью, но такие мысли у меня были…
По большому счету, я человек одинокий. Но есть слово «одиночество», а есть понятие «одинокости». Мне скажут, что это все словоблудие. Не-ет! Я кот, гуляющий сам по себе, я хочу, чтобы у меня была норка отдельная, отдельная подушечка, отдельное одеяльце, отдельный шкафчик. Я хочу в любой момент, в любую секунду уединиться. И при всем моем доброжелательном характере могу неожиданно всем сказать: «Пошли все к чертовой матери!» У меня нет семьи, нет детей. Я всю жизнь бобыль…
— Если говорить о тех людях, которым вы обязаны своей нынешней счастливой полосой, то, наверное, надо назвать
