— Борис Абрамович, середину 1990-х годов называют «эпохой, прошедшей под знаком Березовского». Это верно?
— Есть люди, которым нравится различным астрономическим интервалам времени присваивать различные исторические ярлыки. Поэтому вопрос точно не ко мне.
— Но это определение истинно или это просто фраза?
— Я никогда не отрицал, что понимал, что нужно России, и в силу своих возможностей это понимание пытался реализовать. Мне пока-
залось, что очень успешно. Но я смог достичь своих целей (а цель состояла в том, чтобы улучшить страну так, как я себе представлял) только благодаря тому, что президентом России в тот момент был Ельцин.
— А почему вы не пришли в политику при Горбачеве?
— Ну, потому что я-то прошел классический путь советского человека. И как большинство обычных советских людей, считал, что себя можно реализовать в науке. Я, конечно, не задумывался о том, чтобы пойти в большую политику при советской власти. Это было очень номенклатурно, это было очень расово, и было много-много всяких других причин… у меня не было «больших» родителей. Обычная семья
— инженер-отец и мать-лаборантка. У меня была «неправильная » национальность в Советском Союзе. И даже когда я решил пойти в бизнес, то абсолютно не думал заниматься политикой. А потом, когда я почувствовал, с одной стороны, недостаточность усилий только реформаторов, прежде всего Ельцина и команды, которую он собрал (Гайдара, Чубайса…), чтобы продвигать реформы дальше, а с другой стороны, у меня появились интересы в бизнесе, которые нельзя было отстаивать никакими другими методами, кроме как политическими, я принял совершенно сознательное решение заниматься политикой. Но самое главное, что мне это стало потом интересно. А как я уже говорил, я всегда занимаюсь только тем, что мне интересно.
— Борис Абрамович, в России ведь много влиятельных людей, олигархов, политиков, а почему все шишки валятся на вас?
— Я считаю, что отстаиваю интересы прежде всего капитала, капитала в широком смысле, капитала как концентрированного потенциала нации. Ну а сегодня этот концентрированный потенциал в руках не очень многих людей. Олигархи все люди очень рациональные. Если появился среди них вот такой, который один в состоянии серьезно отстаивать их интересы, то, пока у него сил хватает, зачем им самим участвовать. Я же решаю задачу, которую нужно решить. Меня же никто не заставлял пойти Чечней заниматься, пойти на баррикады в 1999-м или в 1996-м. Это мой собственный выбор. Поэтому я и на переднем крае этой борьбы, серьезной борьбы, не на жизнь, а на смерть. Поэтому-то все основные шишки на меня. Если бы меня не было или когда меня не станет, а по-прежнему останутся проблемы, я уверен, появится другой или другие, которые будут точно так же отстаивать свои интересы.
— А сейчас вы чувствуете поддержку со стороны олигархов или они вас оставили в такой тяжелой ситуации?
— У меня нет впечатления, что они меня поддерживают. У меня нет впечатления, что они меня оставили. Я еще раз говорю: все олигархи очень независимые, самостоятельные и самодостаточные люди. Они просто сделали такой выбор, какой они сделали. Я не испытываю никаких козней с их стороны. Ну некоторые, послабее, которые пытаются стать олигархами, поддакнут иногда власти, да, Березовский плохой. Но я-то понимаю, что тем самым они пытаются решать свои проблемы. Олигархами не становятся, олигархами рождаются! (Смеется.)
— Борис Абрамович, вы не раз говорили, что, когда решалась проблема наследника Ельцина, было три фигуры: Примаков, Лужков и Путин. А почему не было четвертой фигуры?
— Дело в том, что Лужков и Примаков были, так скажем, самозванцы. В хорошем смысле самозванцы, постольку, поскольку они пошли вопреки власти, а мне это всегда нравилось. Другое дело, что как самозванцы они мне нравились, а вот то, что они провозглашали, мне лично не нравилось. Не нравилось это и Ельцину. Не нравилось вообще всем, кто отстаивал реформы в России. А вот Ельцин, с моей точки зрения, проспал очень важный стратегический момент. Он должен был бы давно озаботиться о преемственности, а он не озаботился, стал думать об этом в самый последний момент и попал в сложную ситуацию. Стал лихорадочно перебирать, тасовать, то Черномырдина, то Кириенко… и поэтому так получилось, что был выбор на самом деле не между Лужковым, Примаковым и Путиным, а между Примаковым и Путиным.
— Кто тот человек, которого вы бы хотели видеть на месте Путина?
— То есть если отбросить проблему, что выбирает не Ельцин, а выбираю я? И отбросить проблему, можно его избрать или нельзя его избрать, да?
— Да.
— Если серьезно говорить, если бы этот человек мог бы быть избираем в рамках Конституции, то я считал бы, что если бы Ельцин мог пробыть еще один срок, это было бы очень правильно для России. Но если считать, что этот вариант лежит за пределами Конституции, то я считаю, что неплохим президентом был бы Явлинский.
— А вы видите возможность союза вашей партии и «Яблока»?
— Вы же мне задали другой вопрос, не о сегодняшнем дне. Что касается перспективы, то неправильно говорить «этого не может быть» или «вот это состоится наверняка». Мы же о политике говорим, да? А если говорить о сегодняшнем дне, то я не вижу никакой необходи-
мости для «Либеральной России» объединяться с кем-либо. Именно на сегодняшний день. Поскольку «Либеральная Россия» должна понять, какой у нее самой есть независимый потенциал. Независимый от союзов с другими партиями. И я считаю, что потенциал у «Либеральной России» для развития партии высокий. Остается, чтобы другие тоже убедились в этом.
— А кто составляет электорат «Либеральной России»?
— В электорате «Либеральной России» я вижу тех, кто решил стать реально самостоятельными, независимыми людьми. Дать реализацию этим людям, помочь им стать независимыми не могут ни коммунисты, ни, к сожалению, правые (я имею в виду «Союз правых сил»). Постольку, поскольку правые сами демонстрируют свою зависимость от власти и поэтому свою несамостоятельность. Ты не можешь поверить в то, что те люди, которые сами себя поставили в зависимое положение, могут тебе гарантировать независимость и самостоятельность. Поэтому сегодня реальная политическая сила, которая такой шанс может дать людям, — это «Либеральная Россия ». И в этом ее реальная привлекательность.
— Борис Абрамович, а создание партии «Единство» было вашей идеей, вашим проектом?
— Да, идея создания межрегионального движения «Единство » — моя. Я так его назвал. А назвал я его так потому, что сначала придумал символ этой новой политической силы, а потом уже его расшифровал вот таким образом. А символ был медведь. По первым слогам этого слова и было названо движение. Я придумал и идеологию, точнее, отсутствие идеологии тоже как идею, и название, и символы.
Но самым главным я считаю другое. В тот момент, когда и Борис Николаевич, и его ближайшее окружение стали лихорадочно искать альтернативу Лужкову и Примакову, теми СМИ, которыми в то время располагал Кремль, были ОРТ и РТР. (Вы знаете, что Гусинский открыто был за избрание Примакова и Лужкова.) Так вот, СМИ, которыми располагали мы, стали гнобить «Отечество» и «Всю Россию». Я был категорически против этого. Постольку, поскольку я считал, что в «Отечество» и во «Всю Россию» пришли в основном левые, то есть пришли от коммунистов. Поэтому если бить по голове эти две новые политические структуры, то люди побегут не к нам, они побегут опять к коммунистам. На самом деле, если рассуждать системно, то можно сказать, что «Отечество» и «Вся Россия» сыграли колоссальную роль в разрушении левого электората. Поэтому я считал, что для
того, чтобы теперь развернуть электорат в нашу сторону, а не вернуть к прежнему, когда они за коммунистов голосуют, нужно создать новую структуру и вот уже тогда и начинать бить по голове и «Отечество », и «Всю Россию». Нужно показать людям, куда им бежать.
Это и было проделано на самом деле, к величайшему удивлению всех наблюдавших за этим процессом. Главное, как мне кажется, была правильно избрана именно технология изменения и перелома ситуации. Но я хочу сказать, что все без исключения мои сотоварищи, я имею в виду и Волошина, и Юмашева, и Путина в тот момент, в эту идею не верили. И был только один человек, который тоже не верил в эту идею, но который сказал: «Ну, а что, собственно, а разве Борис что-нибудь просит для этого? Он же просит только то, чтобы ему не мешали. Почему нам не попробовать? А может быть, что-то получится?» И вот результат вам известен.
— Вы с самого начала создавали это движение как временное?
— Абсолютно, это ведь не случайно — движение без всякой идеологии. Идеология одна была у этого движения — близости к власти. То есть нужно было показать, что власть все-таки сила и вот это политическое образование ближе к власти, чем то политическое образование, которое создали Лужков и Примаков. Постольку, поскольку, я еще раз говорю, огромное число с рабской психологией, то им важно было быть как будто поближе к власти, прислониться к ней. Я считал, что «Единство» не может быть превращено в полноценную политическую партию постольку, поскольку оно не опирается на какой-то конкретный социальный слой. Ведь партия — это реально все-таки надстройка над социальной группой, которая выражает ее политический интерес. Так вот, никакой специальной социальной группы, надстройкой над которой являлось бы это движение, не существовало. Это была совершенно разношерстная масса. За Путина, вернее, не за Путина, а за «Единство» проголосовали самые различные силы.
